Атлантида - Бенуа Пьер. Страница 27

Поклонившись, он слегка коснулся моей руки.

— Следуйте за ним,-сказал Ле-Меж.

Я молча повиновался.

ХI. АНТИНЕЯ

Мой проводник снова повел меня по длинному коридору. Мое крайне возбужденное состояние все усиливалось.

Я с нетерпением ждал момента, когда увижу загадочную женщину, когда смогу ей сказать… Я знал теперь, что иду навстречу смерти, и твердо решил собою пожертвовать.

Но я ошибся, надеясь, что ожидаемое приключение сразу же облечется в героическую форму. В жизни все ее разнообразные стороны тесно между собою соприкасаются.

Мне следовало бы вспомнить, по множеству предшествовавших событий, что в нашем безрассудном предприятии смешное довольно правильно чередовалось все время с трагическим.

Дойдя до низкой двери из светлого дерева, белый туарег отстранился и пропустил меня вперед.

Я очутился в чрезвычайно уютной и комфортабельно обставленной туалетной комнате. Потолок из матового стекла лил на мраморные плиты пола веселый розоватый свет.

Первым предметом, который бросился мне в глаза, были стенные часы с циферблатом, изображавшим знаки Зодиака.

Ближайшим на пути маленькой стрелки был Овен.

Стало быть, три часа, только три часа.

Этот день уже казался мне веком… А между тем, я прожил лишь несколько больше его половины.

Вдруг мой мозг осветила новая мысль, и меня потряс конвульсивный смех.

«Антинея хочет, чтобы я предстал перед ней в своем наиболее презентабельном виде!» Громадное зеркало в орихалковой раме занимало значительную часть помещения. Взглянув на себя, я понял, что, с точки зрения благопристойности, в желании Антинеи не было ничего чрезмерного.

Моя спутанная борода; густой слой грязи, нависший над глазами и застывший длинными струйками на моих щеках; мой костюм, измазанный всеми сортами глинистой почвы Сахары и истерзанный всеми терниями Хоггара,превратили меня, в самом деле, в весьма жалкого кавалера.

Я моментально разделся и погрузился в порфировую ванну, занимавшую всю середину туалетной комнаты. Теплая и ароматная вода сковала мои члены тяжелой негой.

Передо мной, на чудном, покрытом резьбой, зеркальном столике, мелькало множество всяких размеров и цветов баночек, высеченных из чрезвычайно прозрачного нефрита.

Приятная влажная атмосфера умиротворила мое нервное возбуждение.

«К черту Атлантиду, подземное кладбище и Ле-Межа», — успел я еще подумать и — заснул в своей купальне.

Когда я открыл глаза, маленькая стрелка на часах была уже почти у Тельца. Передо мной, упираясь своими черными ладонями в края ванны, стоял рослый негр с открытым лицом, голыми руками и головой, повязанной огромным тюрбаном оранжевого цвета. Он смотрел на меня, молча смеясь и показывая все свои зубы.

— Это что еще за фрукт? — подумал я вслух.

Негр засмеялся громче. Не говоря ни слова, он схватил меня и извлек, как перышко, из душистой воды, которая приобрела, после моего пребывания в ней, такой цвет, что лучше об этом и не говорить.

Через секунду я увидел себя лежащим на мраморном, с наклоном вниз, столе. Негр принялся меня массировать с необычайной силой.

— Эй, ты, животное, потише!

Мой массажист вместо всякого ответа снова засмеялся и удвоил свои усилия.

— Откуда ты? Из Канема? Из Борку? Для туарега ты слишком смешлив.

Молчание. Этот негр был столь же молчалив, как и весел.

«Вконце концов, не все ли мне равно, — подумал я, не добившись от него толку. — Каков бы он ни был, он все же симпатичнее Ле-Межа с его кошмарной эрудицией».

— «Папиросу, сиди 37?

И, не дожидаясь моего ответа, черномазый сунул мне в рот папиросу, подал мне огня и снова принялся рвать меня по всем швам.

«Он говорит мало, но он очень услужив», — подумал я.

И я послал ему прямо в лицо огромный клуб дыма.

Эта шутка пришлась ему необычайно по вкусу. Он немедленно выразил свое удовольстие, надавав мне с дюжину добрых шлепков.

Основательно намяв мне бока, негр взял с зеркального столика одну из маленьких баночек и начал смазывать мое тело какою-то розовой пастой. Чувство усталости моментально улетучилось из моих помолодевших мускулов.

Прозвучал удар молотка по медному колоколу. Мой массажист исчез. В комнату вошла старая низкорослая негритянка, одетая в необыкновенно пестрый наряд. Она была болтлива, как сорока, хотя сначала я не понимал ни звука из ни того бесконечного потока слов, который летел с ее языка, в то время как она, завладев моими руками, а потом ногами, принялась полировать мои ногти, сопровождая эту операцию привычными гримасами.

Новый удар колокола. Старуха уступила место другому негру, весьма важного вида, одетому во все белое, с ермолкой из вязаной шерсти на продолговатом черепе. То был парикмахер, работавший с необычайной легкостью и поразительной ловкостью. Он быстро срезал мне волосы, соорудив из того, что осталось, весьма приличную прическу. Затем, даже не осведомившись о том, носил ли я бороду или обходился без оной, он дочиста меня обрил.

Я с удовольствием взглянул на свое гладкое, словно возрожденное лицо.

«Антинея любит, должно быть, американский тип,подумал я. — Какое оскорбление для памяти ее достойного деда Нептуна!» В эту минуту снова вошел веселый негр и положил на диван довольно увесистый узел. Цырюльник исчез. Я с удивлением смотрел, как из свертка, который осторожно разворачивал мой новый камердинер, постепенно появлялся полный костюм из белой фланели, в точности походивший на те, которые носят в Африке, в летнее время, французские офицеры.

Просторные и мягкие брюки казались сшитыми словно по мерке. Куртка сидела на мне безукоризненно и даже была украшена (эта подробность заставила меня ахнуть от изумления) двумя присвоенными моему чину подвижными золотыми нашивками, которые держались на рукавах при помощи петличных шнурков. В качестве обуви я получил пару высоких туфель из красного сафьяна с золотыми суташами, а белье, все из шелка казалось присланным прямо с улицы Мира, в Париже.

— Завтрак был чудесный, — пробормотал я, оглядывая себя с довольным видом в зеркало, — помещение вполне благоустроенное… посмотрим остальное…

Я не смог подавить легкую дрожь, припомнив вдруг статуи красного мраморного зала.

В эту минуту стенные часы пробили половину пятого.

В дверь тихо постучали. На пороге комнаты появился высокий белый туарег, уже служивший мне проводником.

Я снова последовал за ним.

Опять потянулись, один за другим, длинные коридоры.

Я все еще был взволнован, но соприкосновение с водой вернуло мне некоторое самообладание. Кроме того, — хотя я не хотел себе в этом сознаваться, — я чувствовал, как во мне быстро нарастало безграничное любопытство. В эту минуту, если бы мне вдруг предложили отвезти меня обратно на дорогу белой равнины, у Ших-Салы, я, наверное, ответил бы отказом. Я почти не сомневаюсь в этом.

Я пытался пристыдить себя за это любопытство. И подумал о Майфе.

«Он тоже шел по этому коридору. А теперь он — там, в красном мраморном зале».

Но я не успел углубиться в это воспоминание. Совершенно неожиданно, словно на меня налетел болид, что-то сильно меня толкнуло и опрокинуло на землю. В проходе было темно. Я ничего не видел. До меня донесся лишь чей-то насмешливый вой.

Белый туарег отскочил в сторону, плотно прижавшись спиной к стене.

— Ну, вот, — пробормотал я, поднимаясь на ноги.Опять начинается чертовщина!

Мы продолжали наш путь. Вскоре коридор стал» светлеть, озаряясь постепенно каким-то сиянием, исходившим на этот раз не из размещенных в проходе розовых светильников.

Мы дошли, таким образом, до высокого бронзового входа в виде ворот, покрытого сверху донизу ажурной резьбой, которая ярко просвечивала и напоминала странное кружево. До меня донеслись чистые звуки колокольчика.

Обе половинки двери отворились. Туарег, оставшийся в коридоре, закрыл их за мной.