Атлантида - Бенуа Пьер. Страница 5

«Когда офицеры сошлись вечером к обеду, пароход все еще стоял на якоре. Только после того, как прогудела сирена, вслед за которой над чернокрасной трубой пакетбота закрутились кольца дыма, возвестившие об отплытии его в Габес, — только тогда беседа возобновилась, но далеко не такая, как всегда.

«С тех пор, поручик, в сфакском офицерском собрании избегали, как чумы, всякой темы, которая грозила навести разговор на капитана Сент-Ави».

Шатлен говорил почти шепотом и редкое население оазиса не слышало его странного рассказа. С тех пор, как прозвучал наш последний выстрел, прошло больше часа.

Успокоившиеся горлицы снова стали резвиться вокруг лужи.

Огромные таинственные птицы летали под густою тенью пальмовых деревьев. Чуть-чуть посвежевший ветер тихо покачивал их задумчивые ветви. Мы сняли свои каски, чтобы подставить виски под ласковое дыхание этого едва уловимого бриза.

— Шатлен, — сказал я, — пора возвращаться в бордж.

Не торопясь мы подобрали убитых горлиц. Я чувствовал на себе тяжелый взгляд унтер-офицера, полный упрека, даже как бы сожаления о том, что я заставил его сказать то, чего он не хотел. Но за все время, пока мы шли назад, у меня не нашлось силы, чтобы нарушить хоть одним словом наше мрачное молчание.

Когда мы, наконец, пришли, было уже почти темно. Еще можно было видеть бессильно висевший вдоль древка флаг, поднятый над Хасси-Инифелем, но его цвета уже пропадали во мраке. На западе солнце исчезло позади зубчатой линии дюн, еще мелькавшей на темно-фиолетовом небе.

Войдя в ворота форта, Шатлен направился в другую сторону.

— Я иду в конюшню, — сказал он.

Оставшись один, я пошел в ту часть укрепления, где находились помещение для европейцев и склад боевых припасов. Невыразимая тоска теснила мне грудь.

Я вспомнил о своих товарищах во французских гарнизонах: в этот час они возвращались, вероятно, на свои квартиры, где, аккуратно разложенные на кроватях, их уже ожидали вечерние туалеты — доломаны с просторными рукавами и блестящими эполетами.

«Завтра же, — подумал я, — подам прошение о переводе».

На глиняной лестнице было темно. Но чуть заметный тусклый свет еще маячил в канцелярии, когда я туда вошел.

За моим столом, опустив голову на руки, какой-то человек рассматривал папку с бумагами. Он сидел ко мне спиной и не слышал моего прихода.

— А, это вы, милейший Гурю! Пожалуйста, не стесняйтесь. Будьте как дома!

Человек встал, и я тотчас же его разглядел: он был довольно высокого роста, стройный, с бледным лицом.

— Кажется, поручик Ферьер? — произнес он.

И сделал шаг вперед, протянув мне руку.

— Капитан де Сент-Ави. Очень рад познакомиться, дорогой товарищ, — отрекомендовался он.

В ту же минуту на пороге канцелярии показался Шатлен.

— Вахмистр, — сухо сказал вновь прибывший, — я не могу вас поздравить с тем немногим, что я здесь видел. Нет ни одного верблюжьего седла, у которого не отскочила бы пряжка, а металл на ружейных прикладах в таком состоянии, словно в Хасси-Инифеле триста дней в году льет дождь. Кроме того, где вы были днем? Из четырех французов, числящихся в форту, я нашел, явившись сюда, только «белого негра», сидевшего за бутылкой водки. Всего этого, надеюсь, больше не будет… Не возражать!

— Капитан, — произнес я беззвучным голосом, в то время как Шатлен, оцепенев от изумления, стоял вытянувшись в струнку, — я должен вам сказать, что вахмистр был со мной, что за его отлучку отвечаю я, что он — безупречный во всех отношениях унтер-офицер, и что если бы мы были предупреждены о вашем приезде…

— Конечно, — сказал он, насмешливо и холодно улыбаясь. — И я не имею ни малейшего намерения, поручик, возлагать на него ответственность за те упущения, которые должны быть отнесены на ваш счет. Он не обязан знать, что офицер, оставляющий хотя бы на два часа такой форт, как Хасси-Инифель, сильно рискует по своем возвращении найти от него лишь жалкие остатки. Разбойники пустыни, дорогой товарищ, очень любят огнестрельное оружие, и я уверен, что для присвоения стоящих у вас в козлах ружей они не посовестятся подвести под военный суд отлучившегося с своего поста офицера, превосходный послужной список которого мне, впрочем, хорошо известен… Но будьте добры последовать за мной. Мы дополним маленький осмотр, только что произведенный мною лишь самым поверхностным образом.

Он стоял уже на лестнице. Я молча пошел за ним.

Шатлен замыкал шествие. Я слышал, как вахмистр ворчал с раздражением и досадой, о которых легко можно судить.

— Да, нечего сказать: веселая тут будет жизнь.

II. КАПИТАН СЕНТ-АВИ

Через несколько дней мы убедились, что опасения Шатлена насчет служебных отношений с нашим новым начальником были напрасны. Я часто думал потом, что Сент-Ави, показав себя в первую минуту резким и требовательным, хотел лишь нас предупредить и дать нам понять, что он умеет нести с высоко поднятой головой свое тяжелое прошлое… Как бы то ни было, но уже на другой день после своего приезда он был другим человеком и даже похвалил старшего вахмистра за порядок в крепости и за выправку солдат. Со мной он был прямо очарователен.

— Нас произвели, кажется, в одно время, — сказал он мне. — Мне незачем, поэтому, давать тебе разрешение говорить со мной, согласно традиции, на «ты». Это право принадлежит каждому из нас.

Увы! Напрасные знаки доверия. Ложное доказательство духовной независимости друг от друга. Что может быть, с первого взгляда, доступнее Сахары, открытой для всякого, кто хочет там себя похоронить? А вместе с тем, что может быть замкнутее ее? После полугодовой совместной жизни, после тесного общения, объединяющего лютей на южных фортах, я задаю себе вопрос, — не является ли самым необычайным в моем приключении то обстоятельство, что я отправляюсь завтра в необозримую пустыню вместе с человеком, истинные мысли которого мне так же мало известны, как и Сахара, куда ему удалось меня увлечь?

Первым поводом для удивления, которое вызывал во мне этот странный товарищ по оружию, был его багаж, прибывший вскоре после его приезда.

Когда капитан неожиданно явился к нам совершенно один из Варглы, он привез с собой на чистокровном мехари 13 только то, что могло нести на себе, не утомляясь, столь изнеженное животное: свое оружие — саблю, офицерский револьвер и тяжелый карабин — и нескольких самых необходимых вещей. Все остальное прибыло лишь через две недели, с караваном, доставившим на форт продовольствие.

Три сундука весьма почтенных размеров были внесены один за другим наверх, в комнату капитана, при чем напряженные лица носильщиков довольно ясно говорили об их солидном весе.

Из деликатности я оставил Сент-Ави одного, чтобы не мешать ему устраиваться, а сам занялся разборкой привезенной караваном почты.

Он вошел через некоторое время в канцелярию и бросил взгляд на полученные мною журналы.

— Вот как, — сказал он вдруг, — ты и это получаешь?

И он стал просматривать последний номер «Zeitschrift der Geselischaft fur Erdkunde in Berlin».

— Да, — ответил я. — Там проявляют интерес к моим геологическим изысканиям в уэде Мия и в горном Игаргаре.

— Это может пригодиться и мне, — проговорил он, продолжая перелистывать журнал.

— Пожалуйста, пользуйся.

— Мерси. Боюсь, однако, что я ничего не смогу предложить тебе в обмен, за исключением, может быть, Плиния. Кстати… Ты, наверное, знаешь, как и я, то, что он пишет, со слов царя Юбы 14, об Игаргаре. Впрочем, помоги мне расставить мои вещи по местам, и ты увидишь, не подойдет ли тебе что-нибудь.

Не заставляя себя просить, я согласился.

Мы начали с того, что извлекли на свет множество метеорологических и астрономических инструментов: термометры Бодена, Салерона и Фастре, анероид, барометр Фортена, хронометры, секстант, подзорную трубу, компас…