Поцелуй с дальним прицелом - Арсеньева Елена. Страница 13

А вот еще одна история – тоже весьма забавная и поучительная. Некая дама – приличного достатка, средних лет, прожившая весьма среднюю, не слишком-то интересную и не особенно богатую событиями жизнь, – вдруг узнала о том, что она больна… больна неизлечимо. У нее обнаружили рак груди, и, хотя говорят, что это заболевание вполне излечимо, химиотерапия, облучение и прочие мучительные и дорогостоящие процедуры отнюдь не пошли на пользу нашей даме (назовем ее, к примеру… ну хоть Анриетт, что ли). Она лишилась волос, постарела, однако опухоль росла, врачи рекомендовали удалить одну грудь, а может быть, и вторую… Анриетт пришла в ужас – а кто не пришел бы на ее месте?! И у нее на почве стрессов сделался род помешательства: она вдруг ударилась в непомерные траты. Всю жизнь она жила очень скромно, ничего лишнего себе не позволяла, а тут накупила море платьев, туфель, дом забросила и все время проводила в примерочных кабинах магазинов, как дорогих, так и самых дешевых, от «Самаритен» до непрезентабельного «Тати». Там ее не раз настигали такие приступы боли, что продавцам приходилось вызывать врачей! Но, едва придя в себя, наша Анриетт снова пускалась бродить по магазинам, с упоением мерила и мерила новые вещи, изнуряя приказчиков своими требованиями принести то и это… Впрочем, они терпели, потому что без покупок Анриетт не уходила никогда. В конце концов ее шкафы начали просто-таки ломиться от тряпок, которые она потом даже не надевала. Знаете, я читал, будто у русской императрицы Елизаветы Петровны было пятнадцать тысяч платьев, многие из которых она, разумеется, даже не успела надеть при жизни! Конечно, Анриетт было далеко до этой любительницы переодеваться, однако денег на наряды она тратила очень много, и дело шло к тому, что ее банковский счет скоро совершенно истощился бы.

Это весьма беспокоило ее племянницу, которая приехала из провинции, откуда-то из Бретани, чтобы ухаживать за больной тетушкой. Надо сказать, эта девица и впрямь оказалась самоотверженной сиделкой, полностью посвятила себя уходу за своей подопечной… Но эта подопечная то и дело сбегала в магазины! Конечно, не стоит скрывать, что девушка мечтала унаследовать после тетки какие-то деньги, однако дело шло к тому, что их вскоре не должно было остаться. Наверное, ей даже пришлось бы отдавать теткины долги! Но тут вмешалось провидение.

Несколько дней подряд Анриетт мучили особенно сильные боли. Наконец они ее ненадолго отпустили. Анриетт сползла с постели, кое-как привела себя в порядок и на подгибающихся ногах потащилась… куда бы вы думали? Конечно, в магазин! Помните, на бульваре Осман, как раз напротив Галери Лафайет, был чудный магазин «Маркс и Спенсер»? Года три назад он, к сожалению, закрылся. Говорят, эта английская фирма ликвидировала свои отделения по всему миру. Однако я совершенно точно знаю, что в Париже они закрыли свой магазин именно из-за нашей Анриетт! И вот почему.

В тот день она набрала в примерочную самых дорогих костюмов, платьев, блузок, юбок, брюк и долго, с упоением их примеряла, наказав продавщицам себя не беспокоить. К ней никто и не заглядывал… Правда, какая-то дама, которой хотелось попасть именно в ту же примерочную кабину, которую оккупировала Анриетт (там, по слухам, было очень удобно расположено зеркало), все же туда сунулась, спросила, долго ли еще будет кабина занята, видимо, получила оскорбительный ответ – и убралась восвояси из магазина, так и не став ничего примерять.

Прошло время… час, может быть, два. Честно говоря, продавщицы успели забыть про мадам Анриетт, но внезапно вспомнили про нее и решили нарушить ее уединение. Каков же был их ужас, когда они обнаружили ее сидящей в углу… мертвой! Вокруг нее в живописном беспорядке валялись разные одеяния, и все это, вместе взятое, представляло собой некий апофеоз патологической страсти к одежде! Выяснилось позднее, что Анриетт умерла от сердечного спазма или чего-то в этом роде… Я, сказать по правде, не силен в медицине. Да и какое значение в данном случае имеет диагноз? Умерла так умерла. Главное, что в это мгновение она была воистину счастлива… Ее похоронили, магазин «Маркс и Спенсер» закрылся, а племянница унаследовала-таки остатки капитала Анриетт и ее чудную квартиру на улице Реомюр. Там она и теперь живет. Если угодно, я могу вам дать ее адрес, и она подтвердит мой рассказ…

Никита мог поведать нерешительному заказчику еще пару-тройку подобных историй, а при желании – даже пару-тройку десятков! Если же считать со дня основания фирмы его дедом… если начинать ab ovo, так сказать, от яйца, то он мог бы, пожалуй, посоревноваться с самой Шахерезадой! Конечно, о самом первом деле он не рассказывал никогда и никому, это была заветная тайна – семейная тайна! – однако помнил наизусть всех клиентов фирмы, начиная с 1922 года. Сначала это были русские эмигранты (ведь дед Никиты был русским, чистокровным русским, да и отец… это в нем уже смешались русская и французская кровь), постепенно за услугами начали обращаться, так сказать, аборигены, а в годы оккупации Парижа среди клиентов фирмы оказались даже два немецких офицера, за что Никиту Шершнева-первого попытались было после победы зачислить в коллаборационисты, [8] но ему как-то удалось, выражаясь современным языком исторической родины Никиты, отмазаться.

К слову о языке исторической родины и о языке вообще. В офисе Никита говорил особенным образом. Он сам знал, что речь его делается непривычно округлой, старомодной, подчеркнуто правильной, но отец уделял его обучению и словесно-языковой дрессировке массу времени и сил, а умирая (он едва дожил до пятидесяти лет и умер от гепатита), заставил Никиту поклясться на фотографии основательницы фирмы (это была семейная реликвия!), что он будет свято блюсти все традиции фирмы.

Отец знал, что делал. Даже в адвокатской практике Шершневых подчеркнутая изысканность словообразов играла огромную роль и не раз обеспечивала успех на процессах, завораживая судей и прокуроров. А уж на специальную клиентуру манера речи Никиты производила поистине гипнотическое впечатление. Именно поэтому он так любил личное общение и не любил заказы, поступившие по электронке. Конечно, письменно он тоже изъяснялся весьма убедительно, а все ж это было совсем не то. Несколько раз виртуальные заказы срывались… ну что ж, это неудивительно. Заказ на убийство (будем называть вещи своими именами!) – вещь слишком деликатная, чтобы можно было сделать его, не глядя пристально в глаза человека, который твой заказ будет исполнять.

Еще Никита не любил письменных переговоров именно потому, что была слишком велика вероятность провокаций. Нет, что и говорить: все эти десятилетия фирма работала без сучка без задоринки, безопасности и секретности уделялось огромное внимание, и все же дело, которым Шершневы занимались все эти восемьдесят с лишком лет, – дело сугубо противозаконное, хоть какая-то информация могла б просочиться в полицию… Находят же его клиенты, почему не могут найти и те, кто намерен прекратить деятельность фирмы?..

Пока Господь его хранил. И это убеждало Никиту в том, что его дедом было начато поистине богоугодное дело! Ну что же, значит, стоит продолжать. И придется ответить тому человеку, который прислал электронное послание и поинтересовался, когда должен умереть некто по имени Дени Морт.

Что это псевдоним, Никита не сомневался. Mort – значит смерть. Слишком уж навязчивое совпадение, чтобы быть реальным: умереть должен человек по фамилии Mort – то есть Смерть! Впрочем, ради бога, Mort так Mort. У Никиты были свои люди в самых разных местах, вплоть до Интерпола, с их помощью можно было получить информацию о любом французе. Узнает он и о Морте. Место действия было названо – Бургундия. Отлично, Никита любил Бургундию! Он вдруг подумал: а ведь это странно, что ему ни разу не приходилось работать на исторической родине. Да и вообще – соотечественники не обращались в фирму уже давненько! Во время так называемой перестройки и строительства капитализма в России заказы так и сыпались. Сначала они забавляли Никиту, потом стали навевать тоску. Отчего-то работать приходилось если не в Пигале, в «Мулен Руж» или в каком-нибудь из публичных домов, то уж непременно в «Фоли-Бержер». Конечно, клиент всегда прав, а все же Никита любил работу утонченную. С удовольствием вспоминал заказы, которые пришлось исполнить в Гранд-опера и в Национальной библиотеке, в то время, когда она еще не переехала на окраину Парижа, а находилась в бывшем дворце кардинала Ришелье, на улице его имени. А смерть мадам Викки Ламартин-Гренгуар? Она стала дебютом Шершнефф-пти-фис, Шершнева-внука, – прекрасным, романтическим дебютом, о котором ему до сих пор приятно вспоминать.