Поцелуй с дальним прицелом - Арсеньева Елена. Страница 75

Меня замутило от страха перед теми муками, которые я собираюсь причинить хладному праху отца. А позор его имени?..

И это еще не все! Что, что, что, во имя всего святого, что я собираюсь причинить Никите?!

На что намерена его обречь? На арест, пребывание в тюрьме… возможно, на гильотину?! [35]

Никиту? Это Никиту я хочу видеть мертвым?

Да что я, совсем с ума сошла?!

Но он убийца, убийца, заверещали все эти истеричные недоумки, которые обосновались в моем мозгу и почему-то взялись учить меня.

Да, убийца, с вызовом ответила я им. Ну и что? А я кем стану, если решусь донести на Никиту и обречь его на смерть?

Нет, я не оправдываю его, но и не виню. Не мое это дело! Я не имею на это ни права, ни сил – потому что никогда не забуду того нашего «ледового похода», не забуду того чудного, необыкновенного состояния, в которое меня повергал один, даже случайный взгляд ярких глаз Никиты. И вообще – почему, почему я вот так, сразу, с одного слова поверила выжившему из ума старикашке, кладбищенскому стражу, который, конечно, свихнулся в том страшном, погребальном мире, в котором обитает с утра до вечера и с вечера до утра. Мало ли что могло примерещиться Федору! Как я могла поверить ему… поверить ему – и не поверить Никите, которому я обязана жизнью?

– Викки, Викки, – услышала я сердитый голос мужа. – Очнись! Немедленно идем в автомобиль! И перестань глупить. Разве можно, в самом-то деле, принимать на веру всякую чушь? Этот сторож ненормален, болен, у него совершенно безумное лицо. Выкинь из головы все, что он тебе наговорил, ты слышишь? Я потребую у монастырского начальства, чтобы его выгнали вон!

– Тогда он умрет с голоду, – справедливо возразила я, мельком удивившись, что мой муж, добрейший из людей, тративший массу денег на пожертвования в пользу неимущих, готов так жестоко наказать бедного Федора за «всякую чушь». – Но ты не тревожься. Я вообще ничего не поняла, даже не слышала из того, что он мне говорил. Мне стало так дурно, что я только и пыталась удержаться от обморока. А о чем вообще шла речь?

И я обратила на моего мужа взгляд, наивности и невинной голубизне которого могла бы позавидовать сама Настя Вышеславцева.

Мгновение Робер смотрел мне в глаза, недоверчиво подняв одну бровь, потом лицо его приняло спокойный вид, и он пожал плечами.

– Я и сам толком не понял, – сказал равнодушно мой муж. – Просто я знаю, как близко к сердцу ты обычно принимаешь всякие нелепости, вот и встревожился. Ну а если ты ничего не слышала, значит, и говорить не о чем.

Да уж, по притворной невинности глаза Робера вполне бы могли поспорить сейчас с моими, даром что были не голубыми, а вовсе карими! Итак, мы солгали друг другу, мы с моим мужем…

Я – из любви к Никите, а он? Из благодарности к своему спасителю? Или Робер вовсе не лгал, а и впрямь счел слова Федора ерундой? А то и правда – ничего в них не понял?

Ну и слава богу! Слава богу! Коли так, значит, Никите ничего не угрожает!

Весь этот день до вечера я так старательно изгоняла из своей головы пришлых докучливых, громогласных обвинителей и адвокатов, что к ночи стала опасаться, что в голову мою вообще никогда не придет больше ни единой мысли. Впрочем, блаженная пустота тоже имела свои достоинства, ибо заснула я на редкость быстро и крепко, но вскоре проснулась от легкого скрипа двери. А может быть, от вещего предчувствия? Как говорила в старину одна из моих нянек, черт в бок толкнул.

Вот уж воистину!

Проснувшись и даже еще не размыкая ресниц, я мигом ощутила, что Робера рядом нет. Но постель была еще теплой: он только что встал. Быть может, направился в туалетную комнату? Однако, открыв глаза, я обнаружила, что там темно. Зато я увидела тонкую полоску света под дверью на лестничной площадке, где был спуск в гостиную, столовую и библиотеку.

Я выскользнула из постели и выглянула за дверь. Лестница уже пуста, но шаги Робера отчетливо слышны внизу. Он идет в кабинет, снимает телефонную трубку…

Дальше я действовала не думая, движимая теми же самыми чертовыми толчками в бок.

Пока трещал, проворачиваясь, диск, я легче перышка слетела по лестнице и впорхнула в гостиную, где стоял параллельный аппарат. И успела схватить трубку как раз в тот миг, когда муж набрал последнюю цифру длинного номера.

Гудок, гудок, еще и еще… Потом голос – голос Никиты!

– Алло?

– Добрый вечер, Шершнефф, это говорит Ламартин, – сказал мой муж. – Вернее, доброй ночи. Прошу прощения за столь неурочный звонок, но мне нужно срочно поговорить с вами. Немедленно!

– Добрый вечер, а что случилось? – удивился Никита. – Разве нельзя по телефону?

– Лучше бы встретиться, – настаивал Робер.

– Никак не могу, простите. Вот-вот за мной придет машина, через час у меня ночной поезд с вокзала Монпарнас. Еду в Нант по срочному делу одного клиента, отложить поездку невозможно. Нельзя ли подождать моего возвращения?

– Нет, – отрезал Робер. – Может случиться беда. Придется говорить по телефону. Вы допустили большую неосторожность, Шершнефф. Вас видели!

Молчание. Потом Никита проговорил – мне показалось, сквозь стиснутые зубы:

– Неужели сторож? Черт… я был убежден, что мы одни, но у этого старика было сегодня такое лицо, что я почуял неладное.

– Да, сторож видел вас с отцом моей жены. Но этого мало! Он все рассказал.

Франция, Бургундия,

Мулен-он-Тоннеруа.

Наши дни

К концу дня атмосфера накалилась. Дровишек подбросила Марина, которая весь вечер смотрела по телевизору детективный сериал «Жюли Леско» вместо того, чтобы укладывать свои и дочкины вещи. Алёна и Морис (оба Девы!) собрали свои чемоданы, разморозили холодильник, вымыли плиту и кухню (как известно, Девы склонны гармонизировать окружающее пространство), сложили Лизочкины игрушки, а Марина все таращилась на экран. Фильм кончился за полночь, и Марина отчаянно раззевалась. Любящий муж, конечно, пожалел ее, сказал, иди, мол, спать, утром соберешь чемодан, но имей в виду, выезжаем ровно в половине восьмого и ни минутой позже. Алёна уже успела немного узнать Мориса, не раз убеждалась в его хронической пунктуальности и не сомневалась: выезд состоится ровно в назначенное время, даже если половина Марининых топиков и шортиков останется в Мулене. Чтобы не тормозить отъезд, Лизочку решено было перед отправлением не будить: если проснется, когда ее понесут в машину, так проснется, а нет, ну и пусть спит на руках у мамы, глядишь, и до Парижа проспит…

Устав от хозяйственных хлопот, спала Алёна просто отлично, выспалась и проснулась за четверть часа до того, как запел будильник Марины. Этого времени как раз хватило, чтобы спокойно принять душ. Потом она выпила кофе, прислушиваясь к беготне наверху: это Марина шустрила вовсю!

Часы на церковной колокольне уже пробили девять, что означало семь.

В кухню спустился Морис, достал из холодильника обезжиренный йогурт, посмотрел с сомнением: есть или не есть? – потом все же принялся сдирать крышечку.

– Алёна, вы завтракали? – заботливо спросил он, как спрашивал всегда, и Алёна, которая с утра в рот ничего не брала, кроме кофе, как всегда, ответила:

– Да.

– Если вас не затруднит, – попросил Морис, – не сходите ли вы в сад? Я, кажется, забыл запереть калитку. Замок там так и висит на створке. Ключа не надо: просто сомкните дужку да надавите покрепче. Он и так закроется.

Алёна только головой покачала. Не то чтобы она сомневалась, что замок закроется… Все утро она мысленно удерживала себя от соблазна сбегать и бросить прощальный взгляд на дом киллера Морта (Фримуса), а тут судьба сама велит сделать это.

Ну что ж, покорного сэдьбы, говорят, влекут, строптивого волокут… не станем ждать таких ужастей!

Она перепрыгнула через свой саквояж, уже выставленный посреди комнаты и ждущий, чтобы Морис загрузил его в машину, и выбежала в сад через кухонную дверь.