Полуночный лихач - Арсеньева Елена. Страница 44

Поехали, но в Чкаловске у Витька случилось что-то необъяснимое с двигателем, пришлось возиться целый день, едва сделав дело за полночь. Решили по ночной дороге судьбу не пытать, тем более что Витек валился с ног, а выехать рано утром. Валюшкин родитель обрывал телефон, сама девочка тоже капризничала, да и в больницу ей требовалось поскорее, поэтому сорвались ни свет ни заря, чуть забрезжило, хотя Николаю смерть как не хотелось подниматься с этой мягчайшей в мире перины, выбираться из-под этого теплейшего пухового одеяла и подниматься из-за стола с этими вчерашними, на скоровородке разогретыми, вкуснейшими пирогами с капустой, пирожками с вареньем и блинчиками с мясом. Жуть, конечно, если подумать, эту пищу не назовешь здоровой и легкой, сплошные калории, холестерин, канцерогены, но до чего же они были вкусны, эти канцерогены! Разве получишь такое удовольствие от жидкой каши или мюслей, которыми обычно начинал день Николай? Вот как надо завтракать! И чтобы у плиты непременно стояла такая улыбчивая женщина, как Валюшкина родственница, тоже Валентина: пышная, рубенсовская, можно сказать, просто съел бы ее вместе со всеми этими сдобными пирогами!

«Жениться, что ли? – вяло думал Николай, глядя в блеклое сентябрьское утро, которое занималось за окном. – А на ком?» Странно, что среди его знакомых не было ни одной толстушки. Сам тощий, и подруги его все были прехудющие. В постели ему иногда приходила на память фразочка из Блока:

В его ушах нездешний, странный звон:

То кости бряцают о кости!

При этом Николай внезапно начинал хохотать и портил все интимное дело. Некоторые из дамочек всерьез считали его психом и старались больше не встречаться. Да и на здоровье!

Итак, он ехал и всерьез вспоминал всех своих знакомых на предмет обнаружения хоть одной холостой толстушки. Как выяснилось, более или менее округлыми формами обладала только одна женщина, да и та – замужняя. Мужа ее Николай однажды видел и, помнится, позавидовал ему, хотя пирогами и счастьем в той квартире совсем не пахло, а пахло, если честно, тоской и даже смертью.

Его передернуло от воспоминания. Как близко она была к смерти, та женщина! И если бы не они с Палкиным… Николай стянул на горле растянутый ворот свитера, покрепче запахнул куртку.

– Вот же свинство! Целый месяц стояли хрустальные погоды, а сегодня – такая мерзкая серость. Как нарочно!

Витек ничего не сказал, только крепче стиснул зубы; по щекам заходили желваки. Наверное, он подумал, что это свинство началось еще вчера, только этого никто, кроме него, не пожелал заметить.

Они проехали несколько деревень. Николай поглядывал на таблички с названиями, однако пока не встретилось ничего, затмившего недавно промелькнувшую Карабасиху. Да и наименование реки, близ которой она стояла – Тросца, – тоже звучало свежо и оригинально.

– Ну, как вы там? – обернулся он в салон, однако ответа не последовало: Валюшка, лежавшая на носилках под одним из знаменитых пуховых одеял, спала, да и Люба кемарила, привычно свернувшись на неудобном креслице.

– Ох ты! – вскричал в эту минуту Витек, вильнув вправо и вовремя уйдя от обгонявшего их джипа. – Гонится за кем-то, что ли?

– Кто они, куда их гонят, что так жалобно поют, домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают? – пропел Николай, однако Витек снова опустил на лицо забрало вселенской мизантропии и даже не улыбнулся.

Впрочем, они тоже шли на хорошей скорости и вскоре увидели этот джип вновь, когда тот проезжал через очередную деревню и был вынужден сбросить скорость. Более того, они его даже обошли, потому что водитель что-то искал в «бардачке» и ехал, по прежним параметрам, еле-еле.

Уже был близок поворот на Пурих, на самом краю крохотной деревеньки стоял смешной балаганчик с надписью «Горячие сосиски». Николай вспомнил, как Витек канючил вчера, что ему дико хочется перекусить, и просил остановиться здесь, но Николай убедил его, что в этой придорожной харчевне может быть только одна сплошная синтетика. А потом, в Чкаловске, они только и делали, что ели экологически чистые пироги, даже Витек, копаясь в двигателе, ел, поэтому его «экология» была несколько осквернена мазутом и всякой такой пакостью, и все это закончилось оргией завтрака, после которого на такие вот «Горячие сосиски» и смотреть тошно…

В это мгновение Николая швырнуло к дверце, в один голос вскрикнули Витек и Люба, а дальше все начало свершаться с сумасшедшей скоростью.

Джип, вновь обогнавший их, резко вильнул, вынудив «Скорую» прижаться к обочине, а потом его понесло налево, на встречную полосу, куда как раз в это мгновение вырвался из-за поворота «Форд», который, похоже, не обратил на знаки ограничения скорости никакого внимания.

Ни тот, ни другой водители уже ничего не могли сделать. Две машины сошлись в лобовом ударе, и Николай отчетливо услышал кошмарный, неестественный грохот и скрежет, а еще через миг его ослепила вспышка.

От удара разорвались бензобаки обеих машин, и их мгновенно объяло пламенем. Николай выскочил из «Фольксвагена» и кинулся к пожару, но пригнулся, прикрывая лицо рукавом. В ушах гудело, звенело, выло…

– Сюда! – крикнул Витек, и Николай увидел, что он склонился над человеком, лежавшим посреди дороги. Водителя одной из машин выбросило при ударе. Рыжеватая голова его была окровавлена.

Николай прижал пальцы к шее водителя, пытаясь отыскать пульс, и тут человек шевельнулся.

– Тихо лежите! – приказал Николай, вглядываясь в бледное, измазанное кровью лицо, которое почему-то показалось ему знакомым.

Мгновение человек тупо, незряче смотрел на него пустыми светлыми глазами, и вдруг вскочил, оттолкнул так, что Николай свалился на мостовую, и кинулся в огонь, откуда неслись дикие крики.

В машине заживо сгорал человек!

Николай взметнулся на ноги и, прикрываясь локтем, побежал к пожару. Витек топтался рядом, тряся огнетушителем, который изрыгал жалкие клочья пены; от «Скорой» бежала Люба с другим баллоном, и еще какие-то люди оказались тут – наверное, выскакивали из подоспевших машин. Но Николай толком не видел их – видел лишь этого парня в дымящейся куртке, который как безумный лез в огонь, а из горящей машины к нему тянулись тонкие руки.

Мелькнуло искаженное смертной мукой женское лицо с пламенем вместо волос. Николай со странной, какой-то потусторонней отчетливостью разглядел руки мужчины, прикипевшие к плечам женщины, огонь, рвущийся между его пальцев. Николай рванулся вперед – помочь, но получил от парня такой пинок, что опять не удержался на ногах и рухнул навзничь. Набежал Витек и начал заливать его пеной… Это было похоже на бред!

Смахнув едкие клочья с глаз, Николай увидел, как женщина медленно заваливается назад, в самое пламя, а мужчина, на котором куртка уже огнем горела, падает на дорогу. Перевернувшись, Николай успел подхватить его и, слабо елозя коленями по дороге, начал отползать, волоча за собой бесчувственное, невыносимо тяжелое тело. Витек приплясывал рядом, огнетушитель теперь работал бесперебойно… Чьи-то руки помогли Николаю встать, его зачем-то колотили по плечам, а он слабо отмахивался, донельзя злой, что ему кто-то так не вовремя выражает дружеские чувства… До него не доходило, что люди просто пытаются сбить оставшееся пламя: его японская куртка никак не хотела погаснуть.

Два незнакомых мужика подняли обгорелое тело того парня – его рыжеволосая голова была совершенно черной – и потащили к «Скорой». Люба пыталась открыть заднюю дверцу. Рядом оказался невесть откуда взявшийся милиционер, помог ей, потом помог втащить обгорелого человека в салон и положить на полу. С носилок огромными, перепуганными глазами смотрела Валюшка…

– Тихо, тихо. Ничего страшного, – пробормотал Николай, пытаясь улыбнуться, но, видно, это плохо получилось, потому что Валюшка скривилась и тихонько заплакала, закрыв лицо левой, не сломанной рукой.

– Как она? – спросил Николай, уворачиваясь от Любы, которая обтирала ему щеки какой-то шипящей гадостью, и сам тихо зашипел от едкой боли. И тут же забыл обо всем, снова кинулся к огню, бестолково крича: