Полуночный лихач - Арсеньева Елена. Страница 71
Он предполагал, что теперь все пойдет наперекосяк, но чтоб до такой степени…
Еще когда Инна сказала, что видела во дворе Нину, вдобавок – с дочкой на руках, Дебрский ощутил даже не дурное предчувствие, а нечто сродни отчаянию. Ну, раз не повезло клинически, ну, два, но чтобы вот так, до бесконечности… Наверное, это был знак, что надо остановиться, хотя бы на сегодня, дать ситуации передышку, однако он положился на авось, последовал старому правилу, мол, бог троицу любит… Какого черта! Опять все лопнуло, опять! И единственное, что теперь может спасти ситуацию, это его собственные действия. Он должен немедленно ехать в Карабасиху, найти Нину, успокоить ее, убедить, что своим глазам нельзя верить, потому что черное – это белое, а если ей кажется наоборот, то она ошибается.
Он даже Инне ничего не стал объяснять.
Лицо у нее было бледное-бледное, под глазами залегли тени. Такой разбитой Дебрский ее давно не видел – вернее, никогда. И он впервые подумал, что, может быть, не только он разуверился в удаче, но и Инна тоже?
Эта догадка испугала его до такой степени, что захотелось поскорее уйти. Он всегда черпал у Инны силы и уверенность, она даже в шутку называла его энергетическим вампиром, и почувствовать вдруг, что ей самой нужна его поддержка, его энергия…
Ну, нет. Антону сейчас самому нужны силы. На долгую дорогу в ночи, на разговор с женой, а может быть, и с ее дедом, которого он не любил и боялся, потому что, хоть тот и держался очень благопристойно и радушно, Дебрский всегда знал, что старый учитель видит его насквозь и презирает. И до чего же омерзительно было чувствовать, что этот высокомерный и проницательный господин для них с Инной столь многое значит, они, строго говоря, зависят от него!
Он бежал по пустому подземному переходу к вокзалу, где на охраняемой стоянке стоял его «Форд» – Антон всегда его там оставлял, когда уезжал в Москву или шел к Инне. И даже сегодня ночью, когда он метался между своим домом и Гордеевкой, не изменил отработанной привычке таиться, скрываться. Хотя среди ночи-то какое это имело значение?
Переход был пуст, только кое-где дремали на разостланных газетах бомжи. Антону послышались торопливые шаги за спиной. Оглянулся – да, позади мелькает женская фигура. Видимо, страшновато одной идти по этому длинному, темному переходу, вот и спешит со всех ног, чтобы оказаться поближе к другому человеку – не бомжу, не пьянице, с виду вполне приличному.
«А вдруг я маньяк?» – криво усмехнулся Дебрский и ринулся вверх по ступенькам, мгновенно забыв о женщине и думая, что он и в самом деле маньяк, обуреваемый навязчивой идеей, оба они с Инной маньяки…
Пробежал мимо притихшего вокзала, мимо дремлющих такси, с тревогой поглядывая на небо. Нет, до рассвета еще далеко.
Вот и стоянка. Сунул жетон отчаянно зевающему парню в будочке, подскочил к «Форду».
– Подвезешь? – спросил отвратительно-развязный женский голос, от которого Антона передернуло.
– Вон такси на выбор, – буркнул он, открывая дверцу и уже занося ногу, чтобы сесть за руль, как вдруг она вцепилась в его рукав:
– Да ты хоть погляди на меня, может, понравлюсь?
– Пошла ты! – прошипел он, но бросил невольный взгляд – и даже качнулся: в первое мгновение показалось, что рядом стоит Нина, только лет на двадцать старше, худая, озлобленная…
– Ну как? Понравилась? – озабоченно спросила женщина.
– Отвали! – Антон уже сидел за рулем, уже потянулся закрыть дверцу, но женщина нагнулась близко, обдав его запахом пота и приторных духов. От этой смеси запахов его вдруг бросило в пот, и, кажется, он узнал ее именно в тот миг – даже прежде, чем она промурлыкала:
– Да ты что, Дебрский, совсем спятил? Родную жену позабыл?
Да нет, эта тощая, изможденная тетка не походила на Нину. Все дело было именно в том, что Нина походила на нее – только на двадцать лет моложе…
Он сидел и смотрел на нее остановившимся взглядом. Да и вообще все замерло, все остановилось в нем, даже мысли застыли, и сердце, чудилось, прекратило биться. Только рука еще конвульсивно дергалась, пытаясь закрыть дверцу, – но ведь у убитых наповал тоже какое-то время дергаются конечности. А он был именно убит наповал…
Дверцу Дебрский не мог закрыть потому, что ее крепко держала женщина.
– Открой сзади, – приказала она, а когда Антон не шелохнулся, сама просунула руку в салон и разблокировала заднюю дверь. Шмыгнула на сиденье, а оттуда мгновенным, удивительно ловким движением перебралась вперед и устроилась рядом с ним. Как змея переползла… Ну что же, это было предусмотрительно с ее стороны, потому что, если бы она обходила машину, чтобы сразу сесть впереди, Дебрский вполне мог нажать на газ, сбить ее, раздавить, как гадюку!
Да ну, какого черта? Чего перед собой-то лукавить? Ни на что бы он не нажал, никого бы не раздавил!
– Поздно гуляешь, – хмыкнула женщина, поворачивая к нему лицо, и его почему-то укололи в сердце эти не стираемые временем, ничем не истребимые следы былой нежной красоты. – Думала, ты никогда от своей блядешки не уйдешь. Собиралась уже ночевать в ее подъезде.
И она захохотала, довольная своей остротой.
– Замолчи, – тихо сказал Дебрский. – Что ты хочешь? Откуда ты взялась?
– Угадай с трех раз, – хмыкнула она, устраиваясь поудобнее. – Ну? Начинаем. Я приехала с курорта? Нет. Из санатория? Опять не угадал. Соскочила с нар? Ответ правильный! – И надтреснутым, но все еще приятным голоском она замурлыкала:
Дебрский устало прикрыл глаза. Боже мой… Сколько же времени он не звонил в Дубровный? Месяц, даже два? А напрасно. Потому что мог бы узнать кое-что, безусловно, для себя интересное! Например, о том, что Ритка вышла из тюрьмы.
– Слушай, а ты так гнал по переходу, чтобы в своей лайбе приятно посидеть? – озабоченно спросила она. – Домой не собираешься? Лапку что, одну оставил? Или няньку взял? Ого, уже пятый час утра!
Дебрский вздрогнул. Что же он сидит? Время идет, время! Он сейчас вовсю должен гнать в Карабасиху, а вместо этого трепыхается, разинув рот, будто дохлая рыба.
Хотя кто бы не затрепыхался на его месте…
Но все равно – надо ехать. Нельзя больше терять ни минуты! А по пути он что-нибудь придумает. Как-нибудь изловчится избавиться от Ритки, ну хоть в канаву ее выкинет… Там ей самое место, в придорожной канаве!
Он осторожно вывел «Форд» за ограждение и повернул направо.
– Ого, – удивилась Рита. – Неужели ты теперь в каком-нибудь Сормове живешь или на Автозаводе? Мы с матерью все телефоны оборвали, тебя разыскивали. Он уехал давно, нету адреса даже, – последние слова она опять пропела не без изящества. – Пришлось сюда тащиться, ноги бить. Я сегодня вечером приехала, думала, переночую на вокзале, а завтра пойду в адресное бюро, но, к счастью, вспомнила этот адресочек… Видела вас в окошко, голубков-голубочков. Нет, думаю, не останется он там на всю ночь, Лапка, если проснется одна, такую истерику закатит! Она все так же орет по утрам?
В голосе Риты проскользнула брезгливая нотка, и Дебрский не мог не усмехнуться:
– Вижу, материнской любви у тебя не прибавилось.
– Заткнись! – вызверилась она с такой яростью, что Антон невольно вжался в спинку сиденья. – Что бы ты знал, сука, про мою материнскую любовь? Думаешь, я из-за тебя на суде промолчала? Хрена лысого! Из-за Лапки! Только из-за нее.
– В самом деле? – безразлично спросил Дебрский, так пристально глядя на панель приборов, что со стороны могло показаться: он интересуется, в самом ли деле у него почти полный бак и заправляться придется еще не скоро.
– Чего? – прошипела Рита.
– Да ничего, – пожал плечами Дебрский. – Сижу и молчу.