Прекрасна и очень опасна - Арсеньева Елена. Страница 30

Ну что ж, Ярослав очень хорошо понимал, что такое месть за близкого и дорогого человека. Бывает месть мгновенная, пылкая, неосторожная, а бывает расчетливая и спокойная, изощренная. Именно так в свое время отомстил он сам. Именно так пыталась отомстить и Лида.

Оказывается, они похожи… У него ведь ничего не дрожало в душе весь тот год, пока он выслеживал Стаса Морокова, после статьи которого в «Известиях» застрелился отец Ярослава, Максим Башилов, небрежно обвиненный журналистом в разграблении государственных средств и фактическом провале строительства Талканской ГЭС, которое он возглавлял. Случилось это еще в 86-м году, Ярославу было тогда восемнадцать, и он в самом деле долго верил, что произошел действительно несчастный случай, как это попытался обставить отец.

Проделал старший Башилов это и в самом деле очень ловко. Якобы наткнулся на собственный самострел, поставленный на медведя-шатуна, который той зимой шастал в окрестностях Талкана и отваживался даже подступать к окраинным улицам поселка. Ярослав едва с ума не сошел тогда от горя; вдобавок ко всему умерла от инфаркта мать, не перенеся этого кошмара: сначала публичного оскорбления мужа, затем его страшной смерти. Ярослав, для которого Талкан был родным домом, не уехал оттуда, а остался с бабушкой. Она заставила внука учиться дальше после десятилетки – поступить на заочное отделение юрфака. Однако когда Ярославу исполнилось двадцать и он уже вовсю работал в милиции (для поступления на заочное отделение юрфака нужен был профессиональный стаж), он получил письмо от старинного друга отца, жившего в Благовещенске. В письме была краткая записка, что он-де исполняет последнюю просьбу Максима Башилова, а также запечатанный конверт. На конверте значилось: «Сыну моему Ярославу Башилову. Передать после моей смерти», – а внутри лежало последнее письмо отца сыну.

Максим Ярославович (внука назвали в честь деда, погибшего на Курилах 25 августа 1945 года) признавался в том, что собирается покончить с собой, потому что не может ни очистить свое имя от грязных и несправедливых обвинений, ни жить с ними не может. Он не приводил в свою защиту никаких доводов, как если бы заранее был уверен, что все проверки, происшедшие после его смерти, докажут, что Максим Башилов не положил в свой карман ни копейки государственных средств. Просто начавшееся строительство было признано бесперспективным, финансирование постепенно прекратилось. Когда на партактиве Башилов разругался с первым секретарем райкома партии, который даже не пытался противостоять начавшемуся развалу строительства и махнул рукой на судьбы людей, приехавших в Талкан со всех концов страны, тот затаил на дерзкого энергетика не просто обиду, а мстительную ненависть. Вскоре, будучи по каким-то делам в Благовещенске, областной столице, он познакомился с корреспондентом «Известий» Мороковым и ничтоже сумняшеся выдал свою версию событий в Талкане, расквитавшись со своим противником по полной программе. А Морокову и в голову не пришло что-то проверить: эффектность материала совершенно затуманила ему голову. В то время борьба за экологию вдруг стала очень модной, а строительство Талканской ГЭС означало затопление огромных лесных массивов… И вот так все и случилось: ГЭС закрыли, Башилов лежал в могиле, а страна стремительно катилась к такому развалу, на фоне которого смерть какого-то человека с обостренным чувством чести была совсем незаметной.

Однако этим человеком был отец Ярослава…

Поскольку парень успел поработать во внутренних органах, он имел очень своеобразное понятие о справедливости. Именно эти годы в милиции укрепили его в старинном убеждении сибирских и дальневосточных варнаков: «Тайга – закон, медведь – хозяин». В тайге порядок устанавливает только тот, кто сильней – и кто выстрелит первым. Поскольку клеветник-секретарь к тому времени уже умер своей смертью, объектом мести Ярослава стал Мороков. Долгое время тот был в заграничной командировке, в Германии. Ну а когда приехал на месяц в отпуск в родные места, был в один душный весенний вечер убит пулей, которая неведомо откуда прилетела в форточку.

Совершенно как в той песне: «Вот пуля прилетела – и ага…»

Со времени смерти Максима Башилова прошло уже четыре года – никому и в голову не пришло увязать давнюю, забытую причину и только что свершившееся последствие. Ярослав благоразумно исчез с Дальнего Востока. Он доучивался в Новосибирске, поработал там, потом перебрался в Нижний Новгород. Всегда хотел жить на большой реке, и если заказан был путь на берега родимого Амура-батюшки (не только из соображений благоразумия и осторожности – просто слишком многое там было обагрено кровью!), то почему не поселиться на берегах Волги-матушки? Город ему очень понравился, он познакомился с Лолой и начал подумывать о семье…

Ярослав даже сам не подозревал, настолько изувечила его душу месть Морокову. Теперь он подспудно считал себя вправе убивать – «Тайга – закон!» – и даже не заколебался, когда двинул расправляться с предполагаемыми насильниками невесты. Однако отнюдь не Лида открыла ему глаза на кошмарность ситуации. Он вдруг сам впервые задумался о том, что поступил с этими парнями совершенно так же, как Мороков поступил с его отцом. Ведь журналист фактически был орудием в руках первого секретаря райкома. Вернее сказать, орудием стало его непомерное тщеславие и профессиональная небрежность. Так же и он, Ярослав, стал орудием в руках Лолы. После стрельбы на улице Полтавской повезло ему не сесть в тюрьму только чудом. Надо было или изменить свое захватническое (он сам подобрал именно это слово) отношение к жизни, или… или приготовиться к тому, что когда-нибудь на него просто наденут наручники и упрячут за решетку. Но не этой жизни хотел для него отец!

Ярослав был человеком внезапных решений и крутых поступков. Он знал свою силу и понимал: данное себе слово никогда больше не поднимать руку ни на какого человека он сдержит.

Однако тут в его жизнь затесалась высокомерная праведница-мстительница…

Исполняя данное себе слово, он мог запросто расстаться с Лидой. Не таким уж простаком он был и прекрасно понимал: да никогда в жизни она не донесет на него, не заложит! Все ее россказни о каких-то там мерах предосторожности – чистый блеф. Она играла своими двойками против тузов Ярослава и выигрывала именно благодаря своему простодушию и отчаянной, отважной решимости восстановить мировую гармонию и справедливость на одной, отдельно взятой планете своей судьбы. Но какими методами!..

Ну не мог, не мог Ярослав, который уже слишком хорошо знал, что это такое – жить с заскорузлыми от крови руками, допустить, чтобы нечто подобное испытала женщина, которую он…

Роковое слово еще не было произнесено им даже мысленно, но уже расцветало, созревало в душе.

Короче, все, что мог сейчас Ярослав, – это постоянно быть рядом с Лидой и брать на себя все те грехи, которые намеревалась совершить она сама. И – как минимум! – охранять ее.

Пока он размышлял, Лида уже изменила прическу, накрасилась и переоделась. Теперь на заднем сиденье джипа сидела пышноволосая, можно сказать, раскосмаченная особа, постаревшая лет на десять. И сколько же она, бедняжка, таскала на себе макияжа!.. Но вид у нее был эффектный и шикарный, особенно в этой длинной, в пол, как принято выражаться, норковой шубе (позаимствованной Лидой, как было известно Ярославу, у соседки с третьего этажа). Свои простенькие сапожки с меховой оторочкой она сняла – теперь на ногах у нее были остроносые башмаки на шпильке, передвигаться в которых Лида могла только с помощью Ярослава. Ну что ж, он совершенно не возражал послужить ей опорой и движущей силой!

Наконец Ярослав остановил автомобиль.

– Красивый домик! – вынужден был признать он, глядя в окно на четырехэтажное элитное строение из серого кирпича с готическими башенками по бокам, романтическими балкончиками под окнами и с самой затейливой крышей, которую ему только приходилось видеть в жизни.

Лида молча кивнула, открывая дверцу.