Разбитое сердце июля - Арсеньева Елена. Страница 59

Прошло много лет, как была нанесена обида, но слезы зазвенели в голосе этой женщины, словно муж и сын покинули ее лишь вчера.

– Лариса, значит, вы были настолько далеки от мужа, что у вас даже никаких предположений не возникает, почему он покончил с собой? – спросил Нестеров.

– Да какое там – покончил! – Лариса посмотрела на него, как на ненормального. – Повесили его эти суки поганые, Юрка и Толик! Вот и Вадик говорил, что они убийцы, из-за денег Холстина Сергея убили, а деньги прикарманили, так что никому из нас они и не достались.

– Кто такие Юрка и Толик? – осторожно спросила Алена, хотя ответ, в принципе, был ясен.

– Толиков да Юровский. Юровского они между собой звали то Юрка, то Бобик, ну а Толиков был у них либо Толян, либо просто Толик. Сергея называли Малютой Скуратовым, Лютичем… Они были друзья не разлей вода, я даже поражалась, что вообще такая дружба возможна. Но деньги что угодно испоганить могут. Вот и повесили закадычного друга эти двое, а деньги присвоили. И мы все остались ни с чем!

– Но их алиби… – робко заикнулась Алена.

– Алиби? – Лариса пренебрежительно фыркнула. – Какое алиби, вы что? Кто это алиби подтвердил? Квашня белоглазая, белобрысая Наташка Калинина, с которой Юровский спал и на которой женился вскоре после того, как они Сергея прикончили? Лет пять они просто жили, Наташка все сокрушалась, что не может его в загс затащить, мы с ней даже немного сдружились на этой почве, вроде как подруги по несчастью, а тут раз – немедленно после смерти Сергея свадьба! Понятно же, что Юровский Наташку отблагодарил за это а-алиби.

Лариса протянула последнее слово на такой низкой ноте, что даже закашлялась и отпила воды из большой кружки, стоявшей на подоконнике. А тем временем Нестеров и Алена переглянулись, и Алена снова поняла, что они опять думают об одном и том же: вот оно! Вот у кого могла быть доверенность на вождение автомобиля покойного Юровского! Вот она, «Юрмала» – Наталья Калинина, ныне Юровская!

Но тут же энтузиазм, вспыхнувший одновременно в их глазах, одновременно и погас, потому что их поразила очередная догадка: никак не может Наталья Калинина быть той самой «Юрмалой», которая поставила взрывчатку на «Форд» Нестерова, которая притворялась уборщицей в «Юбилейном», которая сегодня следила за ними на улице Контрольной. Какой угодно была женщина, которую они про себя стали называть «Юрмалой», но только не белоглазой и белобрысой квашней. Глаза у нее были темные, яркие, а волосы… Волос ее Алена так и не видела, кстати сказать, в пансионате их скрывала какая-то нелепая тряпка, в лифте – каскетка. Хотя вроде бы какие-то пряди выбивались… темные пряди…

– Женился, значит, Борька на Наташке, – заговорила вновь Лариса, утирая влажные губы и отставляя кружку, – но ужиться с ней так и не смог. Тошно, видать, стало. Хотя Наташка вообще была противная, липкая какая-то. Поэтому, когда я узнала, что буквально через месяц после свадьбы «молодая жена» взяла да и померла, я ничуть не удивилась.

– Как померла? – разом спросили Алена и Нестеров.

– Да так, – ехидно ухмыльнулась Лариса. – Как люди умирают? Грибочков поела – ну и… Совершенно как в анекдоте, ей-богу! Знаете анекдот, как мужика спрашивали, почему умирают его жены?

Анекдот этот Алена знала. А кто его не знает? Но ей сейчас было, честное слово, не до анекдотов. Ну и дельце… Прозекторская какая-то! Сплошные трупы! Лютов, Юровский, Толиков, Лена, жена Юровского… Кошмар, просто кошмар сплошной!

– Вы что, думаете, это Юровский ее?.. – осторожно спросила Алена.

– Не сомневаюсь ни минуты! – фыркнула Лариса. – Она была, конечно, заядлая грибница, вечно, как белка, сидела в окружении связок с сушеными грибами, что-то мариновала, консервировала, из лесу ее было просто не вытащить, у всех гостей просто с души воротило от грибов. А Борька их вообще в рот не брал, у него что-то там с печенью было. То ли правда, то ли вид такой делал: может, планы далеко идущие у него были с самого начала их с Наташкой знакомства… Но он правильно обставился: отбыл в командировку в Москву, а Наталье в тот момент возьми да и попадись в связке сушеных белых одна сушеная поганка… Так Юровский уехал женатым, а вернулся уже свободным человеком. В общем, развязался с ней.

– Вы так уверенно говорите, но ведь, наверное, было какое-то расследование, милиция, видимо, не сомневалась, что произошел несчастный случай, – предположил Нестеров.

– Вы извините, но кто из ваших видит дальше собственного носа? – снисходительно спросила Лариса. – Убийство Сергея приняли за самоубийство, убийство Наташки – за несчастный случай… Тоже небось алиби у Борьки было. Уж наверное, какая-нибудь новая его пассия помогла это алиби состряпать, как раньше – Наташка, царство ей небесное.

– А вы кого-нибудь из пассий знаете? – с невинным видом спросила Алена.

Зря старалась, Лариса покачала головой:

– Никого и ничего я не знаю. До меня вообще только слухи теперь доходят. Сергей, Юрка, Толян, их жизнь, смерть, кого они любили, кто их ненавидел – это меня уже мало волнует. Я в их делах всегда была чужая, Сергей со мной и не говорил о них никогда. О том, что там были замешаны какие-то серьезные деньги, я случайно от Вадима узнала. Да что мне в тех деньгах? Если бы они сейчас нашлись, мне бы все равно ничего не перепало. Мое дело сторона, мы с Сергеем не были официально зарегистрированы. Ей-богу, у Марины – и то было бы больше прав, чем у меня! А в основном у детей, у Ирки с Вадиком. Ну, разве что сынуля мой бросил бы что-нибудь матери, как жалкую подачку…

Голос Ларисы задрожал от ненависти, она резко вскочила и снова зажгла газ под латунным тазом.

– Ладно, – примирительно проговорил Нестеров, – оставим это. Вопрос вот какой: насколько мне известно, Сергей Лютов оставил предсмертную записку, в которой объяснял причины своего самоубийства. Она у вас не сохранилась случайно?

Лариса уставилась подозрительно:

– Какая еще записка? С чего вы взяли, что Сергей ее оставил?

– С того, что упоминание о ней есть в материалах дела, – не моргнув глазом, соврал Нестеров.

– И о чем там речь?

– Как – о чем? Разве вы ее не читали?

– Да уж, наверное, нет, раз спрашиваю. Я о ней вообще впервые слышу! А она что, мне адресована? Тогда странно, что Вадька ее не передал. Нет, правда, Сергей оставил мне записку?

Голос женщины снова задрожал, и Алена только вздохнула про себя.

Вот именно – про себя вздохнула…

– Что-то я не пойму, а разве не вам отдали все вещи покойного Лютова после того, как дело было закрыто? – удивился Нестеров.

– Конечно, не мне, – сердито поглядела Лариса. – Я ж говорю, мы и не жили уже вместе, в милицию за вещами ездил Вадим, и он потом все отвез… на квартиру Сергея. Ладно, что мне его вещи, но записка… Я и не знала, что там была записка для меня!

Алена снова вздохнула. О любовь, любовь… вот уж змея подколодная, жалишь ты внезапно, жалишь без промаха, и жало твое не теряет остроты, и яд твой смертоносен всегда, всегда, всегда, он не имеет срока давности…

– Собственно говоря, – уклончиво пробурчал Нестеров, и по лицу его было видно, как он жалеет, что завел этот разговор, – письмо было без адреса.

Лицо Ларисы побледнело.

«Ой, не надо!» – чуть не взмолилась Алена. Однако Нестеров не внял:

– Да, без адреса, но там Сергей прощался с какой-то ласточкой-черноголовкой. Вы… вы имеете представление, о ком могла идти речь?

Лариса чиркнула спичкой и поднесла ее к уже включенной горелке. И стояла так, не замечая, что спичка сейчас догорит до снования. Потом, вскрикнув, отдернула руку.

– Значит, с Нинкой он попрощался, а со мной – нет… – пробормотала чуть слышно. – Ну да, конечно, так и должно было быть… Но только зря она тужится, Нинка, все равно она ему никто, так же как и я. И даже если бы деньги нашлись, она бы ничего не получила. Ничего! Тоже осталась бы с пустыми руками. Мне бы Вадик, может, и дал что-нибудь, Ирка – Марине на пропитие бросила бы кусок, а Нинке… ей бы ничего не перепало, это точно. Пусть Вадик вокруг нее крутился, как вокруг королевы какой-нибудь, но когда бы дошло дело до денег, он бы ей ни копейки не дал. Так ей и передайте!