Роковое зелье - Арсеньева Елена. Страница 73

…Какое счастье, что он родился на свет с этим чувством шпаги, с этим необучаемым, исконным умением предугадать движения противника, обмануть его, уйти от его обмана и нанести ему удар! Он уже знал, как покончит с Каскосом, он уже чувствовал, что это мгновение близко. Сейчас надо было вынудить противника поменяться с ним местами, чтобы затем прижать к колонне, схватить левой рукой его шпагу за клинок и, сделав сильнейший выпад, проколоть Каскоса насквозь. Алекс наступал, так сильно и стремительно действуя не только кистью, но и всей рукой от самого локтя до влившейся в гарду [39] ладони, что Каскос давно уже перешел от нападения к обороне и теперь просто вынужден был проводить навязанный ему маневр. И вот поворот совершился, секретарь прижат к колонне, шпаги скрестились, и, как ни пытался Каскос держать руку вытянутой, он вынужденно сгибал ее, все ближе и ближе подпуская к себе неумолимого противника.

Алекс почувствовал, как привычная улыбка раздвигает ему губы – прощальная улыбка, которой он всегда провожал на тот свет своих убитых противников! – но вдруг что-то мелькнуло слева от Каскоса, и краем глаза Алекс увидел Кейта. Совершенно равнодушный к мельканию смертельного оружия перед своим лицом, Джеймс стоял, небрежно облокотясь одной рукой о колонну, а в другой крепко держал какой-то небольшой предмет. Поймав взгляд Алекса, он разжал пальцы и шаловливо помахал в воздухе маленьким розовым флаконом с золотой крышечкой.

Все дальнейшее случилось так стремительно, что даже слово «мгновенно» кажется слишком протяжным и неуклюжим для описания происходившего.

Алекс невольно отпрянул и прижал левую руку к груди. Пальцы скользнули по гладкому шелку… карман камзола был пуст!

Выронил? А Кейт подобрал?

В памяти вспыхнуло ощущение рук, сначала стиснувших Алекса мертвой хваткой, потом накрепко перехвативших его за локти… Это Кейт вытащил флакон, когда разнимал дерущихся! Но почему решил показать его Алексу именно теперь, в решающий момент схватки? Чтобы отвлечь его внимание? Но это значит… значит…

Правая рука Алекса дрогнула и на миг отстранилась от груди Каскоса.

В последнем, отчаянном усилии борьбы за жизнь Каскос резко выбросил шпагу вперед. Пышный манжет задрался, обнажив запястье. Острие, скользнув вверх по плечу Алекса, вонзилось в его горло – чуть левее подбородка, как раз там, где напряженно билась жилка.

Кровь брызнула так резко, что обагрила бы кисть руки Каскоса, однако она была надежна скрыта гардой, и всего лишь несколько капель крови попали на бледное запястье, поросшее черными густыми волосами и охваченное золотым чешуйчатым браслетом.

«Так вот кто убьет меня!» – подумал Алекс в странном, почти радостном порыве узнавания. И еще одна мысль промелькнула: «Надо сказать Даше…» А больше он ничего не успел ни подумать, ни сделать.

И уже никому ничего не сказал.

Январь 1730 года

Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Конфиденциально

«Ваше преосвященство, вот уже шестой день молодой русский царь болен, и хотя не знаем, чем, по лицам придворных, которые ему прислуживают, видно, что болезнь не пустая. Захворал же он всем известно когда – 6-го числа сего месяца, во время большого праздника и церемонии, называемой водосвятием, установленного в воспоминание крещения, принятого нашим Спасителем от святого Иоанна. В это время вовсю шла подготовка к свадьбе государя, назначенной на 19 января, после Крещения. Обычай требует, чтобы царь находился во главе войск, которые в этом случае выстраиваются на льду. Невеста тоже должна была показаться народу в этот день. Она ехала мимо моего дома, окруженная конвоем и такой пышной свитой, какую только можно себе представить. Она сидела совершенно одна в открытых санях, одетая так же, как в день своего обручения, а император, следуя обычаю страны, стоял позади ее саней.

Никогда в жизни не вспомню я дня более холодного. Многие боялись даже ехать на обед во дворец, куда все были приглашены и собрались, чтобы встретить молодого государя и будущую государыню при их возвращении. Они оставались четыре часа кряду на льду, посреди войск. Тотчас как они вошли в залу, император стал жаловаться на головную боль. Сначала думали, что это – следствие холода, но так как он продолжал жаловаться, то послали за доктором, который посоветовал ему лечь в постель, найдя его очень нехорошим. Это обстоятельство расстроило все собрание. Княжна весь день имела задумчивый вид, который не изменился и в этом случае.

Остается ждать дальнейших вестей о болезни царя. Жизнь научила меня, что от нее можно ожидать самого худшего и неожиданного. Я писал вам некоторое время назад о безвременной кончине нашего молодого друга дона Хорхе Сан-Педро Монтойя. Полагаю, в могилу его свели последствия ранения, полученного еще по пути сюда, а потом раны от злодейского нападения на него, а также здешний ужасный климат. Болезнь его обострилась внезапно, развивалась стремительно, и дон Хорхе умер в одночасье: наш доктор ничего не сумел предпринять, застав его уже мертвым от горлового кровотечения. Выражаясь высокопарно, можно сказать, что его свела в могилу Россия, которую известный вам Хакоб Кейт называет мучительной страной, и в этом он совершенно прав. Мы с Хуаном Каскосом и Кейтом до сих пор скорбим об этом прекрасном и в самом деле удивительно красивом молодом человеке.

Хотя прилагаемые при этом письма написаны в понедельник, в день, когда я обычно пишу к вам, но я не послал их на почту, потому что имел некоторое основание подозревать, что по случаю болезни царя не дозволят отправить ни одного письма за границу. Но теперь болезнь эта известна всем, и я, посылая мои письма, считаю нужным прибавить к их содержанию то, что случилось после.

Вчера обнародовали, хотя и с некоторой таинственностью, что болезнь его величества – оспа, которая-де выступает хорошо и обильно. Ныне шестой день, как начала выступать оспа, и девятый после того, как начались лихорадочные припадки. Оспа не имеет тяжелого характера, и надеемся, что Бог избавит нас от несчастного случая, чего боятся и что предчувствуют все, как вы можете вообразить. Впрочем, нельзя знать с достоверностью настоящее положение болезни царя, потому что его видят очень немногие, да и те рассказывают на разные лады.

Не могу не представить высокому разумению короля нашего государя, что в случае, если последует несчастие смерти этого государя, нам придется испытать не только перемену в правительстве, но и междоусобную войну, которая, по моему мнению, неизбежна, так как есть четыре партии, которые претендуют на корону.

Первая – принцессы Елизаветы, дочери Петра Первого.

Вторая – царицы – бабки настоящего царя.

Третья – невесты, княгини Долгорукой.

Четвертая – сына герцога Голштинского. Хотя этот последний и действительно имеет наибольшее право на престол, но его сторонники очень немногочисленны и вовсе не сильны. У принцессы Елизаветы сторонников несколько больше, но и они также не сильны.

Самые сильные люди на стороне царицы-бабки и невесты. Это так очевидно, поэтому я могу уверить его величество, что в случае, если последует роковой удар, судя по мерам, которые уже приняты, на престол войдет или царица-бабка, или невеста – Долгорукая. Я не сомневаюсь, что последняя успеет скорее, по причине большой силы Долгоруких, которых фамилия многочисленна. Но что бы там ни последовало, я знаю, что они думают женить его царское величество на княжне прежде Великого поста, хотя бы не прошло и сорока дней после болезни царя».