Кенигсмарк - Бенуа Пьер. Страница 6

— Наконец, судите сами, сколько мне надо будет преодолеть экзаменов и всяких конкурсных испытаний, сколько лет придётся мне прождать, прежде чем я добьюсь такого положения, какое мне предлагают теперь, сейчас же: десять тысяч марок в год!

— Разумеется, — пробормотал он рассеянно.

Он посмотрел на горящие угли камина, потом встал, подошёл к книжному шкафу и извлёк из него толстую книгу. Это был том в характерном полотняном яркого цвета переплёте, песочном и тиснёном золотом. Так бывают одеты английские или немецкие книги.

— Предложение было вам сделано от имени великого герцога Лаутенбург-Детмольдского? — спросил профессор.

— Да, от имени великого герцога Фридриха-Августа.

— Так. Вы, значит, будете учителем его единственного сына, герцога Иоахима.

Так я узнал имя моего будущего ученика. Старый профессор подумал ещё несколько минут и посмотрел опять на меня сквозь свои тусклые очки.

— Позвольте вас спросить, вы уже связаны формальным обязательством?

— Сказать по правде, пока ещё нет. Но решение моё окончательное, и я не уеду только в том случае, если мне предпочтут другого.

— Если так, не будем больше об этом говорить, — сказал Тьерри и поставил книгу на место.

Это замечание меня и заинтриговало, и несколько раздражило.

— Дорогой профессор, — сказал я, — почему вы не хотите говорить со мной откровенно? Я знаю, что вы горячо принимаете к сердцу мои интересы. Вы не отсоветовали бы мне принять столь блестящее предложение, если бы у вас не было для этого серьёзных соображений. Кроме того, я должен сказать, что, идя к вам сегодня утром, я рассчитывал получить от вас, так прекрасно знающего современную Германию, ценные сведения о Лаутенбург-Детмольдском дворе. И я вижу теперь, дорогой учитель, что все подробности вам известны даже лучше, чем я себе представлял. Сейчас я должен увидеться с Марсе, нашим посланником в Лаутенбурге. Мне неудобно будет его расспрашивать. Дипломат должен соблюдать известную сдержанность, а у вас, я думаю, нет для нее оснований, в особенности по отношению ко мне. Одним словом, позвольте мне задать вопрос, который резюмирует весь этот спор: если бы у вас был сын, позволили бы вы ему сделать тот шаг, который собираюсь сделать я?

— Ни за что!

Признаюсь, моё изумление начало сменяться некоторым беспокойством. Я ясно видел, что не какое-нибудь ребяческое раздражение руководило этим человеком, столь положительным, и не досада на меня за то, что я отказываюсь занять место, которое он мне нашёл.

— У вас, конечно, имеются очень серьёзные мотивы, дорогой учитель, —

продолжал я с некоторой дрожью в голосе. — Вы мне даёте отрицательный ответ в столь решительной форме…

— Да, у меня имеются мотивы, — ответил он.

— Не можете ли вы мне объяснить, что, собственно, вы только что искали в этой книге?

— Вы понимаете, мой дорогой, что в этом ежегоднике царствующих домов не может быть никаких деталей, которые оправдывали бы мои опасения за вашу участь там, в Лаутенбурге? Я хотел проверить одно имя, некоторые мои личные воспоминания, больше ничего. Правда, относительно Лаутенбург-Детмольдского дома у меня имеются и специальные сведения, которые позволительно и не знать посланнику Марсе. Даже если бы он обладал большою проницательностью. Впрочем, ведь он в Лаутенбурге не так давно: покойного великого герцога Рудольфа он не знал.

— Кто такой был великий герцог Рудольф?

— Вы не знаете даже этого! Это был старший брат теперешнего великого герцога. Он умер несколько лет назад, — два года, если не ошибаюсь.

— После его смерти вступил на престол великий герцог Фридрих-Август?

— Не непосредственно. В конституции княжества Лаутенбург-Детмольд имеются некоторые особенности. Салический закон там не применяется. После смерти великого герцога корона должна была перейти к его супруге, великой герцогине Авроре-Анне-Элеоноре.

— Так, значит, она вышла замуж за своего деверя?

— Именно. А так как великий герцог Рудольф не оставил после себя потомства, то ваш будущий ученик, герцог Иоахим, сын великого герцога Фридриха-Августа и одной немецкой графини, считается наследником престола княжества Лаутенбург-Детмольд. Он только в том случае перестал бы быть наследником, если бы брак его отца с великой герцогиней Авророй дал бы жизнь ребёнку, но это представляется довольно невероятным.

— Я что-то вспоминаю, — сказал я. — Не уехал ли какой-то немецкий принц, года два или три назад, с научной целью в Африку, если не ошибаюсь, в Конго, где он и умер?

— Совершенно верно, — ответил Тьерри. — Это был великий герцог Рудольф. Он всегда имел пристрастие к занятиям географией. Но путешествие его не было, впрочем, совсем лишено и государственных соображений. Принимая во внимание, что спустя несколько месяцев произошла история с Агадиром, фактическая потеря нами Конго, то я думаю, что великий герцог Лаутенбургский отправился туда для выполнения какой-то миссии, возложенной на него его августейшим кузеном, кайзером. Впрочем, ему не удалось как следует её выполнить; он скончался в Конго вскоре после своего прибытия туда. Было бы любопытно…

— Во всяком случае, дорогой учитель, — сказал я, перебив его, — я не вижу, что во всех этих историях могло бы оправдать высказанные вами на мой счёт опасения?

Моё замечание его, по-видимому, смутило.

— Мой милый юноша, — сказал он с усилием, — историк, само собою, обязан принимать за достоверное только то, что он должным образом проверил. С этой точки зрения, я действительно должен признать, что мне известны вещи довольно неопределённые и с трудом поддающиеся проверке. Некоторые слухи, некоторые намёки, наконец, кое-какие мелкие подробности, сообщённые мне в своё время одним моим другом, об имени которого я умолчу, — вот весь материал, которым я располагаю. Но я верю в пословицу, которая говорит, что дыма без огня не бывает.

— Не можете ли вы мне более точно сказать, что это за слухи?

— Вы обещаете мне свято хранить эту тайну?

— Даю моё честное слово.

— Ну, так вот что: есть основания думать, что при Лаутенбургском дворе не всегда умирают естественной смертью.

Моё любопытство дошло до крайних пределов.

— Как это понять? — спросил я.

— К несчастью или, скорее, к счастью, в точности ничего не известно. Но приходится констатировать, что на пути Фридриха-Августа к короне стояли два человека…

— Но ведь великий герцог Рудольф умер в Конго от солнечного удара; об этом сообщили все газеты.

— Верно. Эта смерть была естественная. Но, по-видимому, нельзя сказать того же о смерти графини Тепвиц, первой жены нынешнего великого герцога, матери наследного герцога Иоахима.

— Что же, эту смерть вменяют в вину великому герцогу?

— Великий герцог Фридрих-Август — личность довольно загадочная. Это человек умный, очень образованный, но чрезвычайно неискренний. В чью пользу он ведёт игру? В свою собственную? В пользу короля Вюртембергского, его непосредственного сюзерена? В пользу императора? Я изучал этот вопрос с точки зрения немецкой политики; он не так прост, этот вопрос. Фридрих-Август честолюбив. Я думаю, что он не останавливается ни перед какими средствами.

— Однако в своих расчётах он должен был считаться с великой герцогиней, — сказал я. — Он должен был всё-таки получить её согласие, чтобы жениться на ней.

На лице у Тьерри показалась улыбка.

— Они могли между собой столкнуться. Впрочем, с этой стороной вопроса я не знаком. Я ничего не знаю о великой герцогине, кроме того, сколько ей лет и как её зовут.

Он взял опять свою тисненую золотом книгу.

— Аврора-Анна-Элеонора; по происхождению она русская, урождённая княжна Тюменева. Тюменевы крупнейшие помещики. Возможно, что она действовала в полном согласии с теперешним великим герцогом. Вы, впрочем, знаете, что в основе многих брачных союзов лежат государственные интересы. Но, повторяю, о великой герцогине я ничего не знаю.

— Все это не очень ясно, — сказал я, несколько разочарованный услышанным, — в конце концов, я никак не пойму вот чего: каким образом скромный учитель может пострадать от всех этих интриг столь высоких особ?