Шпионка, которая любила принца (Дарья Ливен) - Арсеньева Елена. Страница 6

Благодаря дружбе, которой ее удостаивала герцогиня Йоркская, графиня Дороти должна была присутствовать на всех парадных королевских обедах, празднествах и прогулках в Виндзоре и Брайтоне. Разумеется, она ничего не имела против, даже наоборот! Придворные постепенно убедились, что при ней можно говорить, не стесняясь и без боязни навлечь на себя неприятности. Репутация графини Ливен была очень быстро после ее появления в Лондоне установлена, английская знать обоего пола искала знакомства с нею, а когда она открыла салон, от посетителей самого высокого ранга не было отбоя.

Само собой, из-за службы мужа салон этот был дипломатического характера. Здесь бывали высшие государственные сановники Англии, министры, члены кабинета, лорды Ливерпуль, Роберт Пиль, Кэстльри, Георг Каннинг, Веллингтон, Абердин, Грей, Джон Россель, Пальмерстон, Голланд, иностранные дипломаты и посланники Эстергази, Поццо де Борго, Вильгельм Гумбольдт, голландский посланник Фальк и другие. Разнообразили картину светские львы вроде пресловутого Бруммеля и поэты вроде одиозного Байрона, а также их поклонники и поклонницы.

И тут в Дороти Ливен страстно влюбился граф Чарльз Грей.

Член палаты общин, именно он внес в свое время в парламент требование сократить содержание Принни Уэльского, уникального мота и транжиры, с 65 тысяч фунтов стерлингов до 40 тысяч. Затем Грей стал пэром, первым лордом адмиралтейства, министром иностранных дел. К 1813 году он был оппозиционером всяческой реакции, защитником ирландских католиков, сторонником парламентских реформ и одним из ведущих государственных деятелей своего времени.

Лорд Грей был на двадцать лет старше Дороти Ливен, женат, имел замужнюю дочь и внуков, однако всегда считал супружеские отношения лишь необходимой обязанностью ради воспроизводства фамилии. И вот он начал тихо сходить с ума по жене русского посланника. Только многолетняя привычка сохранять на лице маску надменности помогала ему не выдавать своих чувств, однако в конце концов неутоленная страсть растопила лед привычной сдержанности – и его собственной, и упомянутой посланницы.

Случилось все на фоне чопорных декораций Виндзорского дворца – случилось совершенно как в романах насмешника Фильдинга, где какой-нибудь ошалелый от похоти наглый милорд притискивает к стенке молоденькую служаночку, которая от страха быть выгнанной даже не противится, когда лорд задирает ей юбчонку и срывает цветок ее невинности. Разница была только в том, что милорд был не нагл, а робок, ошалел он не от вульгарной похоти, а от любви, а на месте служаночки оказалась высокородная иностранка. Что касаемо цветка невинности, то Дарья Христофоровна, мать троих детей, этот цветок давно утратила, однако осталась совершенно невежественной в амурных делах! Искусством флирта она владела в совершенстве, но интимная близость представлялась ей прескучным занятием: напрасным сотрясением постели, интересным только для мужчин. Ну, не повезло ей с мужем, ну, не повезло!

Однако с лордом Греем все произошло не в постели… и эти два наивных, неумелых, потерявших голову любовника внезапно доставили друг другу такое острое наслаждение, что едва держались на ногах после того, как один застегнул штаны, а другая одернула платье. С той минуты они не могли думать ни о чем ином, как только о повторении, и бог ты мой, сколько же новых ощущений подарила им эта внезапно вспыхнувшая меж ними страсть! К примеру, пятидесятилетний лорд Грей никогда раньше не карабкался по увивавшему стены плющу и плетистым розам, чтобы среди ночи проникнуть в окошко прекрасной дамы. Теперь он узнал о свойствах ползучих растений гораздо больше, чем раньше!

Сэр Чарльз оказался хорошим любовником и пробудил в своей подруге неугасающий аппетит к лакомствам этого рода. Однако вот беда – его время уже ушло! Его сил просто не хватало на молодую пылкую штучку! Милорд довел себя (не без помощи Дороти, конечно!) до удара и слег в постель, которую, увы, его любовница больше не имела возможности с ним разделять. На этом их интимные отношения сменились сугубо дружескими (и дружба сия длилась много лет, до самой смерти лорда Грея в 1845 году). Однако огонек, зажженный в естестве графини Ливен, требовал теперь постоянного утоления. Супруг оказался пожарным никудышным – пришлось искать помощи на стороне.

Поэт (и тоже лорд) Байрон был лишь одним из многих! Уже упомянутые учителя танцев успешно совмещали плавное скольжение в вальсе с исполнением куда более динамичных танцев. В разное время посетили ее постель также Георг Каннинг (к нему мы еще вернемся!) и «железный герцог» Артур Веллингтон, этот бесподобный полководец, бабник и философ, обогативший мировую афористику несколькими и впрямь удачными парадоксальными высказываниями, как-то: «Привычка в десять раз сильнее натуры», «Войну легко начать, но чертовски трудно закончить», «Самое ужасное, не считая проигранного сражения, это выигранное сражение»… etc. Многие любовники Дороти фон Ливен так и остались неизвестными, однако детей она считала долгом рожать только от мужа, поэтому глубоко не правы те ее недоброжелатели (вроде уже упоминавшейся леди Кэролайн Лэм, которая ревновала к Дороти не только своего любовника Байрона, но и своего мужа лорда Мельбурна, и обоих не без оснований!), называвшие графиню Ливен «безудержно сластолюбивой, не имеющей ни малейшего представления о нравственности».

Благодаря своему салону, благодаря своим любовникам, из которых она умело, как пчелка соки из цветка, высасывала нежные чувства и информацию, Дарья Христофоровна теперь знала все и вся!

Кроме того, Дарья Христофоровна обладала феноменальной памятью – в отличие, между прочим, от своего брата Александра Бенкендорфа, который был столь же феноменально забывчив. О его рассеянности даже ходили анекдоты: он забывал свою фамилию и не мог ее вспомнить без визитной карточки. Впрочем, сие не помешало ему прославиться. К примеру, во время Отечественной войны 1812 года с отрядом из восьмидесяти казаков он пробрался по французским тылам от Тарутина к Полоцку, пересек всю Белоруссию, захваченную неприятелем, прибыл в ставку генерала Витгенштейна и установил благодаря этому связь главной армии и корпуса, который прикрывал направление на Петербург. Отчего-то последующими историками было принято называть его не только гонителем Пушкина, но и душителем свободной мысли. А оный душитель был, между прочим, сторонником освобождения крестьян и в отчете возглавляемого им ведомства (как мы помним, Бенкендорф был шефом жандармов) писал о том, что крепостное состояние есть «пороховой погреб под государством», тем более опасный, что войско «составлено из крестьян же».

Но это так, к слову. Вернемся же к урожденной Бенкендорф – ныне фон Ливен.

Обворожительная Дороти была в курсе политических новостей и смутных слухов, настроений лиц, стоявших во главе правления, обращала внимание на ничтожные факты, беглые фразы, слова, полунамеки, делала свои заключения и сообщала о них мужу. Посол фон Ливен получил в лице своей жены информатора, который стоил нескольких десятков лазутчиков! Сначала Христофор Андреевич более или менее успешно перелагал на бумагу сведения, которые «приносила ему в клювике» жена, потом как-то раз предложил ей самой сочинить депешу посольства.

Первый опыт оказался настолько удачным, что с того момента фон Ливен окончательно предоставил жене составление депеш, которое не представляло для нее большого труда. Знание дипломатических дел, знакомство со всякого рода кабинетными тайнами дались ей без усилий благодаря окружавшему ее обществу, постоянным толкам и разговорам о политике, а составление посольских депеш довершило ее образование в данном направлении. Красотка Дороти, пользуясь своей популярностью в английском обществе, теперь сама возбуждала нужные ей политические разговоры, высказывала взгляды, которые считала совместимыми с политическим достоинством России, и, вызывая собеседников на откровенность, получала ответы на занимавшие ее вопросы. И так как она превосходила мужа в знании людей и была одарена умом быстрым, деловитым и проницательным, то незаметно встала во главе русского посольства при сент-джеймском дворе и фактически правила его делами. Так что Феликс Вигель [16], который неважно относился к Дарье Христофоровне, был вполне прав, когда иронически писал, что она-де «при муже исполняла должность посла и советника посольства и сочиняла депеши». Злоехидство Вигеля тут совершенно неуместно: все так и было – исполняла и сочиняла. И делала это настолько хорошо, что вместо прежних кратких реляций в Россию шли теперь подробные, богатые фактами послания, которые обратили на себя внимание министра иностранных дел Нессельроде.