Страшная сказка - Арсеньева Елена. Страница 28

Валентина была так ошеломлена щедростью Родиона Петровича, что не сразу сообразила: издательство-то ликвидируется! Работы-то она лишается! Дело было, конечно, не только в зарплате: из всех сотрудников их крошечного издательства одна только Валентина с восторгом относилась к идеям Родиона и носилась с каждым новым словарем, как заботливая мама с дитятей, вычитывая бесчисленные корректуры с истинным наслаждением и донимая новыми и новыми правками верстальщика Костю, человека столь же ленивого, сколь и хитрого. Костя даже не пытался сделать вид, что огорчен распадом издательства, и незамедлительно свалил на какую-то компьютерную синекуру в Пенсионный фонд, ну а Валентина даже поплакала от огорчения.

Родиона долго преследовало чувство какого-то смутного стыда по отношению к этой добродушной, замотанной жизнью, давно растерявшей остатки былой красоты бабенке, он даже как-то раз позвонил потом Валентине, однако разговора не получилось: она только что узнала о смерти своего непутевого, давно пропавшего мужа и была этим до такой степени потрясена, что с трудом могла два слова связать. Родион, помнится, немало поразился такой чувствительности (о своем пропавшем муженьке Валентина по жизни отзывалась с глубоким презрением), но философски рассудил, что женская душа – потемки, и не стал более докучать Валентине звонками и разговорами.

– На такси поедем?..

Какая-то женщина шарахнулась от назойливого искателя пассажиров, увесисто наступила на ногу Родиону и осталась стоять словно бы в задумчивости.

– Извините, – сказал он, рассеянно поднимая глаза, – вы не могли бы…

И чуть не засмеялся, ведь перед ним был не кто иной, как его бывшая корректорша Валентина Абдрашитова! Та самая, о которой он только что подумал! Чудилось, вызванная его воспоминаниями, она вывалилась из какого-то гиперпространства и теперь не знала, что делать.

Егор Царев

Май 2001 года, Агадир

Егор переваривал полученную информацию и даже не сразу осознал, что движение «Папы Карима» прекратилось. На палубе показалась ранее отлеживавшаяся в кубрике команда, вынесшая снасть и мешки с кусочками рыбы. Оказалось, что здесь, на этом самом месте, будущим охотникам на акул предстоит наловить себе рыбешки на обед. А команда этот обед приготовит. Кое-кому, в том числе Егору, пришло в голову воспоминание о том, как гид Константин Васильевич сулил им шашлычок из акулы, и тут-то следовало бы зародиться первому сомнению в исполнимости обещанного, однако зародиться оно не успело: на туристов навалилась морская болезнь.

Черт ее знает, откуда она взялась! Только что, ну вот только что они ощущали себя лихими покорителями пространства, этакими вспарывателями, разрезателями тугих зеленых волн. Но стоило суденышку остановиться и безвольно закачаться на этих самых волнах – высотой, повторимся, с двух-, а может, даже и с трехэтажный дом… Стоило до их нюха донестись запаху перегорелого машинного масла, а главное – вонищи, исходящей от протухшей наживки… Неужели на это клюнет какая-либо порядочная рыба? Неужели она быстренько не переплывет из Атлантического в Индийский, а то и в Тихий океан, морща нос от отвращения и не сдерживая рвотных спазмов?! Количество рыболовов резко уменьшилось, зато палубы «Каримова папашки» украсились фигурами, свесившимися через борт. Ниже, как можно ниже, чтобы не забрызгаться… Осторожнее, так и свалиться в океан недолго!

Ну, конечно, первыми сдались дамы. «Надежда Гуляева» отправилась проницать взором морские глубины раньше других. Родион топтался рядом, поддерживал ее голову, подавал салфетку; потом она ушла куда-то в кубрик, наверное, решила полежать, а Родион вернулся к рыбалке. Он был свеж и бодр как огурчик. Провожал сочувственным взглядом спутников, которые по одному откалывались от компании, и продолжал трясти леской над бортом. Снасть была устроена на манер перемета: длинная леска с несколькими крючками, усаженными этой вонючкой, которая, судя по всему, чрезвычайно нравилась сардинке. А может, ей нравились голубоглазые блондины. Вернее, один конкретный блондин, потому что у Егора, которого тоже нельзя было назвать брюнетом, да и глаза у него были скорее светло-синие, чем черные, не клевало – хоть плачь. А у Родиона – клевало. Да еще как! Вскоре даже видавшая виды команда собралась вокруг этого русского, выражая свое восхищение беспрестанным «о’кей» и похлопыванием по плечам. И что характерно, не сглазили удачу похвалами: сардинка просто-таки выскакивала из моря, чтобы шлепнуться к ногам Родиона!

В другое время Егор обиделся бы на такую подлянку судьбы, и сильно обиделся бы. Но сейчас у него не было на это ни времени, ни сил. Морская болезнь обрушилась на него с внезапностью торнадо и с неодолимостью цунами. Стихия! Склоняясь над бортом, а потом цепляясь за унитаз, извергаясь в мучительных судорогах, он ощущал себя совершенно безвольным, слабым, жалким и несчастным. Подобной неспособности к сопротивлению, подобного ошеломляющего бессилия, астении, красиво говоря, как духовной, так и физической, он не ощущал лет этак, не соврать, пятнадцать, он даже там не чувствовал себя таким немощным. Там не чувствовал, а вот перед тем, как попасть туда…

Отчего-то это поганое, унизительное воспоминание, которое он считал глубоко погребенным под грузом забвения, прессом прожитых лет, как всплыло на поверхность памяти, так и моталось по ней, словно нечто всем известное в знаменитой проруби… Они тогда шли вдвоем со Славиком – шли, чрезвычайно довольные жизнью, потому что буквально час назад, произведя смотр своим сокровищам, решили завязать. Дембель наступал через полмесяца, «закрома» ломились от нажитого добра, не было никакого смысла рисковать дальше. Егор уже чувствовал, что они теряют осторожность: постоянная удача развращает. А судьба не выносит, когда человек начинает верить в ее благосклонность. Она ведь словно капризная любовница: вильнет хвостом в тот самый момент, когда мужчинка расслабится и позволит себе пренебречь своей красоткой.

Словом, пацаны решили завязать. И Егор отправился на свиданку со своей милой. Он тогда вовсю хороводился с молодой женой начальника связи, причем настолько основательно меж ними все было закручено, что ждали только официального дембеля, чтобы сообщить этому двурогому существу: прошла любовь, завяли помидоры! Ухожу к другому, прощай навсегда! Конечно, они все обитали в одном гарнизоне, но Гоша частенько водил свою Любушку (ее звали, словно по заказу, Любовью) по всяким кафешкам-ресторашкам, благо деньжат огребал… сколько надо было, столько и огребал. И вот шел он на свиданку с Любой, а Славка потащился его провожать. «У каждого на дороге свой камушек положен, – учил когда-то дед, – рано ли, поздно, а непременно споткнешься!» Таким камушком и был для Гоши друг и подельник Славка, но ни тот, ни другой тогда этого не знали.

Короче, топали они через рощицу, отрезавшую военный городок от городской окраины. Невдалеке был довольно чистый прудок, и многие горожане частенько приезжали сюда на своем личном транспорте – автомобилях или мотоциклах, чтобы купнуться или устроить пикничок. В выходные тут шагу ступить негде было, а в этот будний день стояли, прислонясь друг к дружке, словно собутыльники, всего два мотоцикла. Хозяева их, судя по всему, плескались в пруду, не заботясь об охране имущества. Хотя чего особо охранять? Мотоциклы – старые побитые «ижики», не какие-нибудь там «Харлеи». На седле одного из них стояла древняя «Легенда» – даже пятнадцать лет назад она была сущим анахронизмом!

Гоша прошел мимо «ижиков», даже не удостоив их взглядом. А Славик… Славик, словно его кто-то под локоток толкнул, вдруг протянул свою шаловливую ручонку и снял с седла «Легенду».

В то же мгновение раздалось грозное рычание, и из высокой травы поднялся огромный пес – немецкая овчарка с таким выражением «лица», какое бывает только у служебно-разыскных собачек.

Гоша обернулся – и сразу, с первого же взгляда просек ситуацию. А Славик растерялся. Вместо того чтобы поставить «Легенду» на место и принять вид оскорбленной невинности, он прижал этот дурацкий магнитофон к груди, словно любимую женщину, и попятился, настолько явно намереваясь сделать ноги, что это его намерение сразу поняли четыре здоровенных бугая, которые будто из-под земли выросли и заломили Славику лапки за спину. Самое смешное заключалось в том, что все четверо оказались в полном милицейском прикиде…