Страшная сказка - Арсеньева Елена. Страница 37

– И вы подозреваете, что его нарочно заразили бешенством? – Губы Ольги Михайловны презрительно изогнулись. – Нет, Валерий прав, эта версия годится только для детектива.

– И тем не менее у нас есть некоторые основания предполагать, что нечто подобное произошло.

– Погодите-ка! – остро глянула на него Ольга Михайловна. – «У нас» – это у кого? У кого есть такие основания? У вас и у вашего друга – пламенного борца с экономическими преступлениями? У товарища Мыльникова? Вы меня, конечно, можете всячески осуждать, но, даже если бы этого самого Мыльникова на моих глазах поедом ела бешеная собака, я бы только пожелала ей дальнейших успехов. Так что, извините, ради вашего товарища я и пальцем не пошевельну.

– Вы злопамятны, да?

– Угу, – призналась Ольга Михайловна без малейшего смущения. – Очень. Чрезвычайно. Вас это удручает? Вы теперь во мне разочарованы? – Она усмехнулась с откровенным ехидством.

– Да нет, отчего же? – пожал плечами Родион, всерьез озабоченный тем, что если бы даже эта женщина оказалась замешанной во всех экономических преступлениях, случившихся с той поры, как Иаков купил у старшего брата право первородства за какую-то жалкую чечевичную похлебку, это его бы ничуть не удручило и не разочаровало. – Я вас даже где-то понимаю. К счастью, это дело не имеет никакого отношения к моему бывшему приятелю Николаю Мыльникову.

Он намеренно выделил голосом эти два слова – бывшему приятелю – и порадовался, увидев, как дрогнули ресницы Ольги Михайловны. Заметила, значит. Очень хорошо!

– А к кому оно имеет отношение? К вам?

– В некотором роде. Постольку-поскольку вдова умершего – моя старинная знакомая. Возможно, вопросы, которые я вам буду задавать, покажутся вам совершенно дурацкими. Но мне нужно знать, допустима ли такая ситуация хотя бы теоретически!

– Вы кого-то подозреваете?

– Совершенно определенного человека. Женщину.

– То есть вы думаете, что какая-то женщина нарочно заставила бешеную собаку укусить мужа вашей знакомой… Ради чего?

– Ради денег. Ради очень больших денег, конечно.

– А вы чего добиваетесь?

– Того же, чего и все Робин Гуды, – пожал плечами Родион. – Торжества справедливости. Так, на минуточку.

– Робин Гуд, помнится мне, исповедовал лозунг «Грабь награбленное!», – легко усмехнулась Ольга Михайловна. – Экспроприировал экспроприаторов и отдавал их богатства беднякам.

– То же намерен проделать и я.

– А бедняки кто? Ваша знакомая и ее семья?

Да, эта женщина умеет сразу видеть корень проблемы!

– Конечно, прежде всего они. Потом есть еще человек, пострадавший по милости той женщины и даже чуть не погибший. А я получу гонорар за хлопоты.

– Ну да, я так и знала, что за этим что-нибудь еще стоит, кроме борьбы за торжество закона! – Губы ее презрительно искривились. – Под всякой идеологической надстройкой имеет место быть четкий экономический базис. Робин Гуду нужны деньги на новые стрелы?

– Даже наша российская милиция получает зарплату, – напомнил Родион. – Понимаю, ассоциация не самая удачная, учитывая тонкости ваших отношений с некоторыми ее представителями, но… Шерлок Холмс тоже не брезговал гонорарами. И часть их выделял своему верному Ватсону.

– У вас и Ватсон есть?

– Пока нет. Приглашаю вас занять вакантное место. Без вас мне эту ситуацию не распутать. При удаче вознаграждение будет поистине баснословным. При неудаче… Ну, три тысячи долларов у меня в заначке все же есть. Они будут вашими, то есть вы не пострадаете при любом раскладе.

Глаза у нее стали большими и трогательными.

– Три? Тысячи?! Долларов?!! И это при неудаче? А что же… Что же вы надеетесь получить при удачном исходе дела? Вы… наверное, вы собираетесь совершить что-то противозаконное?

– Абсолютно, – кивнул Родион. – Предупреждаю заранее. Торжества закона тут не будет потому, что его просто не может быть. Все наши рассуждения останутся умозрительными предположениями, мы ничего не сможем конкретно доказать. Никакой суд не примет наши выдумки в качестве свидетельств преступления, которое, что тоже вероятно, не было совершено.

– Погодите-ка, – сказала Ольга Михайловна, нервно прижав пальцы к вискам, и у Родиона дрогнуло сердце, потому что раньше он о таком жесте только в книжках из девятнадцатого века читал, а в жизни – ни разу не видывал. Кто в наше время, скажите на милость, нервно прижимает пальцы к вискам?! – Ой, не могу, у меня все в голове перемешалось! Ладно, господь с ним, с законом, я к нему тоже как-то так отношусь… спокойно. Но вы, вы-то сами почему уверены, что она убила того человека?!

– Я не был уверен, – честно сказал Родион. – Не был до позавчерашнего дня. Меня пытался убедить в этом один человек. Васька Крутиков его зовут… Да не смейтесь, ведь даже в трагедиях имеются комические персонажи, шуты, например. И их-то устами обычно и глаголет истина. Теперь я это точно знаю. Почему, спросите? Да потому, что, как только Васька завел разговоры о сбесившемся Веселом Роджере и позвонил Розе, на него тотчас было совершено покушение. Он чудом остался жив, у него скользящая ножевая рана на боку, и теперь у меня уже нет сомнений, что…

– Так, я сейчас, кажется, уже в обморок рухну, – упавшим голосом сказала Ольга Михайловна. – Какая Роза? Какой шут Васька Крутиков… его кличка Веселый Роджер? Но ведь так звали знаменитого пирата, что ли? Который кричал: «Пиастры, пиастры!»

– «Пиастры, пиастры!» – это из Стивенсона, так кричал попугай капитана Джона Сильвера. А Веселый Роджер – это вообще-то пиратский флаг, но в данном конкретном случае – пес, который сбесился и укусил своего хозяина. А Васька Крутиков – это… Нет, знаете что? – вдруг оборвал сам себя Родион. – Давайте продолжим этот разговор в какой-нибудь харчевне. На улице Костина, около площади Горького, появилась потрясающая пивнушка. Называется «У Ганса».

– Я не пью пива! – сердито сказала Ольга. – И вообще, я сегодня…

– Худеете, я знаю. Кстати, я пива тоже не пью. Но «У Ганса», кроме всего прочего, отличная еда. Поэтому будем просто есть и разговаривать. Думаю, что в обморок вы собрались рухнуть из-за упадка сил. Поэтому начнем худеть с понедельника. Договорились?

Василий Крутиков

Апрель 2001 года, Нижний Новгород

Если в Северо-Луцке и оставался один человек, которого Василий мог помянуть добрым словом, то это была Роза. Очаровательная татарочка с миндалевидными синими глазами, маленькая точеная статуэтка с грудью и бедрами, которыми, если следовать пропорциям ее роста, следовало быть на два, а то и на три размера меньше. Но Василий плевать хотел на пропорции, а высокие женщины ему никогда не нравились. Надежду, к примеру, он открыто называл дылдой, не в лицо, конечно, а в компании самых близких к Алиму Минибаевичу людей, таких, как Руслан, охранник Хозяина, или Равиль, сторож дачи и классный собутыльник, даром что мусульманин. Да и от Алима он никогда не скрывал своего мнения о Надежде. Не нравилась она ему, ну вот не нравилась – и все тут. Какая разница, что голова у нее как компьютер, что хладнокровию и деловому чутью мужик позавидует, что, имея Надежду, не надо иметь ни аудиторов, ни юристов, она всякую кочку, которая может встретиться на бизнес-пути Алима Минибаевича, нюхом чует, почище Роджера, с закрытыми глазами видит! По мнению Василия, уж лучше было платить деньги огромной бухгалтерии и целой юридической конторе, чем держать при себе Надежду. И имел в виду Василий хвалебные отзывы Алима: дескать, одна Надежда трахается, как целый гарем! Это, с его точки зрения, было как раз недостатком, хотя, в принципе, он любил горячих женщин. Но вот Роза, к примеру, по жизни горячая штучка, это у нее от умения получать и давать удовольствие, а Надежда в постели словно бы включает какое-то реле на отметку «Hotly». Или, если этого мало, «Still hot» [9]. И ее печурка дает жару! Но строго до определенного предела, заказанного реле.