Сыщица начала века - Арсеньева Елена. Страница 29
И он вдруг принялся с ожесточением отплевываться:
– Право, давненько не ласкал я женщину, которая до меня принадлежала другому! Фу! А ведь я брезглив! Исключительно из врожденной брезгливости и бросил шляться по публичным домам. И вот поди ж ты…
Бессмысленная, рассчитанная жестокость и чудовищная несправедливость этого оскорбления застигли меня врасплох. Все, на что я оказалась способна, это отвесить Смольникову пощечину. А потом… а потом, к стыду своему признаюсь, я разразилась рыданиями.
Увы, нервы мои оказались предательски слабы. На оскорбления негодяев нельзя обижаться, ведь они только доказывают свою подлую, гнусную природу, это общеизвестно, но я… но я не смогла сладить с собой.
Не стану задерживаться на подробностях этой унизительной сцены! Скажу одно: я рыдала так, что ничего вокруг не слышала и не видела, и лишь по истечении какого-то времени смогла воспринимать звуки окружающего мира. В основном эти звуки состояли из бессвязного, извиняющегося лепета товарища прокурора Смольникова, на котором, положительно, лица не было. Видимо, при всей своей бессердечности, он принадлежит к числу тех мужчин, которые не выносят женских слез. Я слышала, что некоторые дамы охотно пользуются этой слабостью своих мужей, женихов и прочих знакомых мужского пола. А что, если Смольников решит, будто я рыдаю нарочно? Ломаю перед ним комедию?
От этой мысли мои слезы полились с удвоенной силой. И Смольников не выдержал: ринулся спасаться бегством. Выскочил из повозки, крикнув:
– Филя! Отвези Елизавету Васильевну домой, а затем приезжай за мной в прокуратуру!
– Куда вы, ваше благородие?! – голосом потерявшегося ребенка завопил Филя.
– Некогда мне истеричным барышням слезки утирать! – выкрикнул Смольников на бегу. – У меня и без того дел по горло! Разве не слышал, что моего письмоводителя убили?!
– Как же не слышал! – прокричал в ответ Филя. – На куски беднягу разрезали да в рогожных кулях в поезде бросили!
Услышав это жуткое, потрясающее известие, я моментально перестала быть «истеричной барышней», и слезы, заливавшие мое лицо, словно ливни Всемирного потопа, иссякли в одну секунду.
– Что? – воскликнула я. – Сергиенко убили?!
Смольников замедлил свой бег по улице и повернулся ко мне.
– Смотрите-ка! – проговорил он не то с изумлением, не то с досадою. – Да вы у нас и впрямь судебный следователь! А я было решил – все-таки женщина!
Сама не знаю, какие чувства у меня вызвали эти слова. Не знаю – и думать о том не стану!
В два размашистых шага Смольников возвратился к пролетке и снова оказался рядом со мной – теперь, конечно, он сел на приличном расстоянии.
– Да, мы практически убеждены, что тот неизвестный, расчлененный труп которого нашли в поезде два дня назад, – письмоводитель прокуратуры Сергиенко. Его опознала квартирная хозяйка. Кроме того, совершены еще две знаменательные находки, – говорит он серьезно. – Но, думаю, об этом вы узнаете в прокуратуре. Туда нынче вызваны на совещание сыскные агенты из уголовной полиции, судебные следователи и прокурорские работники. Там вы и услышите о новых зловещих находках.
Нижний Новгород. Наши дни
Алена собрала в большой пакет недоеденные кусочки хлеба, огрызки огурцов и яблок, хвостики петрушки, пластиковые одноразовые тарелки и стаканчики, прихватила бутылки и пошла искать подходящую яму, чтобы захоронить там остатки пиршества. Следом Инна волокла кипу газет, ранее служивших скатертью. Проще всего газеты, наверное, было сжечь, однако Леонид уже рьяно тушил костер и никого к нему не подпускал.
Подходящая яма открылась метрах в двадцати от места пиршества. Она была почти до краев завалена осиновой листвой – вокруг почему-то росли исключительно осины.
– Очень странно, – пробормотала детективщица.
– Что именно? – с трудом фокусируя взгляд и не сразу справившись с непослушными словами, спросила подружка Инна.
– Да вот эти листья. Почему они все в яме? Почему их нет на земле?
Совершенно дурацкий вопрос. Алена задала его, если честно, лишь бы что-нибудь сказать. Отчего-то ей вдруг стало так страшно, так… жутко, словно из этой ямы вдруг подул на нее ледяной, губительный ветер, словно в ней пряталась вечная, беспросветная, леденящая душу ночь.
Вон там, под этими осиновыми листьями.
По-хорошему, надо было ни о чем не спрашивать, не задаваться дурацкими вопросами, а просто сбросить в яму мусор и газеты – и уйти подобру-поздорову, вернуться домой, сесть к компьютеру…
Нет же! Нет, она задумалась – и испортила себе жизнь. Да ладно бы только себе, а еще скольким людям!..
Горе от ума – вот как это называется.
А ведь начиналось все просто сказочно!
– …Ну и кто, интересно, будет разжигать костер? – спросил Леонид.
Алена растерянно хлопнула глазами. Отчего-то она полагала, что это сугубо мужское дело, однако перед ней стоял мужчина, который был уверен в обратном.
А впрочем, тут же сказала она себе, должен же у человека быть хоть один недостаток! Сорокалетний Леонид Тюленин – практически совершенство! Профессор радиофизики, а заодно – непревзойденный знаток славянской мифологии и автор трех книжек на эту тему. Он весел, приветлив, хорош собой, пишет стихи и музыку, а также потрясающе играет на гитаре и поет: как песни собственного сочинения, так и популярные романсы, блатные и туристские. У него легкий и веселый характер, и, по мнению Алены, ее подруге Инне невероятно повезло с мужем. Строго говоря, по мнению Алены, точно так же невероятно повезло с женой и Леониду, потому что более умной женщины, чем Инна, наша писательница в жизни своей не встречала.
Инна – это компьютер в мягкой, пышненькой, пухленькой, чрезвычайно женственной оболочке, компьютер, окутанный духами и туманами, и складками шифона, и томными взорами, и волнующими смешками… Именно такой должна быть женщина! Она должна тщательно скрывать свою истинную натуру, и Алена, которая необходимому притворству научилась только года два назад, после известных событий своей жизни, а до этого была просто-таки патологически искренней где надо и где не надо, от души любила свою подругу и считала ее сущим совершенством. К тому же Инна работала адвокатом, обладала кучей знакомств в юридических кругах, поэтому была незаменимым консультантом для нашей детективщицы. Может быть, и Леонид с Инной преследовали какие-то свои подспудные цели, поддерживая знакомство с писательницей Дмитриевой, а может, им было просто-напросто так же легко и весело с ней, как ей – с ними. Так или иначе, эта ненавязчивая дружба, вернее – приятельство длилось уже не первый год, и встречались приятели, к общему удовольствию, хоть редко, но метко: расползались после обильных застолий и долгих разговоров чуть живые от количества выпитого и съеденного и охрипшие, наоравшиеся песен на ближайший месяц – это как минимум.
Поводом для очередной встречи стал день рождения Алены. Строго говоря, он мог бы кануть в Лету, ибо состоялся в сентябре, а ныне валил к закату октябрь. Но своевременно отпраздновать его не удалось по причине дописывания очередного детектива, потом все как-то было недосуг повидаться то Алене, то Тюлениным (по принципу «Ванька дома – Маньки нет, Манька дома – Ваньки нет»), потом еще что-то мешало… Короче, собрались нынче, воспользовавшись одним из последних светлых, ясных, относительно теплых осенних денечков. Погода имела определяющее значение, поскольку застолье было намечено провести на природе.
С природой Инне и Леониду повезло: она у них была своя, карманная, можно сказать, ибо жили они через дорогу от знаменитого Щелковского хутора, огромного лесопарка, где набегаться на лыжах зимой и находиться пешком в любое другое время года можно было с не меньшим успехом, чем в настоящем лесу. Алена, едва придя к Тюлениным, быстренько отыскала в программе 09 телефон девятнадцатой квартиры в доме номер двадцать по улице Мануфактурной, выяснила фамилию жильцов (Виноградовы), сообщила все это Свете Львовой – и почувствовала себя полностью свободной от всех обязательств. Теперь можно развлекаться от души!