Тайное венчание - Арсеньева Елена. Страница 11

– Ну? – спросила та, приподнимаясь на локте. Луна заливала каморку, и в этом холодном свете Лизонька видела пылающие сестрины щеки и лихорадочно блестящие глаза. – Ну, что? Говори же!

– Все решено. Отставка ему дозволена, – выпалила Лисонька. – Завтра же сговорится с попом. Через два дня ночью меня увезет. Надо надеяться, тетушка лишь поутру хватится. Авось не найдет!

– Тетушка-то? – Лизонька покачала головой. – Да она тебя из-под земли выроет. Разве не знаешь?

Лисонька поникла на подушку. Как не знать! В глубине души она и сама не верила, что замысел Тауберта может удаться. Тетеньку не проведешь, надеяться нечего!

Слезы мочили ее щеки.

– Тетенька велит с Измайловым тайно венчаться! Вдарило ей в голову! Мол, иначе его батюшка меня и на порог не пустит, благословения не даст. Да он и так не пустит… Да и на что мне его благословение? Мне лучше в петлю, чем под венец с Алексеем Михайловичем! И милый он, и добрый, и собой пригож, но нелюб мне, вот беда.

– Тебе нелюб, – шепнула Лизонька. – Тебе-то нет, а вот мне…

– Да знаю, знаю я! – всплеснула руками Лисонька. – Ох, эта тетенька! Что же делать нам, господи?!

– Погоди-ка плакать, – вдруг сказала Лизонька задумчиво. – Может, еще горе – не беда! Пускай господин Тауберт ищет попа. Пригодится! А ты скажи тетеньке, что с Измайловым под венец готова по первому ее слову, только условие поставь, чтоб непременно ночью окрутили вас. И мысль тетеньке подай: мол, ни к чему, ежели она при том венчании будет. Пускай дома останется да шум для отвода глаз поднимет: мол, сбежала племянница. А еще скажи ей, что я сама тебя в церковь сопровожу. Вызнай, на какой день князь о венчании сговорится, и на то же время же венчание с господином Таубертом назначай. Поняла?

Лисонька свела брови, мучительно раздумывая.

Что же это получается? Выходит, Алексей будет ее ждать в одной церкви, в то время как она будет в другой венчаться с Таубертом? Но ведь если она в срок не объявится, Алексей вернется в тетушкин дом, а что за тем последует… подумать страшно!

Лизонька прочла ее мысли, потому что успокаивающе улыбнулась сестре. Отбросив со лба растрепанные кудри, она села. Лунный луч упал на ее лицо, и оно вдруг показалось Лисоньке вовсе незнакомым и удивительно красивым.

– Все сладится. Ты с господином Таубертом обвенчаешься. Ну а князь…

– А князь? – эхом отозвалась Лисонька.

– А князь лишь думать станет, что рядом с ним ты. На самом же деле он повенчается с другой.

– С другой?!

В глазах сестры плескался серебряный лунный свет. И, устремив на Лисоньку чужой, странный, таинственный взор, она тихо молвила:

– Со мной.

Сверчок-кузнец ковал всю ночь где-то в щели светелки, а когда он кует по углам, это значит, что он живущих из дому вываживает.

«Знать, судьба», – спокойно подумала Лизонька, когда они с сестрою простились с теткою (Неонила Федоровна на крыльце истово перекрестила обеих, потом, не оглянувшись более, скрылась в дом) и пошли в обход кремля, нижней дорогою.

Уже смеркалось. Сестры молчали, поддерживая одна другую на косогоре. Здесь, под белеными стенами, гулял ветер. Но за Сторожевой башней он резко утих, и девушки перевели дыхание.

Огляделись. По позднему времени вокруг никого не было. Тогда, забравшись за кусток, торопливо обменялись одеждою: Лизонька надела черный роброн, подаренный Лисоньке князем, набросила ее же новый салоп, голову окутала флером и украдкой надела на палец перстенек, который прежде носила на шнурке. Лисонька облачилась в сарафан сестры, платок и епанчишку. Теперь их пути должны были разойтись.

Лисоньке предстояло дойти до Поганого пруда, где караулил Тауберт с двуколкою, мчать в Высоково, где ожидало их венчание, а оттуда, без задержки, прямиком на Санкт-Петербург и Ригу. Лизонька же намеревалась дальнею, обходною дорогою добраться до Успенской церкви, где… где… Она отогнала мысли.

Медлить не следовало. Оправив платье, сестры торопливо перекрестили друг дружку, расцеловались. И вдруг обеих разом пронзила одна и та же догадка: вот сей же миг разойдутся их дороги, да не на час, не до утра, а может статься, навеки!

Лисонька вскрикнула, готовая зарыдать в голос, но Лизонька резко оттолкнула ее: «Храни тебя господь!» – и опрометью кинулась вниз по тропке в темноту.

Она бежала и плакала. Она знала, что прощается сейчас со всем миром, где росла, где жила спокойно, порою счастливо… Она бежала к неизвестности, почти наверное – к позору: ведь, когда обман откроется, гнев Алексея может быть ужасен! Однако, сделав шаг, она уже не в силах была остановиться. Безумная надежда: «Отчего бы и мне счастливой не быть?» – несла ее на крыльях. Ведь с тех самых пор, как она увидала голубые глаза молодого князя, тревожная явь и неспокойный сон ее были полны мыслями о нем одном! Лизонька готова была на все, чтобы им завладеть.

Да, завладеть! Ибо в жизни не было у нее ничего своего. А он, Алексей, должен был стать – должен был стать! – самым замечательным (и единственным) подарком судьбы, которая прежде была столь скупа.

Еще совсем недавно не было несчастнее ее во всем свете, ибо думала Лизонька, что сестра влюблена в князя. И мучительно было лежать ночами рядом с Лисонькой, чувствуя не привычную, спокойную нежность к сестре, а горечь и ревность, которые жгли, подобно угольям, подсунутым под спину.

Как-то за полночь она соскочила с постели и выбежала на черное крылечко, не в силах сдержать ненависти в мыслях и сердце. Она вся пылала, но предвесенний морозец обрушился на нее, словно ведро ледяной воды, и Лизонька замерла, обхватив руками голые плечи и глядя на белые облачка своего дыхания, которые улетали от нее и растворялись в ночи. Чудилось, это ее думы и терзания как бы отделяются от ее души и стремятся вдаль, путем своим, обретая в том пути свою собственную, отдельную судьбу. И тут же представилось, что они не развеются под ветром, а улетят бог весть куда, далеко… где сделаются насельниками особенного мира. Но мир сей не прозрачен и призрачен, как страна снов, а вполне осязаем. Сила же его в том, что он может оказывать обратное действие на существо, его породившее. Возвращать злое злому, то есть ей?..