Тиран-подкаблучник (император Павел I и его фаворитки) - Арсеньева Елена. Страница 3
Павел уже сам себе противоречил в оценках жены и ее антипода – Нелидовой. Теперь он уже не Катеньку подравнивал к своему идеалу, а идеал подгонял под мерки ее субтильной фигурки.
Единожды обретя идеал, с ним уже не хочется расставаться. Не только мысленно и духовно, но и телесно.
Более того! Им хочется обладать!
Мария Федоровна была очень непунктуальна. Это всегда раздражало ее супруга, который любил не просто точность, но сверхточность. А она опаздывала, всегда и везде опаздывала. Вот и теперь опоздала со своим предчувствием опасности…
В то, что Павел и Нелидова сделались любовниками, долгое время никто не мог поверить. Даже проницательная императрица Екатерина. Когда измученная ревнивыми предположениями Мария Федоровна дошла до того, что разрыдалась перед нелюбимой свекровью и пожаловалась на судьбу, императрица взяла ее за руку, подвела к зеркалу и сказала великодушно:
– Посмотри на себе и вспомни лицо petit monstre.
Нет, ну в самом деле! В случившемся не было никакой логики! И прежде Павел Петрович был отнюдь не чужд «садов Цитеры» [5] и охотно собирал там плоды с тех самых пор, как фаворит матери Григорий Орлов – ба-альшой шутник, когда дело касалось воспитания детей! – отводил цесаревича в комнаты фрейлин и вместе с ним подсматривал, как барышни переодеваются. София Чарторыйская обучила его азам страсти нежной и даже родила в свое время от молодого любовника сына, который под именем Семена Великого воспитывался в Англии. От любви – или нелюбви? – к наследнику фрейлина Марья Васильевна Шкурина даже постриглась в монастырь.
А Ольга Жеребцова, ненадолго привлекшая пылкое внимание цесаревича? О, это была поистине феерическая особа.
В своем роде она была достойна брата – Платона Зубова, последнего возлюбленного императрицы Екатерины. Отличаясь редкостным умом, Ольга была игрушкой своего пылкого и страстного темперамента. Еще в провинции выскочила она замуж за некоего Александра Жеребцова, происходившего из старинного дворянского рода, а более никакими особенными достоинствами не блиставшего. Ольга очень скоро пожалела о своем необдуманном браке, но развода муж ей так и не дал, тем паче что получил чин действительного статского советника, чем весьма гордился. Несмотря ни на что, красавица вела жизнь свободной, незамужней девушки – с той лишь разницей, что потерь девических понести уже не могла… Это и придавало ей особенное очарование в глазах мужчин!
Когда Зубов возвысился, он перетащил в Петербург всю родню, в том числе и любимую сестру. В петербургском свете сумели оценить ее замечательную красоту, главным достоинством которой были не столько безупречные черты (встречались обладательницы классической внешности, при виде которых мужчины начинали откровенно зевать!), но прежде всего – внутренний огонь, горевший в каждом взгляде Ольги, сквозивший в каждом ее движении. Целый рой поклонников окружил новое светило прелести.
Всеобщее поклонение, новый, разгульный образ жизни разбудили в Ольге дремавшие дотоле страсти, не удовлетворенные неудачным супружеством. Обожателей у Ольги было много, в их числе оказался и великий князь Павел. Правда, его очень строго приструнила императрица, принудив оставить Ольгу Александровну в покое. Мало кто знал, что сделала это Екатерина по просьбе Платона Зубова (которого умолила о помощи сестра, считавшая, что в мужчине главное – не титул, а внешность и темперамент).
Словом, любовницы и предметы обожания Павла всегда были хороши собой и очаровательны. Ну не может, не может быть, чтобы мартышка Нелидова… Она старая дева! Ей уже за тридцать!
Или она все-таки уже больше не дева?
Вот именно.
При дворе находились, конечно, наивные или, напротив, циничные люди, которые бились об заклад, что великий князь со своей страшненькой фавориткой не спит, а исключительно обсуждает высокие материи. Сам Павел из кожи вон лез, чтобы мнение у окружающих складывалось именно такое. Ведь с идеалом предполагаются только идеальные, возвышенные отношения, но никак не физически низменные. Екатерина Ивановна и Павел ночью делили ложе, а днем усиленно создавали ощущение полного платонизма. Павел даже патетически писал матери:
«Относительно этой связи клянусь тем судилищем, перед которым мы все должны явиться… Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».
Ну какой мужчина станет утверждать противоположное в письме к матери и таким образом позорить себя, любовницу и жену? Разумеется, Павел должен был криком кричать о невиновности своей и невинности своей подруги!
А уж какие спектакли разыгрывались для подтверждения этого! Павел вообще был склонен к дешевой театральщине. Как-то раз он вошел в комнату Нелидовой в Смольном (после какой-то ссоры с августейшим семейством она на время лишила их счастья своего присутствия) и почти буквально воспроизвел сцену из «Фауста», когда герой оказывается в спальне Маргариты. Он отдернул занавес кровати и воскликнул:
– Это храм непорочности! Это храм добродетели! Это божество в образе человеческом!
Ну, коли божество в образе человеческом… Коли так, Мария Федоровна скрепила сердце и помирилась с мужем и с его фавориткой.
Время показало, что великая княгиня поступила совершенно верно. Она вернула расположение мужа, а в дополнение к этому приобрела… подругу.
Екатерина Нелидова тем временем обнаружила, что в предмете ее обожания, великом князе, куда больше недостатков, чем достоинств. Она была умна, а он вел себя порою как круглый дурак. Жестокий, непоследовательный, эгоистичный, ненавидящий ту страну, которой ему предстоит управлять… Да он словно и не думал, что ему скоро предстоит взойти на престол. Нелидова вполне разделяла мнение камергера Федора Растопчина:
– Нельзя без сожаления и ужаса смотреть на все, что делает великий князь отец… Можно сказать, что он придумывает средство, чтобы заставить себя ненавидеть!
Однако Катерина Ивановна не отвернулась от друга, а попыталась сделать все, чтобы в меру сил смягчить его действия. Только ей, ей одной удалось заставить Павла присутствовать на бракосочетании Александра Павловича с принцессой Луизой, Елизаветой Алексеевной. Поскольку брак устраивала императрица Екатерина, а Павел перманентно находился с ней в самых дурных отношениях, он решил устроить обструкцию родному сыну. К счастью, Нелидовой удалось предотвратить скандал.
Разумеется, у нее умишка не хватило бы знать все и следить за всем. Но она сдружилась с адъютантом Вадковским, сдружилась с камердинером Павла Кутайсовым (между прочим, бывшим пленным турком и бывшим цирюльником), тактично пыталась внушить великому князю разумные решения и поступки, и даже когда он командовал войском во время неразумной войны с Финляндией (уже сделавшись императором), Нелидова пыталась влиять на «дорогого Павлушку», которого, по ее уверению, так хорошо, как она, не знал никто.
Впрочем, судя по тому, что эта бессмысленная война была все же развязана, влияние Катерины Ивановны носило порой характер бессмысленных припарок. И однажды, придя в полное отчаяние от «дорогого Павлушки», она даже удалилась от двора в Смольный, где жила снабженная всем, что только могут придумать тонкий вкус и богатство. В это же время Нелидова поссорилась и с Кутайсовым, который не замедлил отомстить и свел своего господина с хорошенькой и весьма востренькой фрейлиной Натальей Федоровной Веригиной. Вряд ли «просто друг» был способен на такую вспышку ревности, которую закатила Катерина Ивановна! Такие сцены могут устраивать только ревнивые любовницы.
Впрочем, нашлись злые языки, которые утверждали, что дело тут вовсе не в ссоре влюбленных. Просто именно в это время императрица Екатерина окончательно утвердилась в намерении лишить сына престола и сделать наследником Александра – в обход Павла. И Нелидова вдруг испугалась, что напрасно тратит силы. Одно дело – обтесывать это бревно, называемое Павлом, и ждать, что он станет императором, но совсем другое дело – стараться ради вечного великого князя, который, конечно, кончит когда-нибудь сущим маразмом от неудовлетворенной злости…
5
В римской мифологии Цитера – остров богини любви Венеры; у греков остров Афродиты – Кифера.