Демон Жалым - Басов Николай Владленович. Страница 86

– Ты чего? – спросил его Рубос.

Санс радостно улыбнулся, вытер пот и удивленно ответил:

– Знаешь, когда от этого места удаляешься, что-то происходит… Я не смогу объяснить, но память слабеет, и уже не представляешь, куда идешь и что собирался делать. – Он оглянулся на реку, и по лицу его пробежала тень страха. – Это покажется странным, но я едва вспомнил, что должен набрать воды, и еле нашел место, куда должен вернуться. Я просто забыл его, как младенец-несмышленыш.

Лотар и Рубос с удовольствием напились. Но Сухмет, казалось, даже не заметил воду, хотя пить хотел не меньше других. Он жестко, даже враждебно осматривал простиравшуюся вокруг пустую и тихую долину. И наконец произнес:

– Это называется эффектом необжитых пространств. Давным-давно, когда маги класса Харисмуса открыли возможность путешествия в параллельных временах или в другие миры, стало известно, что человек может удерживать сознание и внимание только в том месте, которое обжито его предками или хотя бы какими-нибудь другими разумными существами. Если ты попадаешь в необжитое место, то теряешь координацию, нарушается причинность действий, и ко всему прочему слабеет память. В общем, любой человек превращается в несмышленыша, как метко сказал наш лейтенант. Поэтому даже тебе, господин, не следует улетать совсем далеко – можешь не найти дорогу назад.

Старик повернулся. На его обычно таком смягченном, морщинистом лице проступила жесткая, угловатая маска, которая появляется у некоторых людей незадолго до смерти.

Нет, подумал Лотар, только не это. Я не переживу, если к потере четверых моих ребят прибавится еще и гибель Сухмета.

Но теперь он знал, что определенно чувствует смерть, разлитую здесь в воздухе, в солнечном свете, в песке, который так мирно струился у них под ногами. Он огляделся. Может быть, все дело в этой янтарной скале?

– Сухмет, а эта штука не фонит?

Восточник слегка размяк. Вопрос как-никак был задан по его предмету, и он мог на него ответить.

– Этот инструмент, господин мой, имеет так много возможностей, что о них вскользь даже упоминать нехорошо. Пожалуй, по функциональности эта скала превосходит даже посох Гурама. Но сейчас этот инструмент используют только для одного-двух приемов. Я еще не разобрался окончательно, но, кажется, она генерирует тот самый сигнал, который и заставляет восточные армии идти на Запад.

Лотар дрогнул:

– Ты уверен?

– С этим инструментом ни в чем нельзя быть уверенным, господин, но ясно одно: это что-то настолько важное, что я даже слегка удивлен, как Жалын решился нам его показать.

– Так, может, – быстро вмешался Рубос, – не он нас поймал, а мы поймали его, оказавшись тут и захватив эту штуку?

Сухмет усмехнулся и покачал головой:

– Этой штуке не страшны никакие покушения. Скорее наоборот, нас следует от нее защищать, хотя я и не знаю, как это сделать.

Лейтенант с сомнением осмотрел скалу и поинтересовался:

– Ты уверен, Сухмет? Вид у нее не очень агрессивный.

Сухмет хмыкнул, но все-таки вежливо ответил:

– Даже здесь, на Западе, я не встречал ни одной книги по тактике, в которой утверждалось бы, что ловушка должна быть агрессивной и пугающей. – Он помолчал и добавил: – А это именно ловушка, и настолько совершенная, что даже я, несмотря на все мое любопытство, второй час сижу тут и не решаюсь подойти к ней, чтобы понять, как она устроена.

Рубос вздохнул:

– Ну, если это так опасно, то и сиди тут.

– Нет, – решил Лотар, – идти все равно придется. Только для начала все-таки попробуем понять, что здесь происходит с пространством.

Они допили воду и пошли в сторону реки. Сначала Лотар ничего не замечал, потом вдруг обнаружил, что видит лишь то, что находится совсем недалеко – в сотне саженей, не дальше. Нет, разумом он понимал, что они идут в ясный день и он должен видеть и горы на краю долины, и небо над собой, но… не видел. Сознание почему-то не охватывало, упускало более отдаленную перспективу, словно разучилось видеть по-человечески.

Краски стали тусклыми, а чуть дальше сотни футов мир вообще становился однообразно серым, словно свинцовым или серебряным карандашом было набросано несколько контуров. Даже объем не ощущался. Стоп, подумал Лотар, если постараться, рассудок должен все это исправить, он же привык к объемам и цветам… Но мир по-прежнему остался плоским и графичным.

Потом они потеряли направление и лишь после трех или четырех попыток сумели найти его снова. Интересно, что, пытаясь выяснить правильное направление, даже обычно разговорчивый Сухмет перешел на какой-то странный язык жестов. Его никто не понимал. Потом, когда память стала возвращаться к ним, выяснилось, что старик заговорил вдруг на фойском, и жесты, конечно же, у него тоже были фойские.

Но сразу после этого небольшого просветления сознания все вдруг померкло окончательно. Лотар на мгновение осознал себя идущим по какому-то сумеречному, жестко ограниченному коридору. Идти по нему было страшно, и вел он неизвестно куда. В сознании дико бились колокольчики, но он все равно переставлял ноги, направляясь куда-то, где его ждала, может быть, смерть.

Никогда впоследствии Лотар не испытывал такой ужасающей, такой полной беспомощности. Он очень боялся ее потом и даже несколько раз просыпался по ночам в холодном поту, переживая заново. Но это тяжкое испытание в итоге даже помогло ему и сделало только сильнее – Лотар с отчетливостью, которой тогда и сам не был рад, осознал и измерил пределы своей допустимой ментальной слабости.

Внезапно пелена рассеялась, Лотар осознал, что это он, Желтоголовый, сидит на песке неподалеку от янтарной скалы высотой с основательный стог или с большой валун. А Сухмет смачивает его лицо и грудь водой из нагрудной панцирной пластины Санса.

– Ну, ты что, господин мой? Все кончено, все прошло, мы вернулись.

Лотар поднял голову. На него очень внимательно смотрели Рубос и Санс. Он понял, что может снова соображать.

– Что это было?

Сухмет пожал плечами:

– Ты как-то слишком остро отреагировал на это, господин. Даже Санс, а он вовсе не ментальный богатырь, всего лишь стал путаться в расстоянии и направлении. Когда я привязал всех к себе, он вполне успокоился и пошел, как овечка. И даже смотрел по сторонам. А ты…