Князь Диодор - Басов Николай Владленович. Страница 22

До какого-то не очень удобного, но довольно спокойного постоялого двора добрались уже перед темнотой, и князь с удовольствием убедился, что его предостережение оказалось действенным. Все, включая Стыря, разговаривали только о постелях, о еде и еще о хороших дорогах, по которым катили последние дни.

Следующий день прошел с откровенной торопливостью. Князю хотелось завершить путешествие, добраться до Парса как можно скорее, но неожиданно пошел снег, и это сделало дорогу куда труднее, чем прежде. А может, и снегопад был не виноват, все же снежок тут падал такой мягкий и реденький, что его, по руквацким меркам, вообще не стоило принимать в расчет. Но лошади откровенно выдохлись за все эти бесконечные перегоны, и тянули едва-едва. Да и возчик, которого князь нанял-таки из жалости к Стырю, оказался какой-то квелый, не умел ни погонять, ни удерживать долго гоньбу. Поэтому ночевать пришлось снова в какой-то гостинице.

И третий день прошел вяло, по мнению князя, вот только одно и оказалось полезным – когда подъехали все же почти в темноте к столице королевства, все уже протрезвели настолько, что было не стыдно показаться перед здешним послом. Только Стырь, деревенщина эдакая, никак не мог привести себя в чувство, за что Дерпен, вполне по-восточному, прихлопнул его слегка по плечу. Стырь, как ни удивительно, от этого все же очухался, и даже попробовал было за последним обедом не пить вовсе.

Этот местный обычай выставлять на каждом обеде, и даже завтраке, не говоря уж об ужине, пару-тройку винных кувшинов, стал князя раздражать. Он и сам пробовал пить только воду, но она оказалась настолько невкусной, настолько отдавала гнилостным запахом, что он, в конце концов, стал поступать по примеру Дерпена и батюшки – разбавлял ее до половины вином. И только Густибус пытался пить одну воду, да еще Стырь, после того, как Дерпен его пристыдил своим пристуком.

Когда проезжали Сенные ворота Парса света еще было достаточно, зато, как и раньше, с низкого, серого неба посыпалась снежная крупа. Это делало и свет, и окружающие дома лучше, краше, чем они были, кажется, на самом-то деле. Зато когда оказались в городе, и принялись петлять по узким и на редкость грязным улицам, стало ясно, что ничего в этой столице, с позволения сказать, особенно красивого нет как нет. Или они въехали в Парс с самой неудачной стороны, такое тоже могло случиться.

Батюшка неожиданно высказался, что слышал, что город этот шаловлив, и тогда Дерпен достал из своего тюка какой-то мелкий пистолет и пару крепких дубовых штырей, скрепленных кованной цепочкой. Батюшка похмыкал на такую браваду и задумал об этом потолковать основательней, но неожиданно и Густибус выволок ту самую дурацкую шпагу, которую прихватил в Кебере, и поставил под руку. Тогда и говорить стало не о чем.

А потом, к счастью, дома пошли краше и выше, даже не дома уже, а дворцы, и площади приняли вполне привычный по Миркве, широкий и раскидистый вид, и стало ясно, что они подъезжают к дворянской части города, где и находилась посольская колония Империи.

Так и оказалось. Тут между двумя весьма ухоженными и богатыми дворцами, прямо на аллее, с обеих сторон обсаженной голыми по зиме, но пушистыми от снега деревьями, стоял почти обычный мирквацкий терем, с уместными завитушками, с высоким крыльцом, с подклетями, которые могли запросто выполнять и оборонительные функции, и с окнами, забранными привычным руквацким переплетом. Вот только ограда перед этим домом была не высокая и глухая, а чугунная, черная и видимая насквозь, как сеть. Это и был шат-о'Рукваци, главное здание имперской колонии в Парсе, в которой по совместительству размещалось посольство.

И только тут князь Диодор неожиданно для себя понял, что за последние дни неплохо выспался, и может не только вести любые переговоры с послом, но и, пожалуй, ждет их. Впрочем, пока Стырь принялся за коней, а остальные путешественники устроились в теплой и привычно обставленной приемной, его тоже подержали в какой-то светелке, обвешанной шпалерами и чудно выглядящими картинами на холстинах в тяжких и резных деревянных рамах. Лишь потом ввели в библиотеку, где стояли отличные кресла, мягкие и удобные, как восточные диванчики. Тут же почему-то предложили закурить, но князь, разумеется, не курил, и относился к этому обычаю западников неодобрительно.

А потом появился странноватый распорядитель, высокий, с удивительно вытянутой головой, словно его растили, подложив с обоих висков дощечки, чтобы он стал похож не на человека, а на рыбу какую-нибудь. И впрямь, в его лице было что-то рыбье, вот только князю чрезмерно рассматривать этого типа не хотелось. Ему хотелось доложиться и выслушать все-таки объяснение – зачем его таким спехом гнали сюда, и что за дело ему предстоит. Но распорядитель посольства повел себя иначе, чем князь ожидал.

– Князь Диодор Полотич род Кастиан Ружеский, – заговорил секретарь голосом низким и красивым, совсем не подходящим к его вытянутой голове, – рад приветствовать тебя в Парсе.

При этом он раскланивался в манере, которую князь уже видел в Кебере, с отступами, легкими приседаниями и нелепыми подпрыгиваниями, словно они были на официальном приеме. Не такого хотел бы князь, и это его раздосадовало.

– Позволь представиться, секретарь посольства шевалье Атеном д'Ош, к твоим услугам.

Князь смотрел на него некоторое время молча, потом произнес:

– Мне бы не с тобой поговорить, Атеном, а с…

– Никак невозможно, князь. Его превосходительство посол находится на ассамблее за городом, и прибудет… Я не уверен, но он может появиться даже завтра.

– А послать за ним возможно? – спросил князь Диодор.

– Приношу извинения… – Дальше из этого типа посыпались такие залихватские и велеречивые объяснения, по-прежнему смешанные с извинениями, что досада князя только усилилась.

Пришлось сказать ему прямо, почти по-армейски:

– Ты спокойнее, Атеном, я не привык еще к вашему обращению. Давай к делу, известия новые из Мирквы есть?

Слова секретарь посольства выговаривал чудно, иногда проглатывая звуки, а иногда взрыкивая, что делало его речь скачущей. И был это, по-видимому, не акцент, а просто отсутствие привычки говорить на рукве. Но Атеном старался, и все отчетливей произносил слова, пытаясь сойти за настоящего имперца.

– Новых известий, которые я мог бы передать тебе, князь, нет. Мы просто получили известие о предполагаемом прибытии… всех вас, и готовились к тому, что… Да, мы думали, что вы будете здесь позднее.

– Это почему же?

– Торопиться вам, по нашему мнению, смысла не было. Жизнь тут идет неспешно.

Князь посмотрел на секретаря удивленно.

– Не знаю, как живут чиновные в Парсе, но я-то по-другому думал. Я офицер, еще пару месяцев назад воевал на наших южных рубежах… А на войне все делается бегом, Атеном. Иначе я не обучен.

– Нам известно, что ты – офицер. И это нас весьма удивило, ведь дело, которым ты, кажется, должен будешь заниматься, не подлежит…

– Вряд ли стоит тебе судить о том, кто и как должен заниматься делом, которое мне поручено. – Князь и сам не ожидал, что у него получится такой вот выговор этому… длинноголовому. Но раз так вышло, значит, так тому и быть. Все же князь смягчил тон. – Так когда я смогу переговорить с послом?

– Хорошо, я пошлю за ним, – отчего-то вздохнул Атеном, – с известием о вас. Но только, все же… торопиться не след. Вы прибыли – это главное.

И в армии такое тоже бывало, то говорят, мол, быстрее и еще быстрее, а то вдруг оказывается, что нужно ждать и ждать. К этому князь привык, каждый, кто служил по-настоящему, к этому привыкал. А все же неуместная, почти детская досада князя не проходила, он представил себе дорогу, по которой они гнали, останавливаясь только для того, чтобы кони передохнули и люди могли поесть… Ну, как тут было не досадовать? А Атеном, тем временем продолжал:

– Князь, ты не понимаешь, посол наш тут не весьма в дела вникает, я не меньше его знаю…

– То-то и плохо, что ты, шевалье Атеном, похоже, привык к этому.