Князь Диодор - Басов Николай Владленович. Страница 6

И тогда князь увидел ее глаза. Ясные, спокойные, светлые настолько, что зрачок только и выделялся… Или освещение было такое? За последние годы князь привык к глазам темным, густо-карим или даже черным, лишь иногда он видел глаза светло-ореховые, а тут… Будто и не глаза совсем. Он-то и забыл, что у него самого такие же светлые глаза, от которых иные южные красавицы, бывало, не могли оторваться, чуть не в обморок падали, хотя и не понимал князь такого странного их поведения.

А сейчас сам чуть не присел от удивления под этим взглядом… Наверное, взгляд обещал в этой девушке и ум, и волю, и странную, немного жесткую и удивительную в барышне решительность. А еще, пожалуй, способность действовать, по крайней мере, князь был уверен, что такая девушка не растеряется и на поле боя. Не могла она растеряться, если, не приведи Господи, придется ей в сражении оказаться.

– Дело твое я не поняла, но… – говорила она медленно, растягивая гласные, и чуть окая, напирая на них, должно, была из северных мест, или даже еще дальше, с берегов морей, что выливались в Полуночный океан.

– Зачем же ждал так долго? – подосадовал князь.

– Вот и скажи мне свое дело, – предложила девица.

Князь достал из внутреннего кармана вызов, и молча положил его в самое светлое пятно на столе под окошком. Она посмотрела на князя внимательно, потом прочитала, еще раз прочитала и поднялась.

– Что ты же раньше, князь, не показал этого? – бросила она с упреком, помахивая в воздухе бумагой, словно Диодор и был виноват.

Исчезла за той самой дверью, которая ни разу не открылась за все время, что князь ждал, не за той, откуда он появился с писцом. Пробыла там недолго, вышла и чуть посторонилась. Смерила князя совсем другим, не строгим, а смягченным взглядом, и показала рукой – мол, проходи.

В кабинете было светлее, чем в приемной, и пустынно. Лишь со стен нависали полки, сплошь заставленные книгами, и были они разными: и самодельные из деловых бумаг, туго забранные хитрыми перевязками и новомодные печатные. Князь еще подумал, что такой библиотеки он и в доме князя Аверита не видывал. Но теперь-то, когда книги стали не переписывать, а печатать, много их набиралось, особенно когда переводить разные иноязычные труды начали. Это было необходимо, пожалуй, даже неизбежно, все же – Империя.

Лишь потом увидел он у дальней стены светлицы широкий стол, почти необъятный, за которым и сидел друг его детства, Выгота Аверитич, прозванный в честь одного из давних королей Пипином. Откуда взялось это прозвище, Диодор сейчас не вспомнил, но решил вспомнить позже.

Они росли вместе, гостили в домах друг у друга месяцами, вместе буянили, когда вымахали в недорослей, учились вместе, лишь после развела их судьба. И так получилось, что теперь Диодор – мелкий офицер с окраинной границы Империи, а давний его друг и родственник княжич Выгота – подьячий, глава какого-то подразделения Тайного Приказа, успешно делающий службу в самой столице. Какие между ними могут быть отношения, подумал князь, и зачем они, к чему приведут?.. Ответа на эти вопросы оставалось ждать недолго.

Княжич Выгота не встал, указал рукой, чтобы Диодор садился перед столом. Кресло, в котором уместился князь, оказалось знатным, не то что скромные стульчики в приемной, а обитое юфтью, с тиснением герба на спинке… Так и есть, со щитом и мечом, и еще другими завитушками, символизирующими старый, нынче редко встречаемый, но все еще действенный герб этого Приказа. Сколько это кресло простояло тут, в этом тереме, сколько в нем побывало людей?..

Выглядел Выгота, прямо сказать, не очень, глаза у него были холодные, жестокие, горевшие зеленоватым огнем, так мог смотреть человек или очень азартный, или уставший до того, что и сам не замечает усталости. Под глазами виднелись темные круги, может и впрямь, он много работал? Хотя по служивым Приказа на нижних этажах князь Диодор этого бы не сказал.

– Я сейчас, – сказал Выгота, откинул перо, которым что-то подчеркивал на большом листе перед собой, и потер глаза.

Для осторожности, должно быть, лист этот он перевернул вверх обратной стороной, вдруг посетитель что-нибудь да углядит на нем? Но в этом не было ни грана оскорбительного недоверия, просто у него такая была манера, такая привычка, он сделал это безотносительно к Диодору. Затем Выгота попробовал улыбнуться. И не очень-то у него получилось, видно, разучились тут улыбаться, или еще не понял, что перед ним сидит родич и друг.

– Как доехал? Тебя позже ждали, – сказал он, подразумевая выполнение своего вызова. – Я так думал, ты не сразу в столицу поскачешь, а в имение свое завернешь. Ты сколько на фронте?

– Лет шесть тому получил туда назначение.

– И как там, в горах?

Обычный вопрос, обычный интерес. И рассказ у Диодора получился такой же обыденный. Ну, горы, в них засели разные тейпы, иногда воюют между собой, иногда дружат,.. если есть с кем совместно сражаться. Перед горами степь, орды бродят, иногда их тоже много, до семнадцати, которые приняли подданство Империи, порой они сливаются, и их становится пять-шесть, не больше. Атакуют горы, дерутся отчаянно, имперцев стараются не трогать, но конечно, и им достается иной раз. Поддерживать порядок сложно, бывает, казачий патруль вырежут, в прошлом году горный аул чуть не в триста душ угнали, и концов не нашли, кого винить в том, кого казнить – непонятно.

– Да, я знаю, – отозвался княжич Выгота, за время рассказа он снова потирал глаза, которые теперь стали отсутствующими, и огонь в них даже поутих. Должно, не очень-то рассказ этот его интересовал, или того пуще – если спросить, он бы толковее рассказал Диодору, как там у них, на южных рубежах дела обстоят.

Если сам все знаешь, подумал Диодор, зачем спрашивать? Но вслух не высказался, все же он видел перед собой начальника, подьячего приказного из Мирквы, не сотнику же ему перечить?

А Выгота-начальник на миг собрался, и вдруг заговорил другим тоном, уже не мягким и дружеским, словно вспомнил о своем чине и своем деле разом:

– Ты ведь там, на юге, разведкой занимался, а порой и политикой местной?

– Занимался, если это политикой можно называть.

– Вот это расскажи.

Диодор снова стал рассказывать, как искал неизвестного им пока вождя из диких, непокоренных горцев. Он на удивление умелым оказался, так устроил, что успешность горских атак резко возросла. Ответные же действия против них никак не удавались. Тогда возникла идея, что кто-то продавал этому вождю все планы, о том, что и как имперцы с союзниками собираются проделать. Вот только главные удары горцев приходились по ульмам степняков, а они – народ очень семейственный и верный договорам, и продавать своих никак не могли. А если предположить, что кто-то из имперских офицеров торгует военными планами, тогда… Но и этого быть не могло, такую разведку противника, если это была обычная разведка, они бы давно почуяли и разбили.

Тогда-то у Диодора появилось соображение, что это – колдун какой-то действует, который либо считывает сознание у кого-то из военачальников, либо внушает им неправильные идеи и распоряжения… Он написал докладную, после которой его заставили заниматься проверкой и разработкой этого предположения уже по-настоящему. Хотя и командование сотней с него не сняли, лишь перевели на гарнизонную, внешне тихую службу в оседлые казачьи селения.

– Это я знаю, – ответил Выгота, прервав и этот рассказ. – За последние три года четыре атамана у вас сменилось. Теперь вот прислали к вам Оприкона Шумейку. Как он тебе? – спросил, как и раньше спрашивал, без перехода.

Диодор подготовиться к такому повороту его любопытства не успел. Пришлось отвечать честно, как и сам о нем, о Шумейке, думал. Какой он резкий, даже грубый, бородатый, низкорослый, говорят, у него в роду почти все карлики…

– Долго не продержится, считает – как он сказал, так и будет, а ведь все не просто, и вовсе не так обстоит… Да и офицеры у нас особенные. Им нужно, чтобы они сами понимали, что делают. А как лучше сделать – каждый убежден, что он не хуже начальства знает. С такими советоваться нужно, или даже увещевать, если они в чем-то не уверены, а не приказывать. – Диодор подумал, быть ли дальше таким же откровенным, и все же досказал: – Понимаешь, у нас ответственность очень велика. Многое, что на нас сваливается, нам же и решать приходится. И без такой самостоятельности – никак не получается.