Неуязвимых не существует - Басов Николай Владленович. Страница 26

Итак, я знал все, что нужно, и можно было начинать. Сначала следовало избавиться от снайперов. Я открыл окошко односторонней прозрачности и зарядил пушку, которая кстати, была разряжена, что говорит о парне, которого я вырубил, с хорошей стороны – нечего зря оружие напрягать, когда опасности не видно. Потом прицелился потщательней и вмазал в того из снайперов, которого не мог видеть его напарник. Когда выстрел отгремел, а эхо в этой бочке оказалось впечатляющим, стало ясно, что парня, по-моему, размазало по земле. Он-то лежал без серьезной брони, без укрытия, лишь под своим камуфляжем, для этой пушки – практически голым.

Я хотел полюбоваться на свою работу, но неожиданно зашевелился второй из ближних снайперов. Он медленно, как их и учили двигаться при полной маскировке, стал оборачиваться, чтобы понять, что происходит с напарником. То ли у них была связь через экранированный провод, то ли он просто почувствовал неладное чутьем хорошего бойца… В общем, это было неприятно.

В нижней технической кромке прицела я видел данные по накапливанию энергии. Почему-то она росла медленнее, чем мне бы хотелось. Но и снайпер старался не обнаруживать себя, продвигался буквально по сантиметрам, и не сразу, а это давало некоторый резерв времени… И все-таки он почти обернулся, когда я ударил по нему.

Этот выстрел получился не таким аккуратным, как предыдущий, я не рассчитал мощности моей бандуры, задел кусты и состриг почти двадцать метров изгороди из возделанной лавровишни. Зато когда установилась тишина, стало ясно, что еще одна не вполне чистая душа отлетела к праотцам, и с переизбытком повреждений раз в тридцать-сорок. На военном жаргоне еще в допотопные времена это называлось «оверкилл», и хотя словечко было труднопереводимым, в данном случае оно меня успокаивало, как колыбельная, оно означало, что от ближних «внешников» мне неприятностей ждать не стоило.

Успех подкреплялся еще и тем, что остальная засада не насторожилась. Я побродил по бочке в поисках хоть какого-нибудь ножа, который собирался использовать вместо отвертки, когда вдруг запищал динамик, вставленный в приклад пушки… Ишь, как они теперь насобачились.

– Эй, верх, почему стрельба?

Я оказался около приклада раньше, чем успел сообразить, что отвечать. Потом обнаружил странный тумблер, который сначала принял за деталь прицела, но который оказался включением рации.

– Техническая проверка по луговым птичкам. Надоели очень.

– Еще раз нарушишь режим, докладная уйдет к начальству.

– Пошел ты… – я выключил переговорник.

Именно так снайперы всегда разговаривали с остальными оперативниками. К тому же не следовало позволять Лапину-старшему задуматься о том, что голос снайпера звучит по-новому. В общем, решил я, пока у меня все получается.

Мне удалось отвернуть прицел от этой пушки лишь после долгих усилий. Но пока с Валентой эти ребята внизу очень круто обходиться не собирались, они ждали меня, время было. К сожалению, когда я получил прицел в руки, оторвав от материнской станины и – главное – отделив от аккумуляторов, машинка стала работать плохо. Она создавала образы прозрачных скелетиков в доме чуть не через четверть минуты, а это никуда не годилось. Да и ясность изображения серьезно ухудшилась, так что я решил использовать ее только в крайнем случае. Но все-таки сунул в карман.

Потом я изрядно пожалел, что не имею возможности переодеться в камуфляжный комбинезон. Те камуфляжки снайперов, оставшихся лежать на земле, могли бы подойти, но стоило только представить, что творится в них после попадания заряда из электромагнитной пушки, как становилось ясно, без основательной химической стирки ими теперь воспользоваться не удастся. Поэтому я примирился со своей не самой подходящей драпировкой и перебежками стал двигаться к задней стороне дома. В этом мне изрядно помогал вывернутый прицел, по его экранчику я убеждался, что парень на втором этаже наблюдения с этой стороны не ведет, должно быть, положившись на ближних снайперюг. Потом я взобрался по стене дома на второй этаж. У меня в стене были устроены незаметные постороннему глазу ступеньки, на случай, если потребуется войти, когда нет ключей. Сейчас это пригодилось.

Уже внутри я высмотрел, что парень, которому полагалось бы сидеть в оружейной, ушел в ту часть дома, где балкончик выходил в сторону дороги, примерно туда, где он мог заметить меня пять минут назад и где меня сейчас не было. Похвалив его за усердие, я пробрался в оружейную, взял свой любимый охотничий арбалет и взвел его. Почему-то я думал, он взводится бесшумно, но память меня подвела. Щелчок разлетелся чуть не по всему этажу. Парень в усиленных окулярах насторожился, я понял это по тому, что исчез звук его шагов. Впрочем, теперь я был почти готов. Я наложил стрелу на тетиву и присел за раздвижной, как гармошка, перегородкой, сделанной из полупрозрачной пластмассы поперек всей оружейной комнаты. И конечно, перегородка эта пробивалась стрелой.

Сквозь нее я и увидел, как оперативник темным силуэтом вкатился в комнату, постоял мгновение… Уж не знаю, что он заметил в свой усилитель зрения, но осторожно, словно на охоте, стал поднимать свою пушку. Я уже сидел на правой ноге, вытянув левую назад и вбок, арбалет был нацелен в нужную сторону, я поправил прицел по отчетливому силуэту и выстрелил. Стрела прошла через пластмассу, как гвоздь через бумагу, а я уже скакнул вбок, пытаясь одновременно перезарядить арбалет, что было весьма трудно, потому что рук у меня оставалось, как и в прежние времена, только две.

Моя стрелка воткнулась парню почти до пластмассовых перышек в то место, где проходила легочная мембрана, по-видимому, пронзив ее, как я и хотел. Поэтому заорать он не сумел – с парализованной мембраной не очень-то покричишь. Он покачивался, пытаясь хоть что-то предпринять, поскольку был еще жив, но в конце концов стал валиться на пол.

Откатив дверь в сторону одним толчком, так и не перезарядив арбалет, я подскочил к нему на случай, если он попробует выстрелить или голос все-таки вернется к нему. Но получилось лучше – он не заорал, не выстрелил, а я успел подхватить его, чтобы он не грохотал своим падением. Когда я медленно и бережно уложил его на пол, он был уже мертв, и мне не хотелось гадать – задохнулся он от того, что я повредил какой-то важный орган, или скончался от болевого шока.

Я посмотрел на него. Он тоже был каким-то мутантом, это читалось по форме треугольных глаз, которые стали видны, когда соскочили окуляры от усилителя зрения, по чрезмерно мощной челюсти, по слишком коротким ножкам. Но вид таких мутантов был мне не знаком, в чем заключались их сильные стороны, я не знал и был рад, что не имею об этом понятия.

Вот пушка у него была знатная – четырнадцатимиллиметровый «чок», отличный грузинский скорчер, пробивающий стены в два кирпича. Правда, стрелять из него нужно было только двумя руками, иначе они могли и вывихнуться в локтях, но это уже не проблема. Я обыскал убитого опера, отыскал запасные магазины к «чоку». Их оказалось два, с тем, что находился на скорчере, – три, маловато для серьезного боя. Значит, бой они не планировали. Это подтверждало и отсутствие доспехов – крайне легкомысленный тип.

Потом через вывернутый прицел я обнаружил, что Лапин-старший по-прежнему сидит в малом зале на первом этаже, и вышел ему за спину, только, разумеется, поверху. Отсюда, из-за перекрытия, он смотрелся как очень бледный силуэт, но неправильные формы его тела даже сейчас нагоняли страх. На всякий случай я выложил на ковре треугольник из стрел арбалета, чтобы потом не потерять найденное место, и отправился в комнату для гостей, устроенную над кухней.

Тут я взвел-таки арбалет и сдвинул одну из половиц. Девица внизу стала видна как на ладони. Это и в самом деле оказалась «змейка», черт бы их подрал. В любом бою, особенно в рукопашном, против нее я не дал бы за себя и гнутого медяка. Но я никогда не дерусь честно, если этого можно избежать.