Смертное Камлание - Басов Николай Владленович. Страница 13

– За это поручиться не могу. – Профессор опять уходил от ответа.

– Кто может?

– Я не знаю… стоит ли?

Да, завоевать его не получится, решил Рыжов. Он боится, как и я боюсь, как и многие сейчас боятся. А возможно, это даже не самое страшное, и будет еще хуже, еще страшнее. И тогда он решился на простое, элементарное запугивание.

– Или я выложу вам все, что узнал тут, и тогда вы уже будете отвечать на мои вопросы… куда как не вполне конкретно. А с учетом версий, вариантов, и даже фамилий.

– Я? – Ватрин вскинулся, словно увидел перед собой дуло пистолета. – Исключено. – Он поболтал чай ложечкой, руки его дрожали еще сильнее. – Нет, это попросту невозможно.

Рыжов понял, что перегибать палку не стоит. Слишком уж однозначно Сабуров сказал, что им не хотелось бы терять этого профессора, если… ему станет многое известно.

– Понимаете, вы можете юлить, отговариваться, отнекиваться… Но у меня есть приказ… Хотя нет, всего лишь просьба, но от такого лица нашего государства, что отказаться я не могу. А просьба простая – выяснить, насколько шаманы, при желании и некотором умении, могут быть серьезным оружием, направленным против наших вождей.

– От кого же вы получили этот запрос? – спросил Ватрин.

– От товарища Сталина. – Уже многое было сказано, так что следовало договаривать. Рыжов набрал в грудь воздуха, и продолжил: – И я сделаю все, чтобы исполнить эту просьбу.

И лишь договорив, понял, он действовал неверно. Это был плохой способ завоевать уважение и откровенность Ватрина. У таких людей эти два понятия связаны, да еще и в нынешнее время, когда откровенность… Могла выйти боком.

– Насколько я понял, – заговорил Ватрин очень мягко, почти вкрадчиво, – вы некоторым, странным для вас образом получили сигнал о том, что камлание на чью-либо гибель было проведено. И теперь не знаете, как в этом убедиться, чтобы докладывать по начальству?

– Поймите, это важно.

– Да понимаю я.

Снова молчание. Кажется, попытки понукать этого профессора приводили к обратному результату. И ни черта он не понимает, решил Рыжов. Попросту не хочет сообразить, что сам Рыжов рискует не меньше, а может, и гораздо больше, чем он, такой благополучный, спокойный, со своим академическим интересом к тому… Что и понять почти невозможно.

– Так что?

– Не знаю… Ваша угроза, а это именно угроза, заставляет думать…

– Лучше расскажите мне. И тогда, я обещаю, никто не узнает об этом разговоре. Никто даже не подумает, что я мог обратиться, и обратился к вам. – Он слабо усмехнулся. – Всего лишь за подтверждением.

Ватрин вдруг вскочил. Кажется, только сейчас он испугался по-настоящему. Чуть ранее у него еще получалось бороться со своим страхом, а вот сейчас уже нет, не мог. Он вскочил, и у него почти натурально волосы встали дыбом, или он плохо причесался после умывания?..

– Я не хочу ничего знать, я ученый!

– Вы должны мне помочь. Я и сам рискую.

Заметным усилием воли, он все же взял себя в руки. И сел. И только тогда заметил, что вскакивая, опрокил свой стакан. Он был не совсем полным, но залил и бумагу, и обе ручки, что лежали на столе.

– Хорошо. Вы больше сюда не приходите, а я попробую организовать для вас встречу с человеком, который… более сведущ в их практиках, который верит в их возможности, в их миры. – Ватрин воровато посмотрел на Рыжова, надеясь с одного взгляда понять, можно ли ему верить. Ничего он, конечно, не понимал, и ни в чем не был уверен. Но теперь он снова пытался говорить, как интеллигентный человек. – Если… этот человек согласится, разумеется. Если же нет…

Это было почти то же самое, что получить полновесную консультацию от самого Ватрина. А может, даже лучше. Рыжов сразу это понял, и поднялся, обозначая, что готов уйти.

– Это меня устраивает. Я буду ждать его звонка…

– Но я ничего не гарантирую! – почти возопил профессор.

– Вы должны, вы взяли на себя обещание. – Сейчас Рыжов был строг и серьезен. – Буду ждать звонка сегодня вечером. Времени вам должно хватить.

Ватрин опять, как уже было в начале разговора, обмяк в своем кресле. Даже его лицо, ясное и внимательное, как-то оплыло, сделалось тусклым и малопривлекательным. И он еще попробовал защищаться… Скорее всего, по привычке.

– Откуда вы знаете что он здесь, в Питере?

А ведь это прокол, подумал Рыжов, и чуть было опять не усмехнулся. Пусть грустно, напряженно, совсем не испытывая желания веселиться, но… Ленинград не следовало называть Питербургом или Петроградом даже в частных, почти доверительных беседах, как сейчас. По крайней мере, он пытался сделать эту беседу такой.

– Вы не выдвинули условие, что вам придется куда-то ехать, чтобы просить этого неназванного человека встретиться со мной.

И он пошел к двери. В прихожей долго натягивал свое пальто. Ватрин последовал за ним. Он стоял и мялся в коридорчике, как мальчик, который сделал что-то не очень хорошее, и надеется, что наказание не будет суровым.

– Так вы выполните свое обещание, больше сюда не будете приходить? – спросил он, наконец.

– Я ничего не обещал. – Ватрин вскинул голову, готовый спорить, но Рыжов успел вставить, прежде чем профессор заговорил: – Но если встреча произойдет, я к вам больше не обращусь. До свидания, товарищ Ватрин.

И едва расслышал его очень тихий ответ:

– Лучше уж, прощайте, Рыжов.

# 9.

Вечер все тянулся и тянулся. Это было очень трудное ожидание, Рыжов даже пробовал отвлечься. Хорошо бы сидеть, думал он, в своем кабинете. Если уж приходится так нелепо ждать, было бы проще, если бы он взял документы какие-нибудь. У него на столе полно заявлений о том, что и где происходит, вдруг это имеет отношение к «Темным папкам», вот эту бы работу и следовало сейчас ему делать… Но приходилось бесцельно лежать, тупо глядя в потолок.

Когда-то по молодости он вообще не умел ждать, а вот сейчас, кажется, стал приучаться. Хорошо бы, не слишком крепко. А то бывает, привыкнет человек вот так бесцельно ждать, и потом что-то важное в себе теряет. Он видел такое, замечал в тюремных контролерах, в охранниках, которые очень долго, почти всю жизнь, должны ждать чего-то, что никогда, как правило, не наступало… Эти люди ему не нравились.

Звонок раздался, когда у него стали слипаться глаза. Все же, он устал от внутреннего, сдерживаемого напряжения, но раздался звонок… Наконец-то, почти обрадовался Рыжов.

Голос в трубке звучал глуховато и очень непривычно. Кажется, певцы называют этот тембр «низким горлом», еще так бывает у тех, кто чуть иначе слышит все звуки, или вообще привык к тишине, такой, какой в городе никогда не бывает.

– Вы, как я понимаю, торопитесь, – сказал человек на том конце провода. – Тогда предлагаю сделать так. Одевайтесь, и приходите в садик перед главным входом в Петропавловкую крепость.

– Хорошо. Но как вы меня узнаете? – спросил Рыжов. Может, в самом деле, наполовину спал, а может, за время ожидания немного «размагнитился», вот и не мог сразу собраться.

– Поверьте, это будет нетруно, – отозвался неведомый собеседник, и в трубке щелкнуло.

А Рыжов принялся одеваться и потихоньку, словно кто-нибудь мог подслушать его мысли, стал обдумывать – проверялись ли звонки в его номер или нет? Гостиничный коммутатор делал это вполне возможным, а его статус, да еще если Сабуров сделал соответствующее распоряжение, делали это еще более вероятным. Но все же… Нет, в это верить не хотелось.

Но вера верой, а по дороге от Исакия к Невскому, и потом, когда он решил перейти по Дворцовому мосту на другую сторону, он не раз и не два проверился. Тщательно проверился, внимательно. Но ничего не обнаружил, кажется, слежки все же не было.

И еще Рыжов был очень доволен тем, что с ним не оказалось Смехового, сейчас это было очень хорошо, даже здорово… Если, разумеется, это не была дьявольски тонкой, умной, рассчетливой игрой, где его, Рыжова, очень точно подставляли. Но рассчитывать на это – значило вообще ничего не сделать, хотя он должен был… Должен.