Люди с Луны - Берроуз Эдгар Райс. Страница 13

– Ты рассказала отцу?

– Нет, я побоялась. Он убил бы Пита и это был бы конец всем нам.

– Я убью его!

Она стала отговаривать, убеждать что я должен подождать такого случая, когда он сам будет виноват в этом, чтобы власти не имели повода обвинить и осудить меня.

После завтрака мы все вышли из дома по одному и разошлись в разных направлениях. Я пошел к дому Джима, чтобы встретить Хуану. Она ведь не знала дороги. Хуана уже была готова и ждала меня. Джим и Молли уже ушли из дома, так что девушка была одна. Она была очень рада видеть меня.

Я не стал ей рассказывать о Пите. К чему говорить человеку о неприятностях, которые не касаются его лично.

Выйдя из дома мы прошли с милю по берегу реки, стараясь, чтобы нас никто не видел и не следил за нами. Затем я вытащил из кустов лодку и мы переплыли на другой берег. Спрятав лодку мы пошли по еле заметной тропинке еще с полмили. Здесь я снова вытащил из кустов лодку и мы снова переправились на другой берег. Теперь мы были уверены, что избавились от слежки, если она была.

Я проделывал этот путь ежегодно с пятнадцати лет, и никогда никто за мной не следил, однако я не терял бдительности. Никто не мог бы предположить, куда я направляюсь, никто не смог бы выследить меня – так сложен и запутан был мой путь.

В миле от берега к западу возвышался старый лес. Туда я повел Хуану. На опушке леса мы присели отдохнуть. Но на самом деле я хотел убедиться, что никто за нами не идет. Но никого не было видно, и мы с легким сердцем поднялись и углубились в лес.

Через четверть мили мы вышли на еле заметную тропинку и продолжили свой путь по ней. У толстого дерева я вдруг повернул направо и углубился в густые заросли, где не было никакой тропинки. Мы всегда проходили последнюю милю по разному, чтобы не протоптать тропинку, которую можно было бы заметить.

Вскоре мы подошли к огромному завалу, в котором был проделан лаз. Через него, согнувшись можно было пролезть. Этот лаз был тщательно замаскирован ветками и сучьями. Даже зимой и ранней весной этот лаз невозможно было заметить. Только человек, который знал о существовании лаза, мог найти его. Летом же все настолько зарастало зеленью виноградной лозы, что вероятность обнаружения лаза вообще становилась ничтожно малой. Даже я с трудом отыскивал его.

И в этот лаз я повел Хуану, держа ее за руку, как слепую, хотя внутри было не так уж темно и она могла сама бы смотреть себе под ноги. Однако я держал ее за руку под предлогом того, что путь ей незнаком и она может споткнуться. Предлог надуманный, но лучше, чем никакого. Туннель, по которому мы шли, тянулся ярдов на сотню – мне бы хотелось, чтобы это была сотня миль, – и заканчивался перед каменной стеной, в которой была вырублена тяжелая дверь. Дубовые доски уже почернели и растрескались от времени, медные полосы, на которых держались петли позеленели. В трещинах досок рос мох. На всем здесь лежала печать древности. Даже самые старшие среди нас не могли предположить, когда же сделаны эти двери, эта стена. Над дверью, прямо в камне были вырублены слова: Право мое и господа.

Остановившись перед дверями, я стукнул в них костяшками пальцев, отсчитал до пяти и стукнул еще раз, затем досчитал до трех и в том же ритме стукнул еще три раза. Это был пароль на этот день. Он никогда не повторялся дважды. Если бы кто-нибудь подал неверный сигнал, а затем, не получив ответа, постарался взломать двери, он нашел бы только пустую комнату.

Сейчас открылся глазок и в нем появился чей-то глаз. Затем дверь со скрипом открылась и мы оказались в длинной, освещенной лампадами комнате. В комнате стояли грубые деревянные скамьи, а в дальнем конце комнаты – возвышение с алтарем. На возвышении стоял Орбин Кольи, кузнец. За алтарем был виден громадный пень дерева, вокруг которого, как гласила легенда, была построена в незапамятные времена наша церковь.

7. Преданные

Когда мы вошли, на скамьях сидели двенадцать человек. Значит с нами, Орбином Колби и привратником всего было шестнадцать. Колби был главой нашей церковной общины. Отец и мать уже сидели рядом с Джимом и Молли. Здесь же был еврей Сэмюэль, Бетти Уорт, жена Денниса Корригана и другие наши знакомые.

Все они ждали нас и как только мы уселись, началась служба. Все встали и, опустив головы, стали слушать молитву, которую читал Орбин Колби:

– О, Бог, наших отцов! Многие годы жестокости, убийств и злобы мы преданы тебе и нашему знамени. Для нас твое имя служит символом справедливости, человечности, счастья, и наше знамя-эмблема. Каждый месяц мы собираемся здесь, рискуя своими жизнями, чтобы имя твое не стерлось из памяти людей. Аминь!

Из-за алтаря Колби достал пастушеский посох, на котором было прикреплено знамя, такое же как у моего отца. Колби поднял его вверх и все мы опустились на колени перед знаменем и стояли молча несколько минут. После этого мы поднялись, и сели на скамьи и запели старую песню, которая начиналась словами: «Вперед, воины Христа». Это была моя любимая песня. Пели ее под аккомпанемент скрипки, на которой играла Молли Шихан.

После этого Колби начал говорить с нами. Это была простая беседа, которая тем не менее вселяла нам надежды на лучшие времена. Все это были лишь туманные надежды, но Орбин Колби обладал даром убеждать и всем нам становилось легче. Мы начинали верить, что когда-нибудь все измениться к лучшему. Этот день был самым ярким пятном на фоне нашей унылой жизни.

После беседы мы снова пели и на этом служба кончалась. Теперь мы немного говорили между собой и тема у нас была одна-восстание. Но мы никогда не шли дальше этих разговоров. Как мы могли? Ведь мы были самым несчастным народом в истории человечества: мы боялись своих хозяев, мы боялись своих соседей. Мы не знали кому можно верить, кроме узкого круга близких друзей, мы боялись вовлекать новых членов в нашу общину, хотя знали, что многие тысячи таких же несчастных симпатизируют нам. Шпионы и соглядатаи были везде. За женщину, за дом, за жалкие пожитки, а я даже знал один случай, за корзинку яиц, доносчик мог выдать своего соседа, чтобы того послали на шахты или на смерть.

Там мы болтали и сплетничали целый час, а то и больше, наслаждаясь редкой возможностью говорить свободно и безбоязненно. Мне пришлось несколько раз рассказать о моей стычке на базаре, о суде Ортиса и я видел, что они с трудом верят тому, что мне удалось выбраться из этой истории живым и свободным. Они просто не могли понять этого.

Я предупредил всех, что Пит Иохансен настоящий шпион и осведомитель и его следует остерегаться. Больше мы не пели, так как на наши сердца легла слишком большая тяжесть и петь мы больше не могли. Вскоре мы договорились о пароле на следующую встречу и разошлись по одиночке или парами. Мы с Хуаной решили уйти последними и нам было поручено запереть двери. И через час мы ушли, примерно через пять минут после еврея Сэмюэля.

Мы с Хуаной уже приближались к краю леса, как вдруг заметили человека, который шел скрываясь в тени деревьев. Мне сразу показалось, что это шпион.

Как только он повернул по тропинке и скрылся из виду, мы с Хуаной бросились за ним. Нам очень хотелось рассмотреть его. Вскоре мы увидели его, узнали и поняли, за кем он следит. Это был Пит Иохансен с перевязанной рукой. И преследовал он Сэмюэля.

Я понимал, что если дать ему возможность выследить Сэмюэля до дома, то несмотря на то, что старого Мозеса ни в чем не подозревали до этого, он будет схвачен и допрошен. Я не знал, следил ли Пит за Сэмюэлем с самого начала, но мне было ясно, что наша церковь в большой опасности. Я был очень встревожен.

Я быстро перебрал в уме все возможные варианты и решил, что с негодяем нужно расправиться. Я знал обычный путь Сэмюэля, который проделывал большую дугу по лесу и только потом выходил к реке. Мы с Хуаной можем пройти прямо к месту переправы и встретить их там. Мы решили сделать так.

Через полчаса после того, как мы прибыли на место, послышался шум шагов. Кто-то продирался через кусты. Вскоре прошел Сэмюэль, а сразу за ним появился Пит Иохансен. Он остановился на опушке леса. Я и Хуана выступили из засады и окликнули Сэмюэля.