Гадание при свечах - Берсенева Анна. Страница 6

Глава 3

Домой она добралась только к ночи. Пришлось долго ждать автобуса на станции во Мценске, потом идти через весь город к себе, к своему дому у реки.

Марина сказала правду Саше Сташуку: за три года она так привыкла к своей комнатке, что та действительно не казалась ей чужим углом. Пришлось, правда, будить хозяйку, запиравшуюся на ночь на крючок и цепочку, но та была не ворчлива и любила свою спокойную жиличку.

Ночной воздух охладил пылающее Маринино лицо, вихрь мыслей стал спокойнее. Но то, что чувствовала она к Жене… Это не утихло, осталось таким же пронзительным и ясным, как утром, в блеске солнечных лучей. Это была любовь – та самая, от которой можно потерять сознание. Она и потеряла сознание; уже одно это было знамением.

Марина вдруг поняла, что сидит у стола в своей комнате, даже не включив свет. Впрочем, это было неважно: она и в темноте видела не хуже, чем при свете, ее даже дразнили из-за этого в детстве рыжей кошкой.

А сейчас она все равно видела только Женю – видела так ясно, словно все еще стояла рядом с ним, прижимая руку к его ладони и всматриваясь в его рассеянные дальнозоркие глаза. Она чувствовала его дыхание на своем виске, и все ее тело пронизывал такой неведомый ей прежде трепет, от которого в глазах у нее действительно темнело – все равно, при свете или в темноте.

Марина встала, неслышными шагами прошла через всю комнату и распахнула окно. Свежее дыхание реки ворвалось в дом, и Марина неожиданно засмеялась. Ни смятения, ни растерянности не чувствовала она сейчас, хотя любовь впервые налетела на нее, закрутила вихрем! Это было так хорошо, и не было в ее жизни чувства сильнее и прекраснее…

Свет она так и не зажгла. Постелила себе в темноте, легла, сразу сбросив одеяло с пылающего тела. Чувство ее было ясным и спокойным, а вот мысли кружились, тесня и сменяя друг друга. Она подумала об отце, потом о бабушке, потом почему-то о том, как золотились в корзинах яблоки сегодня утром, и о скрещении липовых аллей…

Потом она поняла, что снова думает о Жене – или чувствует его? Снова – но совершенно иначе, чем несколько минут назад. Теперь она не просто вспоминала их сегодняшний день таким, какой он был, с ясностью каждого мгновения, а видела Женю – сейчас, в эту самую минуту.

Марина не удивилась этому и не испугалась. Она просто смотрела, затаив дыхание. Вот он выходит на какую-то просторную веранду, садится на ступеньки, ведущие в сад. Достает сигарету, закуривает. Огонек зажигалки освещает его лицо, и видно, что Женя всматривается куда-то – хотя там, впереди, только темнеют кусты.

Марина улыбнулась ему и увидела, как он вздрогнул, обернулся. Потом затушил сигарету, быстро поднялся и ушел в дом. Она тихо засмеялась его испугу и тут же почувствовала, что засыпает.

Ей так понравилось это: всматриваться в то, как идет Женина жизнь, окликать его едва слышным шепотом. Она даже не замечала, как идет время – так радостно ей было…

А время шло обычно: рабочие дни, ночные дежурства, от которых она не слишком уставала, короткая дорога домой. Но не было больше никакой тоски, не чувствовалось никакого жизненного гнета. Любовь избавила ее от этого – наверное, навсегда.

Марина даже не знала, хочет ли увидеться с Женей, не понимала, почему на следующий же день не поехала к нему в Спасское-Лутовиново. Она видела его, чувствовала его – и была счастлива.

Ира Фролевич зашла к ней как раз в такую минуту – вечером, когда Марина сидела у распахнутого окна и смотрела, как подергивается вечерней дымкой река вдалеке.

Дверь была не заперта, и Ирка вошла без стука.

– Марусь! – воскликнула она с порога. – Ты только не сердись. Ну пообещай, что не будешь!

Марина повернулась к Ирке, встретила ее смущенный бесхитростный взгляд. Ириша Фролевич тоже была медсестрой, только в хирургии, и они с Мариной дружили – насколько вообще можно было дружить с Мариной, которая, при всем ее дружелюбии, вполне могла жить в одиночестве.

– А что случилось, Иришка? – спросила она.

– Нет, ты сначала пообещай, – настаивала Ирка. – А то не скажу!

– Ну, обещаю, – засмеялась Марина.

О чем, интересно, может просить Ирка? Скорее всего, снова дать ключ от комнаты на время Марининого дежурства. Иришка жила с родителями, а кавалеры у нее менялись гораздо быстрее, чем мама и папа успевали к ним привыкнуть, поэтому и приходилось использовать для встреч Маринину территорию.

Но оказалось, что Ирка смущается из-за другого.

– Понимаешь, Марусенька… Ты помнишь тетю Дашу – ну, мою тетю Дашу, у которой сын алкоголик?

Марина не могла помнить Иркину тетю Дашу – просто потому, что никогда ее не видела. Но зато слышала о ней много: Ирка обожала обсуждать бытовые проблемы и рассказывать истории «из жизни», поэтому о тете Даше Марина знала, кажется, все что возможно.

– Так ты представляешь, она все-таки разъехалась со своим Витькой! – продолжала Ирка, не дождавшись от Марины ответа. – Все меняться не хотела: пропадет он без меня, сопьется. А потом: все, сил моих больше нет ни на пьянку его, ни на девок. Вот и разменялась.

– Ну и что?

– Вот именно – что! – воскликнула Ирка. – Она месяц назад вселилась в свою однокомнатную, а жить там не может! – И, встретив Маринин вопросительный взгляд, Ирка продолжала: – Понимаешь, у нее там черт знает что происходит… Ну, шумит как будто кто-то, даже стонет, и падает все. Ваза с цветами упала со шкафа…

Марина нахмурилась. Наконец она поняла, чего хочет от нее Иришка, и рассердилась.

– Ира, – сказала она решительно, – я же тебя просила! Не ходи ты ко мне больше с этим, не хочу я этого и не могу, как ты не понимаешь!

– Марусенька, милая, – заныла Ирка, – ну последний раз, ну честное слово! Жалко же тетю Дашу, разве мало она намучилась, чтоб опять покоя не знать? А она же знаешь какая: плачет, говорит, это мне наказанье, что сыночка единственного на произвол судьбы бросила. А при чем тут сыночек, гад такой!

– И ты, конечно, ей сказала, что знаешь, кто может помочь?

– Ну, не совсем так… – снова смутилась Ирка.

– Но почти, – убежденно сказала Марина. – Ох, Ирина Анатольевна, что ты за человек!

Иркина просьба и вообще была некстати, а сейчас особенно. Думать о какой-то неведомой старушке, будоражить в себе то, что нельзя было тревожить просто так, походя, – и именно теперь, когда все мысли заняты Женей, когда ему принадлежат все чувства! Марина едва не расплакалась, представив себе все это.

– Ты пойми, Марусенька, – снова затараторила Ирка. – Там же ничего даже не надо делать, только сказать, в чем дело, и все! Даже проще, чем когда ты мне кольцо нашла, честное слово!

– Проще, труднее… Много ты в этом понимаешь! – расстроенно сказала Марина. – Лучше бы я тебе не искала кольцо это дурацкое!

История с кольцом была такая же нехитрая, как все Иркины истории, и Марина действительно жалела, что помогла ей тогда. Ирка надела на очередное свидание мамино золотое кольцо с бриллиантом. Очень уж парень был богатый и перспективный, хотелось пофорсить. И, по закону подлости, кольцо это, разумеется, потеряла.

– Что мне теперь делать, что? – рыдала она, упав на Маринину кровать. – У матери больше и нет ничего, она ж его и не носила поэтому, держала на самый черный день! И к тому же: а про Гришу что мне теперь думать? А вдруг это он?.. Я же под утро уснула…

– Дура ты, Ирка, – сказала тогда Марина вполне искренне. – Что же ты с ним спать ложишься, если сомневаешься, не снял ли он кольцо с пальца?

– Да-а, тебе хорошо говорить, – всхлипнула Иришка. – Ты вон вообще без никого обходишься и горя не знаешь! А как его удержать, если он хочет? Что же мне, девочку из себя было строить или кольцо в рот положить?

Ирка была, конечно, сама виновата, но Марине стало ее жаль. И еще больше было жаль ее маму, учительницу математики. Откуда у скромной и сдержанной Зои Лукьяновны могло взяться кольцо с бриллиантом, было совершенно непонятно, но Марина тут же представила себе какую-то необыкновенную семейную историю – и сердце у нее дрогнуло.