Мурка, Маруся Климова - Берсенева Анна. Страница 11

Видимо, она настолько съежилась и скукожилась, оказавшись в этом подвале, что человек, стоящий на пороге, ее даже не заметил. Во всяком случае, он огляделся и спросил:

– Ну, что у вас тут?

Его голос прозвучал для Маруси не как голос обыкновенного человека, а как трубный глас с небес.

– Я здесь! – воскликнула она; восклицание напоминало воробьиный писк.

И с чего она взяла, что ему не все равно, где она?

Но размышлять об этом было явно не ко времени. Маруся воробьем же взлетела по лестнице и с разбегу ткнулась лбом в грудь мужчины, стоящего на верхней ступеньке. Грудь была такая твердая, что ей показалось, будто она ударилась о скалу – даже искры из глаз посыпались.

– Ага, вот ты куда делась. – Он усмехнулся в усы. – А я уж подумал, кирпич мне на голову упал, глюки пошли. Только что была девчонка, и как дождем ее смыло. Это ты «помогите» кричала?

– Я! – вскрикнула Маруся. – Можно, я с вами отсюда уйду?

– Да пожалуйста. – Даже в тусклом свете было видно, какая открытая и простая у него улыбка. – Если твои кавалеры не против.

– Они не... – начала было Маруся.

Но Дрюня перебил ее.

– Ты че, мужик, оборзел? – процедил он. – Кто телку снял, мы или ты? Хочешь забесплатно ее поиметь?

– Денюжку плати и пользуйся, – подал голос Леха.

Видимо, размышления о том, где взять денег на дозу, не покидали его ни на минуту.

– Во! – хмыкнул Дрюня. – Денюжку – это правильно. Погоди, она сначала мне отсосет, а потом можешь забирать. Только учти, она малолетка, это тебе дорого встанет. – И, не дождавшись ответа, добавил убедительным тоном: – Прикинь, кассета педофильская и то бешеных денег стоит, а тут живая девка.

– Денег? – задумчиво переспросил мужчина. – Что ж, бесплатно только кошки сношаются...

У Маруси похолодело в груди. Хотя чему было удивляться? Кто должен был появиться в этом жутком подвале, ангел небесный? Она беспомощно оглянулась. Внизу лестницы стоял, ухмыляясь, Дрюня с бессмысленными, как бельма, глазами.

– Стой тут, – распорядился ее несостоявшийся спаситель. И прикрикнул: – Да не реви ты, не создавай шум!

Маруся и не думала реветь. Ее страх незаметно перешел в тоску, а тоска в уныние.

«Не убьют же, наверное, – вяло подумала она. – Сделают, что хотят, и отпустят. Или не отпустят...»

Ей вдруг стало все равно, что сделают с ней эти люди и что с ней будет потом.

Тем временем мужчина отодвинул ее в сторону и неторопливо спустился по ступенькам. В самом деле, не сверху же ему было бросать деньги... Но уже через секунду он повел себя вовсе не так, как предполагала Маруся. Он коротко, без замаха, ударил Дрюню в грудь. Тот глухо ухнул, покачнулся, отшатнулся и, неловко взмахнув руками, упал на спину.

– Достаточно? – тем же спокойным тоном поинтересовался мужчина. – Или на педофильскую кассету добавить?

Дрюня не ответил – скорчившись на полу, он заходился кашлем и даже не пытался встать.

– Я ничего, – торопливо проговорил из угла Леха. – Если денег нет, можешь так ее забирать.

– А если есть?

– Тоже забирай. Я ж ничего, мужик, я думал...

– Пусть лошадь думает, у нее голова большая, – перебил его мужчина. – А у тебя еще думалка не выросла. Пошли, девушка. Видишь, кавалеры не против.

Маруся не знала, сколько времени провела в подвале. Ей показалось, целую вечность. Может, просто оттого, что дождь успел кончиться. Но скорее оттого, что, когда она выбралась на улицу, мир показался ей изменившимся до неузнаваемости.

Он был прекрасен. Он сиял волшебными уличными фонарями, переливался огнями в глубине мокрого асфальта, гладил щеки теплым влажным воздухом и распирал грудь счастьем.

– Купи козу, – усмехнулся, покосившись на Марусю, ее спутник. – Знаешь такой анекдот?

– Не-а, – широко улыбнулась Маруся. – Он про что?

– Да ладно, потом расскажу, – махнул рукой тот. – Тебя как зовут?

– Мария.

– А меня Анатолий. Что ж ты, дева Мария, ночью одна шляешься? Или ты уже не дева? – хохотнул он.

– Ну... – смутилась Маруся. – У меня просто был выпускной вечер, а я...

– Выпускной? – удивился Анатолий. – Вроде бы на выпускной белое платье полагается. Туфельки там всякие, рюшечки. Или теперь по-другому?

Он кивнул на Марусино платье. Теперь, когда оно промокло, она выглядела в нем как рыба, только что вытащенная из воды, но еще не вынутая из сачка.

– Я не знаю, – вздохнула Маруся. – Я просто дура. Извините.

В ответ на эти, безусловно, дурацкие слова Анатолий расхохотался. Смех у него был вовсе не обидный – наверное, потому, что он совсем не скрывал своих чувств, все они читались на его широком лице. Это были очень ясные чувства.

И, глядя на это лицо, которое смеялось все – и рот смеялся, и голубые глаза, и даже крупноватый, картошкой, нос, – Маруся почувствовала, как сквозь ее сердце словно ветерок прошел. Прошел и мгновенно выдул все, что тяжестью лежало на душе весь этот год, а может быть, и всегда: сознание своей никчемности, неловкости, отдельности от правильной и нужной жизни окружающих людей.

– Да-а, дева Мария, не соскучишься с тобой!.. – сквозь смех проговорил Анатолий. – Дура, значит? Так ведь дуракам везет, знаешь такое правило?

Маруся только плечами пожала. Она хотела сказать, что, наверное, является исключением из такого правила, но вдруг подумала, что эти слова будут неправдой. Все, что до сих пор происходило или не происходило в ее жизни, вряд ли можно было назвать невезением. Ведь в своем невезении сам человек не виноват, а во всех глупостях, которые с ней то и дело случались, она вот именно сама была виновата. Как сегодня – ну кто ее заставлял вместо выпускного бала бродить по ночному городу, да еще в этом дурацком платье?

– Ты где живешь? – спросил Анатолий. – Ну, мама-папа твои где?

Судя по его последнему вопросу, Маруся выглядела в его глазах не просто дурой, а малолетней идиоткой.

– Спасибо, – снова вздохнула она. – Я сама дойду домой.

– А может, я тебя и не собираюсь домой отводить? – прищурился Анатолий. – Может, я для того насчет мамы-папы интересуюсь, чтоб тебя, наоборот, из дому похитить? Со всеми вытекающими последствиями...

– Я с вами не пойду, – поспешно сказала Маруся. – Я не хочу!

Но, произнеся эти слова, почувствовала, что говорит неправду... Она вот именно хотела пойти с этим человеком. И готова была пойти с ним куда угодно.

Это было так странно, что Маруся даже головой потрясла, словно надеялась вытрясти из нее какой-то непонятный сор. К ней меньше всего подходили слова «душа нараспашку», ей нелегко было даже просто спросить у незнакомого человека на улице, как куда-нибудь пройти. А сейчас она стояла как раз на улице и как раз с совершенно незнакомым человеком и готова была идти с ним куда угодно.

– Да не бойся ты. – Анатолий улыбнулся в светлые усы. – Я что, правда на педофила похож? Сейчас машину поймаю и отправлю тебя домой. Смотри, мокрая вся, так и воспаление легких недолго схватить.

– Не надо машину, – смущенно пробормотала Маруся. – Мне на Малую Дмитровку, пешком пять минут.

– Ну, раз пять минут, тогда пошли пешком. Где твоя Малая Дмитровка? Сами мы не местные, – снова улыбнулся он, – улицы ваши московские плохо знаем. – И предложил, подставляя согнутую бубликом руку: – Хватайся. А то, понимаешь, ничего с собой поделать не могу: шаг у меня широкий, ну и получается, что девушкам за мной как собачонкам приходится бежать. Или как гарему за баем каким-нибудь. «Белое солнце пустыни» смотрела? Давай, давай, хватайся. Чтоб не отставать.

Маруся неловко просунула руку ему не под руку, а куда-то под мышку. Руке сразу стало тепло, а душе так хорошо и легко, что Маруся даже зажмурилась. Под ее ладонью перекатывались его мускулы, она чувствовала, какие они мощные и какие вместе с тем... ласковые, да, не пугающе мощные, а вот именно ласковые, надежные. Надежность просто исходила от этого человека, она была так же отчетлива, как запах табака и коньяка. Коньячный запах почему-то всегда казался Марусе тревожным, как и густой, прозрачно-медный коньячный цвет. Но сейчас и это было совсем не так. Она осторожно повернула голову и втянула носом воздух. Тревогой от Анатолия не пахло.