Неравный брак - Берсенева Анна. Страница 37

Радовали также и блюда – по-домашнему сытные, без оглядки на холестерин, и особенно цены. Правда, в ресторане кормили только своих и каждому «своему» разрешалось привести не более чем одного гостя.

– Обедаешь? – спросил Несговоров, присаживаясь рядом с Женей за стол. – А я вот тебя ищу.

Вид у него был такой, как будто он мимоходом разыскивал не слишком близкую приятельницу, с которой вот только сию минуту понадобилось переговорить о неожиданном деле. Что ж, так даже лучше.

– Привет, Олег, – ответила Женя. – Есть будешь? Давай возьму что-нибудь.

– Да, я же здесь на птичьих правах теперь, – усмехнулся он. – Во всех отношениях.

– Давно вернулся? – чтобы не тратить времени на пустое притворство, спросила Женя. – Звонил мне?

– Позавчера вернулся. Звонил.

Олег смотрел на нее со знакомым выжидающим прищуром, бровь его была слегка надломлена – тоже знакомо, и не только ей, а всей стране.

– Ну да, я же не работала эти два дня и сотовый отключила. Извини, я просила маму никому мой домашний телефон не давать. Не думаю, чтобы Юре сейчас хотелось отвечать на посторонние звонки, – слегка помедлив, добавила Женя.

– Юре, значит? – переспросил он. – Что ж, дополнительные сведения. Имя мне еще не сообщили.

– А что уже сообщили? – слегка напрягшись, спросила она.

– Да ничего особенного. Я, конечно, профессионально использую источники, но тут никакой существенной информации не всплыло. «У Женечки, пока ты по Америкам ездил, новый друг появился», – вот и все. Или старый друг? – усмехнулся он. – Лучше новых двух, как говорится?

– Это неважно, – глядя ему в глаза, сказала Женя. – Я бы перед тобой извинилась, Олег…

– Даже так? – Его лицо дышало насмешкой, но нельзя было понять, насколько искренней; впрочем, Женя и не пыталась понять. – Смотри ты, какая галантность! Ну, и что же не извиняешься?

– Потому что большой вины не чувствую. Перед тобой. – Заметив на его лице легкое недоумение, Женя пояснила: – Олег, я тебе в любви признавалась когда-нибудь? Говорила, что жить без тебя не могу? Не признавалась, не говорила, и прекрасно ты знал, что я тебя не люблю. И ты мне лишнего не говорил, да я и не ждала. Ты меня добивался и добился. Выиграл у жизни, – добавила она. – Теперь проиграл.

– Слушай, – медленно, вглядываясь в ее лицо, протянул он, – а тебе не надоело?

– Что? – не поняла Женя.

– Да вот это – чтоб я тебя все время выигрывал? По второму кругу, по третьему… Мне – надоело! – резко выговорил он. – Это, знаешь ли, только собаки бегают по сто раз за одной… Свадьбы свои гуляют! А я человек, и не из последних, между прочим. Найдутся и без тебя желающие!

Олег никогда не разговаривал с нею так резко и зло, но Женя не рассердилась и тем более не обиделась. В общем-то, с его стороны это было даже справедливо. Конечно, она не признавалась ему в любви, не давала никаких обязательств. И все-таки он считал ее своей женщиной, ни от кого этого не скрывал – наоборот, всячески подчеркивал, и она не мешала ему это делать. И теперь он вправе чувствовать себя оскорбленным и вправе говорить с ней тем тоном, который ему в таких случаях привычен.

– Все? – выслушав Олегов монолог, спросила Женя. – Ну и хорошо, поговорили. Ты извини все-таки, – добавила она, поднимаясь из-за стола, – что в твое отсутствие. Хотя – если бы ты не в Америке в это время был, а в соседней комнате сидел, было бы то же самое.

Все произошло так, как она и ожидала. Даже быстрее, чем она ожидала. Но чем это могло ей помочь? Все равно она помнила ту ночь в мальтийском отеле, тоненький хруст сломанной ракушки, синие следы его пальцев и губ на своих плечах… И даже если бы она забыла об этом – по самому главному счету, это все равно не забылось бы никогда.

Часть вторая

Глава 1

Возвращение, возвращение… Все крутится и крутится в голове это слово, и почему-то кажется печальным. Вспоминаются книги о возвращении – и все они тоже на удивление печальны.

Ева шла по Волхонке к Пушкинскому музею, и за этот совсем не длинный путь слово «возвращение» несколько раз всплывало в ее сознании.

Она вернулась домой. Она сделала это с радостью, и радость была не только от встречи с родными. Впервые в жизни Еве показалось, что она почему-то должна сделать именно это и ничто другое – вернуться домой… И она так поразилась силе этого неожиданно пришедшего чувства, что не задумалась даже: что она будет делать в Москве, что оставляет, к чему стремится?

И вот теперь, спустя два месяца, эйфория возвращения прошла совсем – и осталась только печаль возвращения.

«Что ж, у меня так всегда ведь и было, – глядя, как жарко сверкают в закатных лучах солнца кремлевские купола, думала Ева. – В итоге всегда оставалась печаль. И ничего, видно, с этим уже не поделать».

В первые дни после приезда она была уверена, что сразу же сумеет объяснить дома все, что произошло с нею за этот долгий год ее замужества. Ей казалось, что это так просто… Тем более что объяснять она будет не посторонним, а самым близким людям, которые всегда понимали ее, а если и не понимали, то любили и не могли порицать за то, что она такая, а не другая.

И разве они не поймут и на этот раз, как тягостно день за днем, ночь за ночью проводить с человеком, которого не любишь?

Надя только вздохнула, услышав все это.

– Ты думаешь, это неважно? – уловив мамин вздох и вглядываясь в ее лицо, спросила Ева. – Мне тоже казалось, что со временем все наладится. Ничего не налаживается, мама! Я и рада бы…

Трудно было что-либо понять по маминому лицу, прочитать в ее темных глазах, несмотря на всю выразительность, за которую их в Надиной юности называли «очи как ночи».

– Ничего я такого не думаю, – ответила мама. – Что я, враг тебе? Не любишь – не живи, что тут еще скажешь. Я не об этом думаю… – И, помолчав, она сказала: – Что ты дальше будешь делать, вот о чем. – Не знаю, – пожала плечами Ева. – Для меня это как раз уже второй вопрос. Меня, знаешь, настолько поразило, когда я уезжала от него… Вот именно то, что я так сильно хочу что-то сделать! Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – кивнула Надя. – Все я понимаю, только… Ева, Ева! Если бы мне Юра такое сказал, я б ни минуты не волновалась. Даже если бы Полинка. Их-то по жизни это и ведет. Но ты! Сколько оно у тебя будет длиться, это хотенье, когда кончится, чем кончится?

– Я не знаю… – растерянно проговорила Ева. – Разве это можно знать заранее?

– Нельзя, – согласилась Надя.

Но глаза у нее при этом были невеселые.

С папой говорить о таких вещах и вовсе было трудно. Вернее, говорить-то было легко, но едва ли мог ей чем-нибудь помочь этот разговор. Причину Евиного возвращения – невозможность жить с нелюбимым человеком – Валентин Юрьевич счел вполне достаточной и больше никаких вопросов задавать не стал, и о будущем тоже не спрашивал.

Он даже остановил дочку, когда та начала объяснять ему подробности.

– Зачем ты мне это говоришь? – Отец смотрел на Еву так, как смотрел обычно, когда все ему было понятно. – Ты же объяснила уже, Евочка. По-моему, вполне резонно.

И улыбнулся своей необыкновенной улыбкой, которую все они любили с детства: смотрит исподлобья чуть раскосыми черными глазами, потом возникает маленькая морщинка у губ – и вдруг расцветает…

Полинка, как обычно летом, укатила с друзьями на этюды, на этот раз куда-то во Владимирскую область. Да и что ей могла бы сказать Полинка? Ева представила, как сестра стрельнет своими черными отцовскими глазами-виноградинами из-под рыжей челки и выдаст что-нибудь вроде:

– Ну, рыбка золотая, ты даешь! Ты с песенником своим сколько уже как распростилась? Неделю? И все это время черт знает чем голову себе забиваешь? Нет, честное слово, мне бы твои заботы! Живи как Бог на душу положит, чего уж лучше?

Полинкину реакцию предсказать было нетрудно. Но вот того, как воспримет ее возвращение Юра, Ева и предполагать не могла.