Полет над разлукой - Берсенева Анна. Страница 46

– Я хотела поесть, – оправдывающимся тоном сказала она, – но тут на Рамблас как раз концерт какой-то начался. Настоящая опера, честное слово, и прямо на тротуаре! Целая толпа собралась. Я так удивилась, вы себе не представляете! Я же слышу, это не уличные певцы были… Я что-то смешное говорю, Андрей Николаевич? – оборвала она себя, заметив, как он смотрит на нее, чуть наклонив голову.

– Нет, что вы. – Поборцев тряхнул головой. – Ничего смешного. Просто мне показалось, что ваша постоянная настороженность наконец развеялась – вы удивляетесь и свободно радуетесь. И это мне нравится.

Аля открыла было рот, чтобы спросить, с чего он взял, что она постоянно настороженная, но не успела.

– Это вы что-то вроде забастовки наблюдали, – сказал он. – Театр «Лисео» на ремонт закрыт, а он у нас самый красивый оперный театр в Испании. Вот певцы каждую субботу и поют арии перед входом. Чиновников торопят с ремонтом!

«И о Барселоне говорит «у нас»… Что он за человек?» – подумала Аля.

– Хорошо бы в порту поужинать, – вслух размышлял Поборцев. – Там рестораны отличные, а гамбас – от одного запаха слюнки текут.

– А что такое гамбас? – заинтересовалась Аля.

– Это креветки такие. Огромные!

Он раздвинул руки; креветки, судя по его жесту, были размером с небольших акул. Аля засмеялась.

– Ну да, – с серьезным видом кивнул он. – Именно такие, их на жаровне пекут. Но времени у нас мало, и от Гауди вы не хотите уходить, правда? Поэтому пан-кон-томате нам придется есть на месте.

Что такое пан-кон-томате, Аля спрашивать уже не стала. Ей нравилось то состояние, которое он создавал каждой своей фразой: состояние предстоящей радости, как в сказке. Даже привычно-невозмутимый вид официанта не портил настроения после того, как Поборцев объяснил про каталонскую trato distante.

Але все интереснее становилось наблюдать за тем, как он совершает очень простые действия. А главное, думать, почему он их совершает: мотивировка поступков, которую она как актриса привыкла наблюдать и улавливать, на этот раз была ей непонятна.

Поборцев не производил впечатления гурмана, все мысли которого заняты пищей, и вместе с тем он с нескрываемым удовольствием беседовал с «дистанцированным», но чрезвычайно вежливым официантом, выясняя какие-то подробности меню. И названия вин он знал, не заглядывая в карту: Аля сразу догадалась, что звучные слова «Vina Sol» и «Gran Sangre de Toro», были, конечно, названиями вин.

– Извините, Аля, – вдруг спохватился он. – А вы что пить-то будете?

– Что вы предложите, – успокоила его Аля. – Вы, Андрей Николаевич, знаток, я смотрю.

– Ну, странно было бы жить в Барселоне и пить воду, – усмехнулся он. – Вина здесь чудесные. Хотите розовое попробовать? «Castell de Foc», хотите?

– Хочу, – кивнула она. – Я все хочу попробовать!

Наверное, последняя фраза опять прозвучала слишком восторженно. Поборцев посмотрел на Алю с уже знакомым непонятным выражением – с таким же, как во время ее рассказа о певцах на тротуаре. Но на этот раз она не стала спрашивать, в чем дело.

Пан-кон-томате оказалось просто хлебом с помидорами. Аля ужасно удивилась тому, что в явно респектабельном ресторане подают такое простое блюдо. Официант поставил прямо на стол жаровню с золотящимся на решетке хлебом, принес огромное блюдо, на котором были разложены помидоры, сыр, какие-то морские существа, темными лепестками нарезан испанский окорок хамон…

Аля разглядывала гамбас, вполне уместившихся на тарелке, и чувствовала, что в эту минуту ей самой интересно только это разноцветное блюдо, и румяные корочки хлеба, и помидоры, и белоснежный чеснок… Даже про Гауди она забыла в эту минуту!

Она подняла глаза на Поборцева и заметила, как улыбка мелькнула на его губах и тут же исчезла.

– Может, лучше было по городу еще погулять? – смущенно пробормотала она. – Все-таки один день остался, жалко на еду время тратить…

– Ничего, – успокоил он. – Помидоры тоже местная святыня. Барселонцы, по-моему, поголовно уверены, что памятник Колумбу поставили именно за то, что он привез томаты в эту гавань.

– Наверняка и Гауди томаты любил, – подхватила Аля, натирая горячий хлеб сочным помидором.

– Уверен. Что ж, Аля, за Барселону?

– Да! – поднимая бокал, произнесла она. – Я даже не думала никогда, что она такая… Я ведь, знаете, Андрей Николаевич, даже путеводитель не купила в Москве, даже книги ни одной не прочитала. Собралась в один день… Да что там: не знала, что Барселона – это Каталония, представляете? То есть слышала, но как-то не придавала этому значения. А вы на каком языке с официантом говорили? – вспомнила она.

– На каталанском. А жаль, что вы Испанию в этот раз не увидите, – сказал он. – Я вот сижу и думаю, как бы вам про нее рассказать – и понимаю, что никак. Вся она разная, Андалусию с Ламанчей не перепутаешь. А начну я вам что-то сообщать, и будете вы меня слушать как говорящий справочник по архитектуре. Было бы время – поехать бы… Но до шести утра, я думаю, не успеем.

– Почему до шести? – удивилась Аля. – Я почти что вечером улетаю.

– Это я в шесть утра улетаю, – сказал он.

А она-то уже решила, что он живет здесь всегда. Очень уж органично смотрелся на фантастических барселонских улицах Андрей Николаевич Поборцев… Правда, в эту минуту Але показалось, что он органично смотрелся бы на любых улицах.

Видно, разочарование отразилось на ее лице, и он добавил:

– Но мы с вами скоро в Москве увидимся, Аля. Во всяком случае, я вас на сцене увижу. К прогону-то до Москвы доберусь непременно, и так уже перед Карталовым неловко – появляюсь как красно солнышко.

– Тогда, значит, и я вас увижу, – улыбнулась она.

– Договорились, – кивнул Поборцев. – Как только вы вот так безмятежно улыбнетесь на сцене – я пойму, что это вы меня заметили.

Тут Аля вспомнила, что в роли Марины не предусмотрено ни одной безмятежной улыбки, и рассмеялась.

– Вы всех так ловко подлавливаете, Андрей Николаевич? – спросила она.

– Только вас и только в Барселоне, – клятвенным тоном заявил он. – А то вы с таким серьезным видом сидели у собора, просто страшно было подойти.

– Но вы же преодолели страх!

Зато теперь она явно не производила серьезного впечатления, смеясь едва ли каждой его фразе!

– Вы завтра еще по городу погуляйте, – сказал он. – Гауди посмотрите в парке Гуэль, поднимитесь на Монжуик. Эх, как же мало времени у вас остается!.. Слушайте, а хотите, на Монжуик сейчас поднимемся? – вдруг предложил он. – Если вы уже отдохнули?

Конечно, она хотела подняться на Монжуик! Але нравилась Барселона, нравился Поборцев, и нравилась она сама с Поборцевым в Барселоне – беспечная, легкая, одинаково готовая всю ночь бродить по городу, или есть гамбас, или смотреть на дома Гауди, или подниматься на гору Монжуик…

– Поднимемся! – кивнула она, порываясь встать из-за стола. – Пешком?

– Нет, Аля, давайте уж на фуникулере, – улыбнулся он. – Это довольно высоко.

Останься она здесь еще на день, на два, на сто – и этот город бесконечно выплескивал бы к ее ногам все новые и новые чудеса. Все в нем то возникало, то исчезало – но если что-то исчезало, то сразу казалось, что оно возникнет снова.

Именно так исчез Поборцев – словно в воздухе растворился. Аля стояла на самом верху горы Монжуик, у стен старинной крепости, смотрела на бесчисленные огни внизу, которыми сиял город, вдыхала прохладный воздух с моря и думала о том, что хорошо бы сейчас раствориться в этом воздухе над Барселоной – пусть даже навсегда…

– Извините меня, Аля. – Она вздрогнула, услышав его голос. – Придется мне вас здесь и покинуть. Ночь кончается, пора… Но вы не волнуйтесь, – тут же добавил он, заметив тень разочарования, мелькнувшую по ее лицу, – я вас в Москве найду по хрустальной туфельке.

– Смотрите, не перепутайте! – снова подхватила она его тон.

– Век Барселоны не видать! – поклялся Поборцев. – Или, может, отвезти вас в отель? Вы где остановились?