Последняя Ева - Берсенева Анна. Страница 67

– А чтоб не бриться, – объяснил Вася. – Времени не всегда хватает, а с бородой удобно.

Еве казалось, что она не сможет уснуть – так сильно было потрясение от увиденного. Действительно, она ворочалась всю ночь, прислушиваясь к шорохам, доносящимся из детской – мама легла там с Полиной, отправив Еву в спальню. Но под утро она все же уснула тревожным и вместе с тем глубоким сном, как будто провалилась в темную яму. И проснулась позже обычного – даже позже, чем всегда просыпалась в воскресенье.

В родительской спальне, коридором отделенной от гостиной и детской, не слышно было, что происходит в квартире. Еве вдруг показалось, что именно сейчас, пока она спала, Полинке стало совсем плохо, что мама не может ничего сделать, что… Самые ужасные предположения мгновенно поднялись в ее сознании, как только она открыла глаза!

Набросив халат, Ева торопливо вышла в коридор. Голоса мамы и Полины отчетливо доносились из детской, и она остановилась, прислушиваясь.

– …что первый раз, – прозвучал голос сестры. – Ну дурость спорола, мам, ну что теперь поделаешь?

– Теперь, конечно, ничего, – ответила Надя; ее голос звучал более спокойно, чем можно было ожидать. – Что ж, все только от тебя зависит. Кто это тебя привел вчера, что за парень?

– Да ну! Никто. Правда, мам, совершенно никто. Так, левый какой-то, у меня с ним вообще ничего.

– Спасибо надо сказать, что хоть до дому довел.

– Еще спасибо ему говорить! – хмыкнула Полинка.

– Ладно, – вздохнула Надя. – Отдыхай. Поспи еще немного.

– Да не хочется что-то… – пробормотала Полинка. – Голова отваливается просто.

– Любишь кататься, люби и саночки возить.

В мамином голосе прозвучала усмешка. Но когда она вышла из детской в коридор, лицо у нее было совсем не веселое.

– Ну, как она? – испуганным шепотом спросила Ева.

– Как после наркотиков бывает? – пожала плечами мама. – Плохо.

– А что говорит?

Ева подумала, что вид у нее сейчас растерянный, а вопросы – глупые.

– Что больше не будет. Что еще она может сейчас говорить?

– Что-нибудь случилось, мам? – спросила Ева, вглядевшись в Надино лицо. – Что-нибудь… еще случилось?

– Я не знаю. – В Надиных глазах вдруг мелькнуло какое-то едва уловимое беспомощное выражение, которого совсем не было вчера, хотя ведь именно вчера оно было бы вполне объяснимо. – Я не знаю, Ева… Мне такой плохой сон снился… О Юре. То есть не о Юре – бабушка снилась, бабушка Эмилия, но я знаю, что это из-за него. Я потом позвоню, у них же ночь сейчас.

– Я зайду? – спросила Ева, кивая в сторону детской.

– Зайди, конечно. Да она уже оклемалась немножко. Поговори с ней, Ева! Может, тебе что-нибудь внятное расскажет…

– Вряд ли, – покачала головой Ева. – Мам, а откуда ты все это знаешь? – вспомнила она. – Про наркотики…

– Ты как маленькая, Ева, – печально улыбнулась мама. – А кому это знать, как не мне? Сколько Юра бабушке их колол, когда она лежала? Все перепробовал, такие жуткие дозы… Неужели не помнишь?

– Помню, – смутилась Ева. – Я просто как-то не подумала…

– Да и раньше ведь тоже – когда с папой… – сказала Надя. – Зайди, зайди, поговори с ней. Наказанье с вами! – сердито добавила она.

– Со мной-то какое наказанье? – пожала плечами Ева. – Тишь да гладь.

– Это как посмотреть, – невесело усмехнулась Надя. – Ну, зайди.

Полинка лежала в постели и делала вид, что спит. Ева сразу поняла, что она притворяется, – по слишком напряженному выражению, застывшему на ее лице и даже в глубоких темных тенях под глазами. Выстриженные на голове дорожки не выглядели сегодня такими жуткими, как вчера, – скорее трогательными они казались над этим полудетским лицом, над тонкой шеей с завязанными бантиком тесемками ночной рубашки…

Ева села на свою кровать. Полинка тут же открыла глаза, повернулась к сестре.

– Ну, что ты молчишь, как при покойнике? – спросила она. – Испугала я вас?

– А что, очень старалась? – вопросом на вопрос ответила Ева. – Достигла цели!

– Ой, рыбка, ничего я не старалась, – поморщилась Полинка. – Просто так получилось, понимаешь? Дурацкая компания, все гениев из себя корчат – ну, мне и захотелось что-нибудь такое выкинуть, себе назло…

– Мне этого все равно не понять, – вздохнула Ева. – Себе назло так себя уродовать… Еще прическа эта – смотреть же страшно!

– Прическа как раз ничего, – усмехнулась Полинка. – Я потом вообще налысо подстригусь, не оставлять же так. Ладно, золотая рыбка. – Она поймала испуганный Евин взгляд. – Не бери в голову. И не надо тебе это понимать, и никому из вас не надо… – Темное, печальное выражение на секунду промелькнуло по ее лицу. – А колоться я не буду, это точно, можете не волноваться. Ни себе назло, никому… Я, знаешь, вчера такое пережила, что и захочешь – не забудешь. Смертный страх, Ева, вот что! В аду, наверно, так и бывает, я теперь только поняла, почему им так пугают. – Она неожиданно улыбнулась, хотя никаких поводов для улыбки не было, но Полинка ведь мало что делала по какому-нибудь внятному поводу. – Правда, правда! Не то что сковородки там всякие и черти, а вот именно – смертный страх… И, главное, знаешь, что он навсегда. Знаешь, что деваться от него некуда, и всегда так будет, и выхода никакого нет… Вот это точно жуть, рыбка! Ладно, не волнуйся, тебе и правда не надо про это думать, – повторила она.

– Почему? – обиделась Ева. – Ты что, дурой меня считаешь? Я все понимаю, что ты говоришь…

– Ничего я тебя дурой не считаю, – улыбнулась Полина. – Просто… Ну, я немножко отдельно от вас, понимаешь? – объяснила она. – Хотя внешне, может быть, не очень заметно. Мне, знаешь, всегда казалось, что я отдельно, даже когда маленькая была. Не то чтобы меня не любили – совсем нет! Папа, помню, с маленькой так возился… «Солнышко на дворе, а в саду тропинка, сладкая ты моя, ягодка Полинка!» – пропела она тоненьким голоском.

– А я не слышала, когда это он тебе пел! – удивилась Ева. – Он и петь-то не умеет.

– А он и пел, когда никто не слышал, – улыбнулась Полина. – Когда мы с ним по лесу гуляли. И все равно, Ева! Все равно мне всегда казалось: папа любит маму, а мама – тебя, а Юрку – бабушка, а меня… А меня, конечно, все вы любите, но вот именно как-то отдельно… Это глупость, Ева, ты не слушай! – тут же добавила она. – Я неправильно говорю, но я просто не могу объяснить, это слишком… не для слов! Ты когда распишешься с Левочкой своим? – спросила она, явно желая переменить тему.

– Не знаю, – пожала плечами Ева. – Скоро, наверное. А ты думаешь, мне надо выйти за него замуж? – неожиданно для себя спросила она.

– Вот уж не знаю! – засмеялась Полинка; ее глаза впервые ярко блеснули на бледном лице. – А тебе не все равно, кто что об этом думает?

– Не то чтобы не все равно… – проговорила Ева. – Просто я как-то не могу решиться, понимаешь? Так переменить жизнь…

– Нет, не понимаю, – пожала плечами Полинка. – Тоже мне, перемена! Ну, сходишь замуж, не понравится – обратно вернешься. Есть о чем переживать!

Ева хотела сказать, что ее страшит ответственность, которую она берет на себя за человека, совсем недавно еще незнакомого. И сможет ли она дать ему то, чего он от нее ждет, и чего он вообще-то ждет – она ведь так до сих пор и не понимает. И не знает даже, любит ли его… Но тут она подумала, что сестричка, пожалуй, посмеется над нею. И кто бы не посмеялся – можно подумать, она младенца усыновляет! Сама ему в дочери годится…

– Мне пока трудно решиться, – повторила она.

– А ты погадай! – предложила Полинка.

– Как это – погадай? – удивилась Ева. – К гадалке, что ли, пойти по объявлению?

– Зачем, они же все шарлатанки, – хмыкнула Полина. – Сама погадай, да вот хоть по книжке.

С этими словами, не дожидаясь Евиного согласия, она протянула руку к ее письменному столу, стоящему между их кроватями, и взяла первую попавшуюся книгу. Это оказались «Пословицы русского народа» Даля – Ева смотрела их для урока.

– О! – удовлетворенно заметила Полинка. – Народная, блин, мудрость! Давай, открывай.