Слабости сильной женщины - Берсенева Анна. Страница 22

– Девки, куда это мы? – раздался молодой, певучий голос. – Где воры-то?

Эти слова, прозвучавшие неожиданно громко, подействовали на людей как ушат холодной воды.

– В самом деле, – тут же зазвучало вокруг. – Кто кричал-то, кого ограбили?

Постояв несколько минут там, где застало их отрезвление, люди медленно, словно нехотя, побрели на свои места. Выругавшись про себя, Лера потащила свои сумки обратно, к ноге Ильича.

– Ну, не идиоты?! – Зоська уже ждала ее там, вся пунцовая от гнева; даже ее замерзший, побелевший было носик покраснел. – Куда бежали, чего вдруг, ты можешь мне сказать? И ведь это часто так: заорет кто-нибудь, бросится куда-то – и все за ним, как стадо!

Лере стало смешно, и, не сдерживаясь, она расхохоталась.

– Ничего веселого, – обиделась Зоська. – У тебя все цело? В смысле – товар?

– Руки-ноги целы, слава богу, – ответила Лера. – А две коробочки выпали, я видела. И кто-то тут же подхватил.

– Еще шарфы эти дурацкие! – продолжала возмущаться Зоська. – Надо было бросить эту ее сумку, пускай бы знала! Где вот она сейчас, алкоголичка чертова?

– Как странно, – сказала Лера с неожиданной задумчивостью. – Я никогда раньше этого не видела, только читала: инстинкт толпы… Ведь я совсем не хотела бежать, а бежала вместе со всеми, чтобы под ноги им не упасть. А кто-то испугался, а кто-то растерялся, но все бежали, все! От одного дурацкого вскрика…

– Не такого уж, между прочим, и дурацкого, – заметила Зоська. – Кое-кто оч-чень даже неплохо на этой панике наживается: мало ли что перепадет в спешке.

Разговаривая так, они снова заняли свои места, расстегнули сумки. Вообще, жизнь этого странного человеческого муравейника налаживалась так же быстро, как разрушалась. Снова – раздвинутые ноги, плотно сжатые сумки, просьбы уступить в цене…

– А вот и я, девчонки! – раздался знакомый голос.

Черноглазая накрашенная соседка уже стояла рядом с Лерой. Лицо у нее стало едва ли не таким же красным, как помада, глаза удовлетворенно блестели.

– Покараулили сумочку, вот спасибо, – сказала она довольно рассеянным тоном, словно это действительно было в порядке вещей, караулить ее шарфы. – А чего орали тут все? Опять дурку кто-то пустил?

Похоже, время она использовала продуктивно: в морозном воздухе разносился крепкий водочный дух.

– Забирай свое барахло, – зло сказала Зоська. – Жаль, не мне ты его оставляла. Уж я бы с ним не бегала как полоумная, сейчас бы ты его по снегу собирала.

– Да ладно вам, девчонки, – примирительно сказала черноглазая, ногой передвигая к себе сумку с шарфами и расстегивая «молнию». – Ну, хотелось выпить, с кем не бывает? Я тут с девяти стою, совсем околела. У меня и так придатки застуженные, сколько можно? А зато – смотрите, чего у меня!

Женщина отвернула края ярко-красного шарфа – такого же, какие торчали из ее сумки, – и показала длинные золотые серьги, покачивающиеся в ушах.

– Видали? – сказала она с пьяной самодовольной хвастливостью. – Только что купила. Задаром, можно сказать, отдали мне. А что? – воскликнула она так, словно кто-то возражал против ее приобретения. – А что ж я, серьги себе не могу позволить?! Могу! Для чего я тут с утра корячусь каждый день, морожусь, как треска какая? Чтоб в серьгах себе отказывать?!

Ее голос наливался слезами, в нем зазвучали истерические нотки.

– Можешь, можешь, – сказала Лера успокоительным тоном. – Правильно сделала, что купила – хорошие серьги. Тебя как зовут?

– Галина.

Как ни странно, Лерин тон мгновенно успокоил продавщицу шарфов. Она шмыгнула носом, спрятала серьги под ярко-красной ангорой.

– Мужик вообще убьет, – сказала она тусклым после недавнего нервного всплеска голосом. – Ну и хрен с ним! Я тоже человек…

Но настроение у нее, наверное, было испорчено: не помогла даже водка.

– Пойду я, девчонки, – сказала она. – Все равно два часа уже, через час все разбредутся, а мне еще в Чертаново пилить.

И, не простившись с ними, Галина подняла свою сумку и исчезла в редеющей толпе.

Они поторговали еще полчаса и тоже стали собираться. Рынок стремительно пустел.

– С почином тебя, Лер, – печально усмехнулась Зоська. – Век бы его не иметь…

– Перестань! – оборвала ее Лера. – И правда – с почином, что в этом такого? Не надо так, Зосенька, – добавила она примирительно. – Не надо себя унижать.

– А сама? – заметила Зоська, застегивая «молнию» на почти пустой сумке. – Кто зубами скрипел в Стамбуле? Думаешь, я не видела?

– Но ведь я только сначала, – стала оправдываться Лера. – А потом все нормально стало, и не надо себя топтать, совершенно незачем!

– Потом – все нормально стало… – повторила Зоська задумчиво. – Как всегда, когда…

Но Лера уже не слушала ее. Настроение у нее, как ни странно, было хорошее. Совсем не такое, как в те несколько праздничных дней, которые провела она дома, размышляя о «другой жизни» и о себе – другой.

Всегда, когда у нее появлялось простое и внятное дело, Лера отдавалась ему полностью. И если дело удавалось, она просто радовалась этому, и гордилась собой, и печальные мысли отступали.

А сегодняшнее дело явно удалось. Она распродала почти все лифчики, сумка не оттягивала рук, и приятное сознание того, что завтра не надо будет ужасаться, входя в гастроном и присматриваясь к обновленным ценникам, подтверждало ее сегодняшний успех.

– Говорят, потепление завтра, – сказала Зося. – Хорошо бы! Я, знаешь, сегодня больше вообще ни о чем не думала, только о холоде проклятом.

– Теплолюбивое растеньице, – улыбнулась Лера. – Ладно, пойдем, в метро согреемся по дороге.

Глава 11

Напрасно Лера радовалась. Ее гордость собою продолжалась не дольше, чем потребовалось на дорогу от Лужников до дома. Да и смешно было бы надеяться, что у нее не хватит ума для того, чтобы реально видеть, как идет теперь ее жизнь.

«Но ведь это только пока, – пыталась она себя успокоить. – Ведь не выбрасывать же теперь товар, надо же его продать».

Но, говоря себе все это, Лера уже чувствовала, что такими же словами оправдывают себя сейчас едва ли не все те люди, которые стояли сегодня на огромной площадке в Лужниках.

И она обрадовалась, когда наконец пришел домой Костя. Сегодня он работал в Институте на Бутлерова и, как обычно, допоздна задержался в лаборатории.

К его возвращению Лера успела отогреться в горячей ванне, выпить чаю с малиной – и сидела теперь на диване, кутаясь в мягкий махровый халат.

Но то состояние, в котором она находилась, не было обычным наслаждением теплом и домашним уютом. Она так же легко привыкала к теплу, как и к холоду; все это было для нее только сменой физических ощущений, не более. Лера прислушивалась к тому, что происходило в ее душе. Ей казалось, будто льдины с треском наползают друг на друга где-то у нее внутри.

– Костенька! – обрадовалась она, открывая дверь. – А я так соскучилась, ты себе не представляешь!

Костя поцеловал ее, снял пальто.

– Потеплело к вечеру, слава богу, – сказал он. – А днем – не представляю, как ты там стояла на морозе!

Лере было приятно, что Костя думал о ней. Хотя у нее никогда не было случая усомниться в его любви, хотя он всегда был ласков с нею, все-таки не часто он бывал внимателен. Но Лера ничуть не обижалась на него за это. Она знала, что Костя не может распыляться: талант требует от него такой полной отдачи, что на заботу о ней, Лере, просто остается мало времени и сил.

А в том, что Костя талантлив, она не сомневалась. Об этом говорило и то, что всего за несколько лет он стал правой рукой профессора Жихарева; и то, что он публиковал статьи на Западе; и то, как часто ему звонили домой в те дни, когда он не был занят в Институте, – чтобы узнать его мнение о чем-то, не терпящем отлагательств. И коэффициент цитирования у него был – «три». Лера уже знала, что это очень много. Это значило, что работы Константина Веденеева в течение года трижды упоминались в мировой научной печати, а ведь он был еще только аспирантом!