Стильная жизнь - Берсенева Анна. Страница 19

Она думала об Илье, и ей казалось, что минуты и часы растягиваются, удлиняются, становятся невыносимо долгими. Целая ночь впереди, и эти мысли о нем, и невозможность его увидеть или хотя бы услышать в телефонной трубке его спокойный, глубокий голос…

Даже о решающем конкурсе она почти не думала, как будто он должен был пройти сам собою. Все должно было произойти само собою, потому что все было неважно, кроме его чудесных глаз, и спокойного голоса, и походки, стремительной и неторопливой одновременно.

И вот они стояли в аккуратном дворике ГИТИСа и смотрели друг на друга. Все вылетело у Али из головы: ее неизменное кокетство, ее потребность выдумывать для себя какой-то особенный, в реальности не существующий мир…

Даже о только что закончившемся пластическом экзамене она позабыла в ту минуту, когда вышла из института и увидела Илью, сидящего во дворе на скамеечке. Он не сразу заметил ее, и Аля несколько минут стояла, прижавшись к стене, и смотрела на него, не отводя глаз.

Илья всегда одевался неброско, но изысканно; даже не слишком искушенная в мужской одежде Аля это замечала. В этот день ставшая уже привычной жара сменилась вдруг прохладой, и на нем был бежевый пиджак, удивительно шедший к его темно-русым, чуть вьющимся волосам. Брюки были немного светлее пиджака, и в этом тоже чувствовалось непонятное, но очевидное изящество.

Такое же, как в его непринужденной позе. Он о чем-то задумался, скрестив руки на груди, глядя на носки своих туфель, и насвистывал песенку, мелодии которой Аля не могла разобрать на расстоянии.

Вдруг ей стало так жалко, что вот он сидит наконец-то совсем рядом, а она почему-то не подходит к нему, как будто сама продлевает время без него!..

В ту секунду, когда Аля собралась подойти, Илья поднял глаза и увидел ее, прижавшуюся к стене у входной двери.

Он тут же поднялся и сам направился к ней своей неповторимой походкой, которая все время вспоминалась ей в те несколько дней, что они не виделись.

– Алечка! – сказал он – ей показалось, радостно. – Долго ты сегодня, совсем я тебя заждался. Ну, как?

– Кажется, хорошо, – кивнула Аля, не сдерживая улыбки. – Я хотела тебе позвонить… Ты мне так помог тогда, Илья! Если бы не ты…

Она говорила это, а сама смотрела в его прозрачные, как восточный камень, глаза и не знала, существует ли что-нибудь в мире, кроме них. Для нее не существовало в это мгновение ничего.

– Поздно вы сегодня закончили, – повторил Илья, медленно идя рядом с Алей по дорожке к выходу из институтского двора. – Ну, расскажи мне, как все было.

И Аля с удовольствием начала рассказывать. Сначала про предыдущий тур: как она говорила тем самым, Марусиным голосом, полным силы, звона и веселья; как Родион смотрел на нее круглыми глазами и время от времени бормотал что-то невнятное.

– Они, знаешь, правда – так замерли все, затихли, когда я начала раздеваться! – воскликнула она. – Ты просто как в воду глядел!

– Еще бы, – усмехнулся Илья. – Тут на вступительных, знаешь, такие бывают сюжеты… Девки, чтоб приняли, не то что раздеться – что и похлеще готовы сделать, не выходя из аудитории. Ну, а Карталов что сказал?

– Да ничего, – пожала плечами Аля. – Он, знаешь, какой-то странный: вроде нравится ему, а не говорит ничего. Только усмехается в усы да глаза поблескивают.

Они уже вышли из гитисовского дворика, прошли мимо японского посольства и теперь неторопливо шли по привычной дороге, к Никитским воротам.

– Да, он такой, – кивнул Илья. – Ну, а Мирра что-нибудь тебе сказала?

– Мирра только и сказала, – подтвердила Аля. – Она милая такая. Сказала, всем понравилось, как тонко я все продумала… Спасибо тебе!

– Да чего там, у меня работа такая – продумывать. – Илья улыбнулся в усы. – Было бы для кого, тогда и идеи рождаются. Ты торопишься, Алечка?

– Нет, – покачала головой Аля. – Куда торопиться? Завтра, кажется, будет примерно то же, что уже было. У меня отрывок готов, из «Мастера и Маргариты».

– Почему из «Мастера и Маргариты»? – удивился Илья.

– А что, это плохо? – испугалась Аля.

– Да нет, роман-то хороший, но ты… Ты ведь, наверное, Маргариту будешь изображать?

– Ну-у, да… Тот кусок буду читать, в конце, когда она Мастеру говорит про дом, про свечи… Я неправильно выбрала?

– Дело хозяйское, – пожал плечами Илья. – Как тебя, однако, тянет к репертуару Анны Германовой! А мне вот кажется, это не твоя роль – спутницы Мастера, вообще спутницы… Очень уж ты сама по себе. Самодостаточная!

Аля почему-то обиделась на эти слова. Хотя что в них могло быть обидного для будущей актрисы? Наоборот… Но она замолчала.

Вообще-то завтрашний день обещал быть не таким уж простым. Все устали, пройдя через сито отбора, и норовили расслабиться как раз тогда, когда расслабляться было нельзя. Может быть, в этом и состояло коварство комиссии: проверить, насколько готовы будущие актеры к бегу на длинные дистанции и в каком виде они придут на последний конкурс.

Впрочем, Аля всего этого не знала. Она даже удивилась, когда накануне Василиса Прекрасная, которую на самом деле звали Лика, сказала, нервно куря у подоконника в заметно поредевшей толпе абитуриентов:

– Ну вот, теперь на двух стульях не усидишь. Надо решать – или во МХАТ, или сюда.

Лика прошла по три тура одновременно в Щепку, Щуку и Школу-студию МХАТ, но последний конкурс можно было проходить только в одном театральном вузе.

– Ну так выбирай, – сказала Аля. – Неужели не решила еще, где тебе больше нравится?

– Да что – «больше нравится»… – протянула Лика. – Нравится-то, может, и здесь, но там явно намекнули, что дело уже в шляпе. А тут – Карталов такой непредсказуемый… Ничего у него не поймешь! И блата терпеть не может, мама близко боится к ГИТИСу подойти…

Аля, насупившись, шла рядом с Ильей по Тверскому бульвару. Роста она была не маленького – метр семьдесят, – но Илье едва доставала до плеча. Взглянув сверху на ее сердитое лицо, он рассмеялся.

– Ох, Алечка, какая же ты еще маленькая! Да ты хотя бы представляешь, сколько разных оценок своей внешности, способностей, возможностей тебе предстоит услышать? Уши завянут! А ты на первую же коротенькую характеристику обижаешься.

– Извини, – сказала Аля, чувствуя, как у нее от стыда краснеют щеки. – Я вообще-то не обиделась, просто не поняла… Слушай, – спросила она, – а откуда ты все это знаешь? Какая сцена есть для меня в «Закате», почему мне не надо «Мастера и Маргариту» читать… Не в клипах же ты это используешь!

– Да, для клипов наша с тобой Марусенька проблематична, – улыбнулся Илья. – Хотя, между прочим, это мысль. Юбочку снимает, ботинки… Какая-нибудь реклама новой коллекции Славы Зайцева! Но вообще-то я ведь тоже ГИТИС заканчивал когда-то. Режиссерский курс, у твоего Карталова.

– У Карталова? – поразилась Аля. – Почему же ты мне не говорил?

– А зачем? – Илья невозмутимо посмотрел на нее. – Чтобы ты меня попросила с ним поговорить? И я выглядел бы полным идиотом, объясняя тебе, что он этого не любит? Хотя это чистая правда.

– Ну, знаешь, – задохнулась Аля, – если ты так думаешь обо мне…

У нее просто в глазах потемнело! Только что ей казалось, что Илья относится к ней как-то по-особенному, она читала в его глазах какое-то непонятное чувство. А оказывается, он считает ее просто ловкой девицей, с которой надо держать ухо востро!

– Алечка, извини меня. – Он улыбался, наблюдая ее возмущение. – Извини, милая, я же тебя просто дразню как маленькую, неужели не замечаешь? Ну, нравится старому цинику видеть, как загораются твои чудесные глазки!

– Старому… – Аля невольно улыбнулась, глядя, какую умильную гримасу он скроил и как переливчато сияют при этом его глаза. – Не такой уж ты старый!

– Тебя-то чуть не вдвое постарше, – возразил Илья. – Так что слушайся дядю, малыш, дядя плохому не научит!

Он рассмеялся собственным словам, и Аля вместе с ним. Смех у него был такой же, как голос – глубокий и красивый, без пошлого хихиканья и всхлипов.