Возраст третьей любви - Берсенева Анна. Страница 57

После Игоря был преподаватель по теории перевода, на двадцать лет ее старше – красивый, высокий, «у губ морщиночка, в глазах грустиночка». Он надоел Жене едва ли не в первый же раз, она только и искала повод расстаться с ним как-нибудь поделикатнее.

Седовласый доцент был влюблен в себя до такой степени, что это даже для Жени было слишком, хотя к этой человеческой слабости она относилась с пониманием. Женщина, судя по всему, нужна была ему для того, чтобы рассказывать, что никто его не понимает, что начальство ценит только подхалимов, что жизнь стала бездушная, и так далее, и тому подобное. Все это он очень любил излагать в постели, сразу после удовлетворения своей половой потребности.

Скукой от доцента веяло смертной, и Женя не знала, как от него избавиться. При этом ей почему-то казалось неудобным просто послать его подальше – как она со смехом поняла в конце концов, только потому, что ее приучили уважать старших. Таким образом эта вялотекущая история с доцентом как-то незаметно затянулась почти на два года.

А все остальные истории до постели не доходили: ограничивались ресторанами, дискотеками, пикниками… И это, надо сказать, куда больше устраивало Женю, чем скучная постельная любовь.

Но в том, что она ощутила с Олегом, было что угодно, кроме скуки.

Во-первых, он сумел ее заинтересовать. Конечно, Олег тоже говорил в основном о себе, но как же это отличалось от нудных откровений непонятого доцента!

О передаче «Люди и судьбы» он рассказал в греческом ресторане «Ампир» на Садовой-Триумфальной, куда они отправились прямо из особнячка телекомпании.

– Народное телевидение – это кредо, стивенсовское ноу-хау, – сказал Олег, разворачивая салфетку у себя на коленях. – Соответственная и передача. Приглашаем интересного человека, с характером, с судьбой. Заранее снимаем о нем пару сюжетов, прокручиваем. А потом мы с тобой ведем нормальное ток-шоу в студии: зрители, вопросы. В конце – какой-нибудь сюрприз для героя. Ну, друг молодости появится, или детская любовь, или учительница первая моя… Просто, содержательно и трогательно – именно то, что надо.

– Что-то такое Леонтьева вела когда-то? – вспомнила Женя. – Я забыла, как называлось. Но тоже, помню, в конце кто-нибудь появлялся, все сразу обнимались и плакали.

– А что ты иронизируешь? – усмехнулся Олег. – Да, обнимутся и заплачут, и у зрителей слезу вышибут. Я, знаешь, сторонник сильных эффектов, потому на ТВ и работаю.

– Люди-то переменились, – пожала плечами Женя. – Ведут себя по-другому. По-моему, сейчас это будет такой фальшак, что… Ну, тебе виднее. А я что буду делать? – поинтересовалась она.

– А вот в этом и будет изюминка, – пропустив мимо ушей ее соображения, ответил Олег. – Я выгляжу доверительно, внешность у меня такая свойская-проникновенная, как раз вроде тети Вали Леонтьевой. А ты будешь создавать налет современности. Выйдешь в таком стильном, роскошном платье – блестящая женщина, немножко скептически настроенная. Увидишь, какой будет эффект!

Так они беседовали, ели острые греческие мидии с баклажанами, запивали вином со смешным названием «Резина». Вино пахло смоляными шишечками, Олег смотрел на Женю прямым взглядом из-под надломленных темных бровей, губы его чуть вздрагивали, и он нравился ей все больше и больше – красивый, уверенный в себе, знающий и умеющий…

Когда, уже в машине, он спросил: «Поедем ко мне?» – Женя почувствовала естественность его слов и не стала спорить.

Конечно, ее немного настораживала его уверенность почти на грани бесцеремонности, и она понимала, что придется следить, чтобы он не перешел эту грань, не почувствовал себя полным хозяином. Но об этом можно было позаботиться и потом.

А сейчас Женя в полной мере позволила себе ощутить, какое это удовольствие – подчиняться сильному, опытному мужчине в постели…

Того самого «вот-вот, вот сейчас», о котором говорил Воронин, Олег добился почти сразу. Как только он поцеловал ее в темной прихожей, прижался к ее губам твердыми, ищущими губами, – Женя сразу почувствовала, как туманящий, дразнящий холодок пробежал по всему ее телу. Как ни странно, чем-то этот холодок сродни был тому, что она ощутила сегодня в студии!.. Но разбираться в этом было некогда: Олег уже вел ее в спальню, по дороге расстегивая ремешок на ее юбке и развязывая свой диоровский галстук.

Он умел насладиться каждой минутой близости, и каждой минутой давал насладиться женщине. Олег не торопил Женю, не срывал с нее одежду дрожащими от нетерпения пальцами. Наоборот, ему очень понравился ее кружевной, с прозрачными чашечками лифчик, и он сказал ей об этом, целуя маленький темный сосок прямо через тонкую ткань. Потом снял с нее лифчик, поцеловал еще раз, языком лаская ее грудь, и негромко произнес: «Почувствуйте разницу!»

«Ритм швейной машинки», о котором пару раз с обидой на мужиков рассказывала подружка Лена, – это тоже было не о нем. Олег вовремя ускорял темп, а потом, доведя Женю почти до пика удовольствия, замедлял его, растягивал, снова начинал целовать ее, словно обещая поцелуями еще большее наслаждение. И не обманывал обещаниями – неожиданно менял позу, снова и снова возбуждая Женю каждым движением своего крепко сбитого, тяжеловатого тела.

Его руки сжимали Женины плечи почти до боли, и ей нравилось чувствовать эту силу – как раз тогда, когда сила и была уместна. Когда мужская властность приводила не к унижению, а к удовольствию…

Так же уместны были его короткие, как команды, слова:

– Повернись… теперь спиной… дальше, дальше пусти меня… вот так мне нравится, вот так приподнимись…

И Жене нравилось то, что нравилось ему, и хотелось подчиняться его «командам», за которыми следовала такая сладость, какой ее тело никогда еще не ощущало.

И вот теперь Олег лежал рядом, поглаживая ее плечо, бисеринки пота серебрились у него на лбу, оба они были охвачены усталой истомой, и обоим было от этого хорошо.

– Сейчас посмотрю что-нибудь в холодильнике, – сказал Олег, вытаскивая руку из-под Жениного плеча. – Пиво точно есть, а что еще – не помню.

Она смотрела, как он выпрямляется, потягивается, идет через пустую комнату, шлепая босыми ногами по паркету. Его крепкая фигура казалась бы излишне коренастой, если бы он был пониже ростом. Но Олег был почти на голову выше Жени, и поэтому выглядел абсолютно пропорционально сложенным, несмотря на некоторую тяжеловесность форм, особенно заметную теперь, когда он, голый, выпрямился во весь рост.

Кроме двух бутылочек «Хайнекена» он принес в постель тарелку с лепестками ветчины, колбасы и красной рыбы. Пиво Женя пить не стала, съела только кусочек ветчины, свернув его трубочкой.

– Я только темный «Гессер» люблю, – объяснила она.

– Фу, гадость какая, – поморщился Олег. – Оно же конфетами пахнет! Ну, на вкус и цвет… А на все остальное мы с тобой, по-моему, очень даже друг другу подошли, а? – подмигнул он. – Ты мне, во всяком случае, очень понравилась, Женечка.

Она промолчала, и Олег не стал ожидать немедленного подтверждения, что и она от него в восторге. Это Женя тоже оценила.

– Ты, наверное, недавно здесь живешь? – спросила она, обводя взглядом спальню, в которой, кроме широкой белой кровати и зеркального шкафа-купе, никакой мебели не было. – Или снимаешь?

– Нет, купил, – ответил он. – И удачно, по-моему. Место хорошее, престижный район, а дом новый, цены были божеские. И построили всего за год, и отделку самому можно было выбрать – удачно, удачно. Так что можешь оставаться, если нравится!

Последние слова он произнес шутливым тоном, но при этом бросил на Женю быстрый, внимательный взгляд. Не отреагировать и на это было бы уже неудобно.

– Какой ты напористый! – засмеялась Женя. – Это что, любовь с первого взгляда?

– Почему обязательно любовь? – повел он голым широким плечом. – Если б любовь, я бы, может, еще подумал… Это, знаешь ли, только в восемнадцать лет кажется, что как влюбишься, так и давай вместе жить. А потом-то уже понимаешь, что не со всякой любовью под одним потолком просыпаться захочешь.