Концепция лжи - Бессонов Алексей Игоревич. Страница 55

– Я еще в программы вообще не залезал.

– Ну, увидишь. Это пустая говорильня, так что мы с тобой, братец Лео, вполне можем себе позволить… а потом, как водится, пивком усугубить. На открытие, конечно, сходим, а вечерком двинем на прогулку. Завтра по одному адреску тебя свожу, мне в Москве дали – ух, говорят! Такие, говорят, китаяночки…

– Что – в бордель?

– Какой, брат, бордель посреди Европы? С глузду зъйихав? Конечно, нет. Варьете, так сказать… ну поглядим, в общем. Давай-ка, тащи рюмки из бара, и посмотри, кстати, что у тебя там вставлено: тебе, я думаю, на командировочных экономить неприлично.

Леон послушно встал и распахнул полированную створку мини-бара. Внутри, в зеркальном электрическом холоде находился стандартный для бизнес-класса набор, совершенно одинаковый, что в Москве, что в Сиднее – рядок миниатюрных стограммовых бутылочек с мартини, двумя сортами дрянной водки, дешевым болгарским бренди и неизменный джин, а также запечатанные графинчики с дешевыми греческими и молдавскими винами. Морщась, Макрицкий вытащил пару рюмочек и пузырек «Сланчев Бряга».

– У тебя там что-то получше? – спросил он своего приятеля.

Дорош придвинул к себе лежащую на столе фуражку и приподнял ее.

– У меня «Мартон», – объявил он не без довольства. – Я недавно в Ницце с одной француженкой загорал – за ее счет, заметь. Ну и прихватил на память…

– Свынюка, – расхохотался Леон. – Кому ты нужен, такой жирный?

– Это да, – согласился Дорош, огладив выпирающий из расстегнутого кителя животик. – Так оно ведь как: на доброе сало и клиентура идет солидная.

Он свернул со своего гостинца пробку и осторожно разлил его содержимое по рюмкам.

– Я французские, если, честно, не очень-то, – признался Леон, поднося свою рюмку к носу. – Как куда-то еду, стараюсь с собой крымские тащить. Но это мы уж завтра. А ты, кстати, в какой сейчас службе?

– В какой, в какой, – вздохнул Дорош, чокаясь с ним, – в главке, в юридической. Где ж еще? Ты же помнишь, в университет я поступил сразу же после списания. Семь лет уже прошло, сколько ж можно учиться? Защитился и восстановился, мне тут же «подпола» кинули. Сперва я в Киеве торчал, у Баринова, а тут предложили в Москву с перспективой генеральской должности – какой же дурак откажется? Должность у меня пока полковничья, но наш шеф не сегодня-завтра на пенсию махнет: его уже в «Венус-Сильвере» ждут, и других претендентов, кроме меня пока не наблюдается, потому что своего они ставить не хотят, это я, брат, сразу же понял. У нашего начальства очередной припадок борьбы с кумовством случился, вот и пришлось варяга из Киева звать, хотя бы лет на пять, на семь. Потом, конечно, меня все едино «свистнут», но мне-то что? Мне главное лампасы к тому времени получить, а что за должность дадут – рояли не играет.

– И как тебя приняли?

– А как бы меня приняли? Все ведь все понимают, что теперь делать? Никто и не заикнулся – все знали, что своего им не назначат, это еще до меня решили. Кто не слышал – я не виноват. Да вообще, в Москве сейчас куда ни плюнь – так везде наши. Толяна Петриченко помнишь?

– Это одессит который? Помню. Так он, по-моему, еще летает.

– Из нашего курса, братец Лео, по странному стечению обстоятельств ты летал дольше всех. Петрика списали в прошлом еще году, и сейчас он тоже в Москве, и тоже в главке. В инженерном-шесть – это который Марсом занимается. А в Саках, наоборот, командует Павлик Адаскин, ты его тоже помнить должен, он у нас два года по обмену учился, только он был в группе Л-7.

– Павлик? В Саках? Анекдот… черт, надо будет по осени выписать себе командировку и смотаться к нему в гости. Мало нас осталось, Валерчик, я вот думал как-то – что это наш курс прямо как косой выкосило? Кто бы мог подумать? Сейчас летают люди на пять лет нас старше, а мы уже все – в отработке. Как так? Помнишь, мы в «Бессарабке» сидели, и Майков, кажется, ну этот, из Черкасс, говорил: «вот, типа, сейчас требования к здоровью не те, что раньше были, так до самой пенсии пролетаем…» Пролетали, черт… Я тут недавно Славку Сытника в Киеве встретил, так он тоже ушел, сейчас на семейной фирме трудится. Нужно было столько учиться, чтобы потом торговать всякой ерундой…

– Сытника? – подполковник Дорош извлек из нагрудного кармана объемистый золотой портсигар и, раскрыв его положил на стол – внутри оказались три десятка желтоватых сигарет без фильтра, обвязанные тонкими красными ленточками. – С ним какая-то гадкая история приключилась… он тебе не рассказывал?

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Леон и, вытащив на пробу сигаретку, встал, чтобы принести пепельницу.

– Ходили дурацкие слухи, будто бы у него на грузовике испытывали какой-то новый контур гравикомпенсатора.

– Он и сам предполагал нечто подобное, но точно ничего не знал. Говорил, что его главного инженера потом «спецура» драконила. Он-то в итоге на орбите Джупа гравитравму получил – и списали.

– Вот-вот, – вдруг помрачнев, кивнул Дорош.

– Что? – Леон поставил перед ним пластиковую пепельницу с эмблемой отеля и, наклонив голову, заглянул в глаза. – Ты что-то знаешь?

– Я знаю только то, что в последнее время основательно снизились требования к безопасности полетов, – приятель выдержал его взгляд и улыбнулся – одними губами, – как будто летать нам осталось, в общем-то, недолго.

– Интересные у тебя мысли…

– Не мысли, Леон – ощущения, что ли… государственные исследовательские программы замерли в некоей мертвой точке, и ни туда ни сюда. Все, конечно, болтают о частной космонавтике, и здесь вот, на этом, мать его, симпозиуме, трепа тоже хватит – но сам-то ты в это веришь?

Леон щелкнул зажигалкой и с удивлением услышал тонкое шипение – сигарета оказалась свернута не из бумаги, а из кукурузного листа.

– Уругвайские родичи презентовали, – с улыбкой комментировал Дорош. – Затянись как следует, тебе понравится.

– Там что, каннабис? – поразился Леон, ощутив в дыме сигареты незнакомые ему кисло-сладкие нотки.

– Нет, конечно, – засмеялся Дорош. – Это просто такой сорт. Стоит недешево, потому у нас не достать. Я хочу ящик заказать, благо жалование мне теперь вполне позволяет.

Макрицкий с интересом посмотрел на тлеющую в пальцах сигарету, глубоко затянулся и кивнул приятелю, указывая на бутылочку бренди, стоящую посреди стола.

– В частную космонавтику я не просто верю, – произнес Леон, глядя как Дорош аккуратно разливает по рюмочкам густо-коричневый напиток, – я вижу тенденции, отмахиваться от которых уже поздно. В последнее время очень многое переменилось, да ты и сам должен видеть все это.

– Я вижу, – с готовностью кивнул подполковник. – Но вот как юрист могу сказать тебе смело – проблем у нас появится – тьма. Ты, конечно, можешь назвать меня консерватором, и будешь при этом прав, но, знаешь, на сегодняшний день – лучше б оно все оставалось так как есть.

– Уже увы, – мотнул головой Леон, поднося к носу свою порцию, – нас подкосит энергетика. Невосполнимые ресурсы планеты мы уже почти сожрали, а восполняемых хватит лишь на очень скромное существование – то есть при условии резкого сокращения потребления.

– Не говорил бы ты этого, – сморщился Дорош и осторожно глотнул бренди. – Фу. Дрянь какая, в самом деле…

– Почему не говорил?

– Ну, я понимаю, что тебе можно, конечно. Вот другим… мой шеф, например, глубоко убежден в том, что правительственные структуры должны пойти на любые меры вплоть до силовых…

– Валерчик, да ты спятил. Как ты себе это представляешь?

Дорош поднял на него глаза и слабо улыбнулся.

– Например, введение монополии на ту самую энергетику.

– Да ты что! Это же вызовет такую бучу, что и подумать страшно.

– Да? А что ты скажешь, если перед этим в стране будет введено чрезвычайное положение?

– Еще глупее. Ты же юрист…

– Поверь, они вывернутся. Сошлются на европейскую нестабильность или еще на что-нибудь – общественное мнение уже и так достаточно подогрето… Никто и не пикнет.