Пройдя сквозь дым - Бессонов Алексей Игоревич. Страница 41

– Будем здоровы, – вежливо произнес гренадер и опрокинул стаканчик себе в рот.

Андрей несколько задержался. Напиток был очень дорогим. Он прекрасно знал, что лорд Виктор Ланкастер весьма небеден, одна лишь стоимость его земель позволяла полностью вооружить парочку собственных десантных легионов, но все же – любопытно, сколько подобного добра покоится в его багаже?

– Здоровье присутствующих, – отозвался Андрей и медленно, смакуя, выпил свою порцию. – Говорю это не только из вежливости, но и как доктор.

– Обожаю профессиональный цинизм, – фыркнул Ланкастер. – А ты, Суинни, поняла, что имел в виду наш друг?

– Разумеется, – ответила та, и Андрей явственно расслышал короткое мурканье, означающее, как он уже знал, смех.

– Очевидно, ваши врачи не столь циничны, – мрачно буркнул Огоновский, углубляясь в свой суп.

– Ну почему, – снова улыбнулась Суинни. – Другое дело в том, что они не обладают вашими технологиями. Например, они не способны раскрыть те центры головного мозга, которые отвечают за регенерацию тканей.

– Это вам рассказал Белласко? – поинтересовался Огоновский, с ненавистью глядя на свой опустевший стаканчик.

– Да, – простодушно ответила Суинни. – Наша цивилизация во многих отношениях моложе вашей, мы даже не вышли в космос…

– Но хронологически, насколько я понимаю, мы весьма близки… – и тут Ланкастер, слегка поморщившись, вновь наклонил над стаканом Огоновского свою бездонную бутыль.

– Вопрос не в хронологии, – произнес гренадер, – а в сущности культуры. Не забывайте, Андрей, они воевали куда меньше нас. И если вся наша культура насквозь проникнута достаточно странными, я бы сказал, образами организованного вооруженного противостояния, то культура расы леди Суинни – отнюдь…

– Господин профессор, – с ухмылкой заговорил Огоновский, поднимая свой стаканчик. – Однако ж, скажу так, пусть и на правах младшего по чину: а если бы было иначе, – мы бы сохранились? Если б у нас не было таких солдат, как вы, милорд, – и говорю я это без намека на иронию, – мы выжили бы как раса? Заметьте, раса леди Суинни подверглась всего лишь одной атаке из космоса, и выжила она чудом. Но всего лишь одной, милорд! Я не могу назвать себя столь блестящим военным историком, как вы, но все же полагаю, что землян второй половины двадцатого века завоевать было бы куда труднее.

– Потому что у них была ядерная бомба? – прищурился Ланкастер. – Ну-ка, дорогой доктор… я слушаю вас. Итак: аргументы?

– Аргумент только один, – Огоновский вдруг почувствовал, что роскошный виски разбудил в нем нечто, дремлющее уже очень давно: дух противоречия. – Они могли уничтожить сами себя, сделав планету непригодной для колонизации. Или, скажем так, приведя стоимость ее разработки в финансово неприемлемые рамки.

Ланкастер отсалютовал ему стаканчиком.

– Знаете, что? – сказал он, снова наклоняя бутылку. – Если когда-нибудь мне все же удастся пробить через Сенат подзаконный акт о создании частных военно-учебных заведений первой ступени, я хотел бы пригласить вас к себе.

– И что я там буду делать?

– Для начала я дам вам кафедру медицинской подготовки. Ведь степень магистра у вас имеется, не так ли?

– У меня имеется докторская. Но, дальше? Я откровенно не понимаю, к чему вы клоните.

– Мать моя, так мы изберем вас профессором! А там и до академика два шага. Скажите честно, Андрей, – когда вам будет лет восемьдесят, и вы, крепкий и отнюдь еще не старый, но негодный для общественной политики, просто потому что сказали уже в ней все, что могли сказать, получите возможность передавать свой колоссальный и бесценный опыт мальчишкам-кадетам – вы что же, скажете “нет”, и уйдете в частную практику? К тому же я хотел бы предложить вам не только медицину, но еще и общий гуманитарный курс.

– У меня есть мой Оксдэм, – и Огоновский расстегнул правый борт комбинезона, рывком отбросив его налево.

– И ваша позиция не может вызывать ничего, кроме уважения, – Ланкастер снова взялся за бутылку. – А теперь подумайте вот о чем: сколько вы проживете? Сто тридцать-сто сорок? И пятьдесят лет вы будете разводить огурцы, время от времени помогая при особо сложных родах, а потом благополучно помрете от тупой старости? А я предлагаю вам отдать то, что вы имеете – другим, и прожить при этом лет на двадцать больше. Вы полагаете, что судьба старичка-профессора, генерала, которому под сто пятьдесят, но все кадеты готовы носить его на руках – она, по-вашему, похабна, что ли?

– Конечно, нет. Но, Виктор, я, собственно, практик. Какой из меня педагог? Я, пожалуй, неплохой хирург, но что касается норм, обязательных для Десанта, я вообще ничего не помню. Меня учили, конечно, но, знаете… первая помощь… и все такое. Ну куда мне читать курсы по первой помощи? Я главный хирург корпуса, в конце концов!

– Так вот и учите мальчишек тому, что знаете. Тем более что если это и случится, то очень не скоро. Недаром же я сказал: восемьдесят лет…

Опустив глаза, Андрей принялся дохлебывать свой суп. Леди Суинни по-прежнему молчала: ловко расправившись при помощи двух вилок со шницелем, она перешла теперь на пятерку куриных котлет. Огоновский позавидовал ее кошачьему аппетиту.

– Я, собственно, веду речь всего лишь о вашем понимании личной ответственности, – продолжил после паузы Ланкастер.

– В данный момент я отвечаю за свой округ, – хмыкнул Огоновский. – Или этого мало?

– Но ясно же, что со временем власть придется передать более молодым. И что тогда? Вы никогда не задумывались о том, что чем большими возможностями вы обладаете, тем больше и все та же пресловутая личная ответственность? Или знания, помноженные на опыт, возможностей не составляют?

– Мне не совсем понятно, к чему вы ведете, Виктор. Вы говорите сейчас обо мне лично или о чем-то большем?

Ланкастер пригубил виски и с задумчивостью прищурился, уставившись в окно.

– Может, и о большем, – произнес он, не поворачивая головы. – Об ответственности нашей цивилизации в целом. Как раз об этом мы только что болтали с леди Суинни. Мне не хочется, чтобы она воспринимала нас как этаких воинственных варваров, помешанных на своей машинерии и бесконечных завоеваниях.

– Ага, – улыбнулся Огоновский. – И поэтому вы сели за рояль?

– Я не разделяю ваш скептицизм, дружище. Да, и поэтому тоже. В последнее время мне не всегда нравится мой имидж – особенно если воспринимать его как нечто устоявшееся и не подлежащее пересмотру.

Андрей покачал головой и ничего не ответил. Окна наливались оражевым – заходящее солнце раскрашивало мир в непривычные Огоновскому цвета: мягкий желтовато-красный и густой, словно бы высеребренный изнутри, синий. На Оксдэме летние закаты всегда отдавали тускло-желтым и серым, а здесь природа не жалела в своей щедрости красок и изменчивых оттенков. После привычных туманов и низкого седого неба это раздражало, иногда Огоновскому даже начинало казаться, что ему не хватает кислорода. Всего было слишком много – солнца, тени, постоянной игры границ меж ними.

Откуда-то издалека донесся слабый хлопок. Ланкастер мгновенно приподнял голову, вслушиваясь, потом встал и распахнул одно из окон. Тотчас же тихонько запел стерилизатор.

– Похоже на взрыв, – пробормотал гренадер. – Что бы это, черт возьми, значило?

– Чему тут взрываться? – пожал плечами Огоновский. – Бросьте, это скорее какой-то блок на стройке сорвался.

– Да нет, дружище…

Ланкастер плотно закрыл окно и вернулся за стол. Андрей молчал, думая о чем-то далеком, и тревожить его разговором гренадер не решился. Кротко вздохнув, он подмигнул Суинни, глаза которой уже характерно заблестели сытостью хищника:

– Выберемся после еды на крышу?

Она согласно склонила голову: с наступлением темноты ей разрешались такие прогулки: на плоской крыше комплекса рос еще один сад, так что, даже задрав головы, охране не удалось бы разглядеть ее без применения боевой оптики, тем более что Суинни всегда выходила на воздух в капюшоне.