Разоблаченная Изида. Том I - Блаватская Елена Петровна. Страница 109

Автор недавнего и очень тщательно разработанного труда [238] нашел какие-то причины, чтобы посмеяться над соединением сынов Божиих с «дочерьми людей», которые были прекрасны, как сказано об этом в «Книге Бытия», и описано во всех подробностях в чудесной легенде, «Книге Еноха». Тем более жаль, что наши наиболее ученые и либеральные люди не применяют своей точной и безжалостной логики на выправление односторонности путем поисков истинного духа, который продиктовал эти древние аллегории. Этот дух, определенно, был более научен, чем скептики могут это допустить. Но с каждым годом несколько новых открытий могут подтвердить справедливость древних высказываний, пока, наконец, вся древняя мудрость будет оправдана.

Одно, по меньшей мере, было доказано в еврейском тексте, а именно, что существовала одна раса, состоящая из чисто физических тварей, другая же была чисто духовная. Эволюция и «преобразование видов» требовали заполнения этого разрыва между этими двумя, и это было предоставлено способнейшим антропологам. Мы можем только повторять философию древних, которая говорит, что соединение этих двух рас произвело на свет третью – расу Адамитов. Разделяя натуры обоих своих родителей, эта новая раса в одинаковой степени приспособлена для существования и в материальном, и в духовном мирах. Рассудок человека соединен с его физической половиной, чтобы человек мог сохранить свое верховенство над низшими животными и подчинять природу своим надобностям. Его совесть соединена с его духовной половиной и служит безошибочным водителем среди натиска чувств, ибо совесть выражается во мгновенном ощущении, что правильно и что неправильно, и это ощущение может дать только дух, который, будучи частью божественной мудрости и чистоты, абсолютно чист и мудр. Подсказывания совести независимы от рассудка и могут четко проявляться тогда, когда им не препятствуют низшие влечения нашей двойственной природы.

Так как рассудок является способностью физического мозга, то о нем справедливо можно сказать, что он только делает выводы из предпосылок и, будучи в полной зависимости от информации, сообщенной ему чувствами, не может зависеть непосредственно от духа. Последний знает — следовательно, всякие рассуждения, подразумевающие дискуссии и доказательства ему бесполезны. То же и всякое существо, которое можно рассматривать, как непосредственную эманацию вечного Духа мудрости – оно должно рассматриваться, как обладающее теми же самыми свойствами, как та сущность, частью которой оно является. Поэтому до некоторой степени логично, что древние теурги утверждали, что разумная часть человеческой души (дух) никогда не входила целиком в человеческое тело, а только осеняло его более или менее через неразумную или астральную душу, которая служит посредником между духом и телом. Человек, который в достаточной степени победил материю, чтобы получать непосредственный свет из своего Аугоэйдес, чувствует истину интуитивно, он не мог бы ошибиться в своем суждении, несмотря на все софизмы, подсказываемые холодным рассудком, ибо он ОЗАРЕННЫЙ. Следовательно, пророчества, предсказания и так называемое божественное вдохновение являются, просто, следствиями этого озарения свыше от нашего собственного бессмертного духа.

Сведенборг, придерживаясь мистических учений философов герметизма, посвятил ряд томов проливанию света на «внутренний смысл» «Книги Бытия». Сведенборг, несомненно, был «природным магом» и ясновидцем; он не был адептом. Поэтому, как бы точно он ни следовал методам истолкования, применяемым алхимиками, он частично остался безуспешным. Тем более, что человек, избранный им в качестве модели этого метода хотя и был великим алхимиком, был адептом не более, чем сам шведский ясновидец, в полном смысле этого слова. Евгений Филалет не обладал «высшей пиротехникой», если прибегнуть к терминам мистических философов. Но, хотя оба упустили всю истину со всеми подробностями, Сведенборг фактически дал то же самое толкование первой главе «Книги Бытия», что и философы герметизма. Ясновидец так же, как и посвященные, несмотря на свою завуалированную фразеологию, ясно показывает, что первые главы «Бытия» имеют отношение к возрождению или новому рождению человека, а не ко творению нашей вселенной и ее венчающего произведения – человека. Тот факт, что термины алхимиков, такие как соль, сера и ртуть преображены Сведенборгом в сущность, причину и следствие [239] не задевают скрытой идеи разрешения загадок Книг Моисея единственным возможным методом, методом, употребляемым герметистами – методом соответствий.

Его учение о соответствиях или герметическом символизме – это учение Пифагора и каббалистов – «как наверху, так и внизу». Это также учение буддийских философов, которые в своей еще более абстрактной метафизике, перевернув обычный способ определений, даваемых нашими наиболее эрудированными учеными, называют образы невидимого мира единственными реальностями, а все остальное, следствия причин или видимые прототипы – иллюзиями. Как бы противоречивыми ни казались их различные объяснения Пятикнижия по своей поверхности, все они стремятся доказать, что священные писания всех стран, Библия так же, как Веды или буддийские писания, могут быть поняты и тщательно просеяны лишь при помощи света герметической философии. Великие мудрецы древности, мудрецы средних веков и мистические писатели нашей современности – все были герметисты. Или свет истины просветил их через их способность к интуиции, или как результат изучения и регулярных посвящений, фактически они приняли метод и пошли по пути, начертанному такими людьми, как Моисей, Гаутама Будда и Иисус. Истина, символизированная некоторыми алхимиками, как небесная роса, опустилась в их сердца, и они собирали ее на вершинах гор после того как разостлали чистуюльняную ткань, чтобы принять ее; и таким образом, в одном значении, они обеспечили каждый себя и по-своему универсальным растворителем. Сколько им было позволено поделиться с другими – это другой вопрос. Та завеса, которая по словам писаний, закрывала лицо Моисея, когда, спустившись с горы Синай, он учил народ Слову Божиему, не может быть снята по воле только одного учителя. Это зависит от слушателей, снимут ли они тоже завесы со своих сердец. Павел высказывает это просто; и его слова, адресованные к коринфянам, могут быть приложены к каждому мужчине и к каждой женщине во всех веках мировой истории. Если «их умы ослеплены» сияющей кожей божественной истины, то – будет или не будет убрана герметическая завеса с лица учителя, – она не может быть убрана с их сердец, если они «не обратятся к Господу». Но последнее название не должно быть отнесено ни к одному из трех антропоморфированных лиц Троицы, но к «Господу», как его понимают Сведенборг и герметические философы, то есть к Господу, который есть Жизнь и ЧЕЛОВЕК.

Постоянный конфликт между мировыми религиями – христианством, иудаизмом, язычеством, брахманизмом, происходит из нижеследующего единого источника: Истина известна только немногим; остальные, не желая снять завесу со своих собственных сердец, воображают, что она ослепляет глаза соседа. Бог всех экзотерических религий, включая и христианскую, несмотря на его претензии на тайну, есть идол, выдумка, и не может быть ничем другим. Моисей, наглухо укутавшись в завесу, говорит жестоковыйным множествам о Иегове, жестоком антропоморфическом божестве, как о высочайшем Боге, глубоко захоронив в глубинах своего сердца истину, о которой нельзя «ни говорить, ни раскрывать ее». Капила рубит острым клинком своих сарказмов брахманистских йогов, которые притворяются, что они в своих мистических видениях видели ВЫСОЧАЙШЕГО ЕДИНОГО. Гаутама Будда скрывает истину под непроницаемым одеянием метафизических тонкостей и рассматривается потомками, как атеист. Пифагора с его аллегорическим мистицизмом и метемпсихозом считают ловким обманщиком, а за ним такую же оценку получают другие философы, например, Аполлоний и Плотин, о которых обычно говорили, как о визионерах, если не как о шарлатанах. Платона, чьи труды никогда не были прочитаны большинством наших великих ученых иначе, как только поверхностно, многие из его толкователей обвиняли в нелепостях и ребячествах, и даже в незнании своего собственного языка, [240] по всей вероятности за высказывание о высочайшем, что «понятие такого рода не может быть выражено словами, подобно другим заучиваемым предметам»; [241] а также за нахождение у Пифагора слишком частого применения «завуалировки». Мы могли бы заполнить целый том именами неправильно понятых мудрецов, чьи сочинения – лишь потому, что наши материалистические критики не в силах поднять закрывающую их завесу – предаются забвению, как мистические нелепости. Наиболее значительна черта этой, кажущейся непостижимой тайны, может быть, заключается в укоренившейся привычке большинства читателей судить о сочинении по его словам и недостаточно выраженным идеям, не касаясь духа самого произведения. Часто оказывается, что философы, принадлежащие совсем различным школам, употребляют множество неодинаковых выражений, некоторые из них затемненные и метафорические – все образные, и все же говорят об одном и том же предмете. Подобно тысячам расходящихся лучей одного огненного шара, каждый луч, тем не менее, ведет к центральной точке; так и каждый мистический философ – будь это восторженно преданный энтузиаст подобно Генри Мору; раздражительный алхимик, прибегающий к базарной фразеологии – подобно своему противнику Евгению Филалету, и атеист (?) подобно Спинозе, – все они имели в виду один и тот же предмет – человека. Однако, Спиноза является тем, кто, пожалуй, дает вернейший ключ к части ненаписанной тайны. В то время, как Моисей запрещает «сотворять изображения» Того, чье имя не должно произноситься всуе, Спиноза идет дальше. Он делает ясный вывод, что Бога даже нельзя описывать. Человеческий язык совсем не подходит, чтобы выразить идею об этом «Существе», которое совершенно уникально. Спиноза ли или христианские богословы – кто из них прав в своих предпосылках и выводах – мы представляем решать читателю самому. Каждая попытка в противоположном направлении приводит нацию к тому, что она антропоморфизирует то божество, в которое верует. И результат тот, что дает Сведенборг. Вместо того, чтобы сказать, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию, нам, поистине, следовало бы сказать, что «человек выдумывает Бога по своему собственному образу» [261], забывая, что он воздвиг для поклонения свое собственное отражение.