Разоблаченная Изида. Том I - Блаватская Елена Петровна. Страница 87

Павсаний в «Аттике» и Плутарх [220] также утверждают, что фитили ламп делались из этого камня, но Плутарх добавляет, что в его время этого камня больше не находят. Лицет склонен верить, что вечные лампы древних, находимые в гробницах, совсем не имели фитилей, так как фитилей находили очень мало, но Лудовико Виве, наоборот, утверждает, что он видел их множество.

Лицет, кроме того, твердо уверен, что

К этому Томас Браун [224, с. 124], говоря о лампах, которые прогорели многие сотни лет, добавляет:

– Но он добавляет: «Искусство приготовления этого несгораемого масла утеряно».

Не совсем, и время это докажет, хотя бы всё, что мы теперь пишем, было бы обречено, подобно многим другим истинам.

От имени науки нам говорят, что она не признает других видов исследования, кроме наблюдения и опыта. Мы согласны. И не имеем ли мы записей наблюдений фактов, скажем, за три тысячи лет, фактов, доказывающих оккультные силы человека? Что касается опытов, то какие же лучше возможности можно для них требовать, чем те, которые представляются так называемыми современными феноменами? В 1869 году различные английские ученые приглашались Лондонским Диалектическим обществом оказать помощь в исследовании этих феноменов. Давайте посмотрим, что наши философы на это ответили. Профессор Гёксли написал:

Джорж X. Льюис мудро выразился в следующем изречении:

Профессор Тиндаль выражает сомнение в возможности получить хорошие результаты на каком-либо сеансе, где он будет присутствовать. Его присутствие, по мнению мистера Варли, приводит все в замешательство [225, с. 265]. Профессор Карпентер пишет:

И таким образом получилось, что мир был осведомлен через орган точной науки, что бессознательная мозговая деятельность приобрела способность заставить гитары перелетать по воздуху, а мебель – выкидывать различные клоунские трюки!

Это все, что касается мнений английских ученых. Американцы не поступили намного лучше. В 1857 году комитет Гарвардского университета предостерегал публику против исследований по этому предмету, который «разлагает нравственность и унижает разум». Далее они назвали его «заразительным влиянием, которое определенно уменьшает правдивость в мужчине и чистоту в женщине». Позднее, когда профессор Роберт Хэер, великий академик, не боясь мнений своих современников, стал исследовать спиритизм и уверовал в него, его немедленно объявили non compos mentis, [173] и в 1874 году, когда одна из нью-йоркских ежедневных газет обратилась с циркулярным письмом к ведущим ученым страны, прося их заняться исследованием спиритизма, и предлагало оплатить расходы, они, подобно гостям, приглашаемым на ужин, «единодушно начали извиняться и отказываться».

Все же, несмотря на равнодушие Гёксли, шутливость Тиндаля и «бессознательную мозговую деятельность» Карпентера, многие ученые, столь же знаменитые, как они, исследовали этот неприятный предмет и, будучи побеждены неопровержимостью доказательств, сами стали новообращенными верующими в спиритизм. А другой ученый и великий писатель, хотя и не спиритуалист, дает это свое, заслуживающее уважения свидетельство:

К сожалению, человеческий скептицизм – это крепость, способная не поддаваться никакому количеству свидетельских показаний. И, начиная с Гёксли, наши мужи науки принимают только такие доказательства, которые их устраивают, – не больше.

Чем объяснить такое расхождение во взглядах среди людей, учившихся по одним и тем же учебникам, черпавшим свои знания из одного и того же источника? Ясно, что это еще одно подтверждение старой истины, что нет двух людей, которые в точности одинаково видели бы одну и ту же вещь. Эта идея прекрасно сформулирована доктором Дж. Дж. Гартом Уилкинсоном в письме Диалектическому Обществу:

«Я давно уже убедился», – говорит он, – «на моем жизненном опыте в качестве пионера исследователя нескольких ересей, которые быстро становятся правоверными верованиями, что почти все истины приемлемы для нас постольку, поскольку они свойственны нашему темпераменту, насколько они соответствуют нашим влечениям, нашей интуиции, и что дискуссии и разузнавание дает немногим больше, нежели питание темперамента».

Этот глубокий наблюдатель мог бы еще добавить к своему опыту опыт Бэкона, который заметил, что:

Профессор Карпентер превозносит прогрессивную философию наших дней, которая «не игнорирует ни одного факта, каким бы странным он ни был, если он подтверждается достаточно вескими доказательствами», и все же он был бы первым, кто стал бы отрицать право древних на признание за ними философских и научных знаний, хотя они обоснованы на таких же достоверных показаниях как и те, которыми пользуются в своих научных и философских работах нынешние ученые. По отделу науки возьмем в качестве примера электричество и электромагнетизм, на которых имена Франклина и Морзе так возвысились на свитке славы. Сказано, что шесть столетий до христианской эры Фалес открыл электрические свойства янтаря; и все же последние исследования Швейгера в его обширных трудах по символизму вполне доказали, что все древние мифологии были обоснованы на науке натуральной философии и также, что наиболее сокровенные свойства электричества были известны теургам самых ранних мистерий Самофракии. Диодор Сицилийский, Геродот и Санхуниафон финикийский – древнейшие историки – говорят нам, что эти мистерии ведут свое происхождение с отдаленнейшей древности, сотни, вероятно тысячи лет до начала исторического периода. Одно из лучших доказательств этому мы находим на весьма замечательной картине Рауля Рошетта «Античные скульптуры», на этой картине, подобно «взлохмаченному Пану», у всех человеческих фигур волосы торчат во всех направлениях, за исключением центральной фигуры Кабирийской Деметры, из которой эта сила исходит и еще из одного коленопреклонного человека. [175] По Швейгеру, эта картина, по-видимому, и представляет часть церемонии посвящения. И все же не так уж много прошло времени с тех пор, как элементарные труды по натуральной философии стали украшаться гравюрами наэлектризованных голов с поднявшимися по всем направлениям волосами под влиянием электрического тока. Швейгер доказывает, что утерянная натуральная философия древности была связана с наиболее значительными религиозными церемониями. Он наглядно показывает, причем очень убедительно, что магия составляла часть доисторических мистерий и что величайшие феномены, так называемые чудеса, языческие, еврейские или христианские – фактически в своей основе имели сокровенное знание по физике, всем отраслям химии или, вернее, алхимии, каковыми знаниями обладали жрецы древности.