Тайная доктрина. Том III - Блаватская Елена Петровна. Страница 11
Когда читаешь то, что м-р Ренан, этот ученый «разрушитель» всех религиозных верований прошедшего, настоящего и будущего времен, пишет о бедном человечестве и его способностях распознавания, – испытываешь чувство унижения и обиды. Он думает, что
Человечество обладает только очень узким умом: и количество людей, способных остро (finement) схватить истинную аналогию вещей, неощутимо маленькое. [47]
Однако после сравнения этого высказывания с другим мнением, выраженным тем же автором, а именно, что:
Ум критика должен уступать фактам, связанный по рукам и ногам, куда бы они не потащили его, [48]
сразу чувствуешь облегчение. Тем более, когда эти два философских утверждения подкрепляются третьим провозглашением знаменитого академика, который заявляет, что:
Tout parti pris a priori, doit etre banni de la science, [49]
мало остается чего бояться. К несчастью м-р Ренан первый нарушает это золотое правило.
Свидетельство Геродота – названного, саркастически, несомненно, «Отцом Истории», так как в каждом вопросе, по которому Современная Мысль с ним расходится, с его свидетельством не считаются, – трезвые и серьезнейшие уверения в философских повествованиях Платона и Фукидида, Полибия и Плутарха, и даже некоторые утверждения самого Аристотеля постоянно откладываются в сторону всякий раз, как только они имеют дело с тем, что современной критике заблагорассудится назвать мифом. Прошло немного времени с тех пор, как Штраус провозгласил, что:
Присутствие сверхъестественного элемента или чуда в повествовании является несомненным признаком присутствия в нем мифа;
и это стало каноном критики, молчаливо принятым каждым современным критиком. Но прежде всего – что такое миф – ?????? Разве не было ясно нам сказано древними писателями, что это слово означает предание? Разве не был латинский термин fabula, фабула, синонимом чего-то рассказанного, как случившегося в доисторическое время, и не обязательно – выдумки. У таких автократов критики и деспотических правителей, какими является большинство французских, английских и немецких востоковедов, может быть в запасе на будущее столетие бесконечное количество исторических, географических, этнологических и филологических сюрпризов. Искажения в философии в последнее время стали настолько обычным явлением, что в этом направлении публику ничем не удивишь. Один ученый мыслитель уже заявил, что Гомер был просто «мифической персонификацией той эпопеи»; [50] другой сказал, что Гиппократ, сын Эскулапа, «мог быть только химерой»; что асклепиады, несмотря на свою семисотлетнюю длительность, могут в конечном счете оказаться просто «выдумкой»; что «город Троя (вопреки Шлиману) существовал только на картах», и т. п. Почему бы после этого не предложить миру рассматривать всех исторических лиц древности, как мифы? Если бы Александр Великий не был нужен филологии в качестве молота, чтобы им сокрушать головы брахманским хронологическим претензиям, он уже давным-давно стал бы просто «символом аннексии» или «духом завоеваний», как уже предлагал один французский писатель.
Тупое отрицание – это единственное убежище, оставшееся критикам. Это наиболее безопасное убежище на какое-то время в будущем, чтобы приютить последних скептиков. Для того, кто отрицает безусловно, нет надобности вступать в спор, и он таким образом избегает и самого худшего, т. е. неизбежности делать уступки по некоторым пунктам перед неоспоримостью аргументов и фактов своего оппонента. Крейцер, величайший изо всех символогов современности, наиболее ученый среди масс начитанных немецких мифологов, должно быть позавидовал спокойной самоуверенности некоторых скептиков, когда на мгновение оказался в таком отчаянном смятении, что признал:
Мы вынуждены возвратиться к теориям о троллях и гениях в таком виде, как их понимали древние; (это доктрина) без которой становится абсолютно невозможным объяснить что-либо в отношении мистерий. [51]
Древних, существование каковых мистерий неоспоримо.
Римские католики, которые виноваты в точности в том же самом поклонении, буква в букву – позаимствовав его от более поздних халдеев, ливанских набатеян и крещенных сабеян, [52] а не от ученых астрономов и посвященных древности – теперь хотели бы, путем предавания его анафеме, скрыть источник, откуда оно произошло. Богословие и церковность были бы рады повредить чистый источник, питавший их с самого начала, чтобы удержать потомство от заглядывания в него и узнавания таким образом их первоначального прототипа. Однако оккультисты думают, что настала пора воздать каждому по заслугам. Что же касается других наших оппонентов – современных скептиков и эпикурейцев, циников и саддукеев – они могут найти ответ на свои отрицания в наших ранних томах. Что касается изобильной несправедливой клеветы на древние доктрины, то причина ее объяснена в следующих словах «Разоблаченной Изиды»:
Мысль нынешнего комментатора и критика по отношению учености древних ограничена и кружится вокруг экзотеризма храмов; его взор или не желает, или не способен проникать в торжественную внутренность храма древности, где иерофант давал наставления неофиту, как он должен рассматривать публичное богослужение в его истинном значении. Ни один мудрец древности не учил, что человек – царь всего творения и что звездное небо и мать-земля были сотворены лишь для него. [53]
Когда мы видим, что в наши дни в печати появляются такие труды, как «Phallicism», [54] то легко понять, что дни скрываний и искажений прошли. Наука в филологии, символизме и сравнении религий продвинулась слишком далеко, чтобы продолжать все оптом отрицать, и церковь слишком умна и осторожна, чтобы не использовать нынешнюю ситуацию наилучшим образом. Между тем «ромбы Гекаты» и «колеса Люцифера», [55] ежедневно откапываемые на участках Вавилонии, не могут более использоваться в качестве явных доказательств поклонения Сатане, так как эти же самые символы показаны в ритуалах Латинской церкви. Последняя слишком хорошо осведомлена, чтобы не знать того факта, что даже позднейшие халдеи, которые постепенно впали в дуализм, сведя все к двум первоначальным Принципам, никогда не поклонялись Сатане или идолам более, чем зороастрийцы, теперь обвиняемые в том же, но что их религия была столь же глубоко философична, как и другие; их двойная и экзотерическая теософия стала наследием евреев, которые в свою очередь были вынуждены поделиться ею с христианами. Парсов до сегодняшнего дня обвиняют в гелиолатрии, и все же в «Халдейских оракулах» под заголовком «Магические и философские заповеди Зороастра» мы обнаруживаем следующее:
47
«Etudes Religieuses».
48
«Etudes Historiques».
49
«Memoire», прочитанные в Academie des Inscriptions des Belles Lettres в 1859 году.
50
См. Альфред Мори, «Histoire des Religions de la Grece», I, 248; и размышления Гольцмана в «Zeitschrift fur Vergleichende Sprach forschung», ann. 1852, стр. 487, sq.
51
Крейцер, «Introduction des Mysteres», III, 456.
52
Более поздние набатеяне придерживались той же веры, что и назареи и сабеяне, почитатели Иоанна Крестителя и применяли Крещение. (См. «Разоблаченная Изида», II, гл. 3, Munck, «Palestine», 525, Dunlap, «Sod,the Son of Man», etc.)
53
«Разоблаченная Изида», I, гл. 14.
54
Труд Харгрейва Дженнинга.
55
См. де Мирвиль, «Pneumatologie», III, 267 et seq.
56
Пселл, «Зороастрийский оракул», 4, CXLIV. (Перевод Е.Ю. Александровой)