Тайная доктрина. Том III - Блаватская Елена Петровна. Страница 18

Теперь, то, что здесь подразумевается под словом личный Бог человека, не есть, конечно, один только его седьмой Принцип, так как per se и в сущности это есть лишь просто луч бесконечного Океана Света. В сочетании с нашей божественной душой, буддхи, его нельзя назвать дуадой, как можно было бы в другом случае, так как, хотя и образовавшаяся от атмы и буддхи (двух высших принципов), первая не есть сущность, но эманация из Абсолюта, в действительности неотделимая от него. Личный Бог не есть монада, но в самом деле, прототип ее, который мы за неимением лучшего термина называем проявленной каранатмой  [101] (душой причинности), одним из «семи» и главных резервуаров человеческих монад или эго. Последние формируются постепенно и усиливаются в течение своего цикла воплощения путем постоянных добавлений индивидуальности от личностей, в которых воплощается этот андрогинный, полудуховный, полуземной принцип, принимающий участие как в небесном, так и земном, называемый ведантистами Джива и Виджнанамайакоша, а оккультистами Манас (ум) – тот, короче говоря, который, частично соединившись с Монадой, воплощается в каждом новом рождении. В полном единении со своим (седьмым) Принципом, чистым Духом, он есть божественное Высшее Я, что знает каждый изучающий теософию. После каждого нового воплощения Буддхи-Манас вбирает в себя, так сказать, аромат цветка, называемого личностью, чисто земные остатки которой, ее отбросы, предоставляются постепенному исчезновению, как тени. Вследствие своей чрезвычайно трансцендентальной метафизичности эта часть доктрины является наиболее трудной.

Как уже повторялось много раз в этом и в других трудах, ни философы, ни мудрецы, ни адепты древности не являются теми, кого можно обвинить в идолопоклонстве. Фактически они являлись теми, кто, признавая божественное единство, были единственными, кто благодаря своему посвящению в тайны эзотеризма, правильно поняли ‘??????? (хипонея), или подтекст антропоморфизма так называемых ангелов, богов и духовных существ всякого рода. Каждый из них, поклоняясь единой божественной сущности, которая насыщает весь мир природы, уважал, но никогда не поклонялся или превращал в идола какого-либо из этих «богов», высших или низших – даже не свое собственное личное божество, лучом которого он был и к которому он обращался. [102]

Святая Триада эманирует из Единого и представляет собою Тетрактис; боги, даймоны и души являются эманациями Триады. Герои и люди повторяют эту иерархию в самих себе.

Так сказал Метродор из Хиосса, пифагореец; последняя часть этой фразы означает, что человек имеет внутри себя семь бледных отражений семи божественных Иерархий; поэтому его Высшее Я само по себе есть ничто иное, как отраженный луч непосредственного Луча. Тот, кто рассматривает последний, как Существо, в обычном значении этого слова, тот является одним из тех «неверных и атеистов», о которых говорил Эпикур, ибо он навешивает на этого Бога «мнения толп» – грубейший антропоморфизм. [103] Адепт и оккультист знают, что «то, что называется богами, суть только первые принципы» (Аристотель). Тем не менее, они разумные, сознательные и живые «Принципы», первичные Семь Светов, проявленные из Света непроявленного, который для нас – Тьма. Они суть Семеро – экзотерически четверо – кумар или «разумом-рожденных сынов» Брахмы. И, опять-таки, они же являются дхиан-коганами, которые суть прототипы в эонической вечности для низших богов и иерархий божественных существ, на самом низшем конце лестницы которых находимся мы – люди.

Таким образом, возможно, политеизм, когда он философски понят, может быть ступенькою выше, чем даже монотеизм, скажем, протестантов, которые ограничивают и обуславливают божество, в ком они упорно хотят видеть Бесконечное, но чьи предполагаемые действия делают из этого «Абсолюта и бесконечности» наиболее нелепый парадокс в философии. С этой точки зрения сам римский католицизм неизмеримо выше и более логичен, чем протестантство, хотя Римской церкви угодно было принять экзотеризм языческой «толпы» и отвергнуть философию чистого эзотеризма.

Таким образом каждый смертный имеет своего бессмертного двойника или, вернее, своего Прототипа в небесах. Это значит, что первый неразрывно соединен с последним в каждом своем воплощении и на время цикла рождений; но соединен только посредством своего духовного и интеллектуального Принципа, совсем отличного от низшего я, и никак через земную личность. Некоторые из них даже способны совсем разорвать этот союз – в случае отсутствия во внутреннем человеке связующих, т. е. духовных уз. Истинно, как Парацельс изложил это в своей странной вымученной фразеологии, человек со своими тремя (составными) Духами подвешен, подобно утробному плоду, на всех трех к матке Макрокосма; нить, которая удерживает его соединенным, есть «Душа-Нить», Сутратма, и Тайджаса («Сияющий») ведантистов. И именно через этот духовный и интеллектуальный Принцип в человеке, через Тайджаса – Сияющего, «потому что он имеет светящийся внутренний орган в качестве соучастника» – человек так соединен со своим небесным прототипом, а никак не через низшее внутреннее я или астральное тело, для которого в большинстве случаев не остается ничего другого, как медленно раствориться.

Оккультизм или теургия обучает способам создавания такого соединения. Но именно деяния человека – его личные заслуги только – вот, что может создать его на земле или определить его длительность. Оно длится от нескольких секунд, вспышки, до нескольких часов, в течение которых теург или теофан становится самим этим осеняющим «Богом»; следовательно, он становится на это время одаренным относительным всезнанием и всемогуществом. У таких совершенных (божественных) адептов, как Будда  [104] и других, такое ипостатическое состояние аватарического пребывания может длиться в течение всей жизни, тогда как в случаях полностью посвященных, которые еще не достигли совершенного состояния Дживанмукты, [105] Теопнейстия, когда она в полном ходу, имеет своим результатом то, что этот высший адепт полностью помнит все, что он видел, слышал или ощущал.

Тайджаса открывает путь к сверхчувственному. [106]

Для кого-то менее совершенного оно закончится только частичным смутным воспоминанием, в то время как начинающий встретится в первый период своего психологического опыта с одною только путаницей, за которой последует быстрое и, в конечном счете, полное забвение тайн, увиденных в течение этого сверхгипнотического состояния. Степень способности воспоминания, когда человек возвращается в свое бодрствующее состояние и к физическим чувствам, зависит от его духовного и психического очищения, причем величайшим врагом духовной памяти является физический мозг человека, орган его чувственной натуры.

Вышеприведенные состояния описываются для более ясного понимания употребляемых в настоящем труде терминов. Имеется столь много условий и состояний и они так различны, что даже ясновидящий может спутать одно с другим. Повторим: греческое, редко употребляемое слово «теофания» у неоплатоников имело большее значение, чем у современных составителей словарей. Составное слово «теофания» (от «теос» – «бог», и «файномай» – «являться») не означает просто «явление бога человеку путем действительного появления» – кстати сказать, это абсурд, – но действительное присутствие Бога в человеке, божественное воплощение. Когда Симон Волхв утверждал, что он есть «Бог Отец», то, что он хотел этим выразить, как раз заключалось в том, что только что было объяснено, а именно; что он был божественным воплощением своего Отца, независимо от того, видим ли мы в последнем ангела, Бога или духа; поэтому его называли «сей есть великая сила Божья», [107] или та сила, которая заставляет божественное Я поместиться в свое низшее я – человека.