Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна. Страница 25

– Ой! Ну я даже не знаю! – Зинаиде Матвеевне, как говорится, и хотелось встретиться с бывшим супругом, и кололось.

– Так я приеду часа через полтора. Жди, Зинульчик, – и Гаврилов поспешил повесить на рычаг трубку, дабы не услышать от неё отрицательного ответа.

Ровно через час и двадцать минут Владимир Иванович стоял перед дверью новой квартиры, выменянной при титанических усилиях жены в период бракоразводного процесса. Он был одет в тёмно-синий костюм, приобретённый (по знакомству) на втором этаже ГУМа, в шляпе цвета маренго и замшевых мышиных ботинках. В одной руке он держал три красные огромные (с кулак) гвоздики, в другой – авоську, из дыр которой призывно высунулись горлышко коньячной бутылки и четыре угла коробки конфет «ассорти». На груди, подобно ходящему ходуном колоколу на звоннице, созывающему народ к обедне, болтался фотоаппарат «Зенит».

Гаврилов сунул букет под мышку и, сняв шляпу, сдул с неё несуществующую соринку, снова надел, взял в руку цветы и, глубоко вздохнув, решительно позвонил в дверь.

– Кто там? – услышал он родной голос. Боже мой! Как он скучал по нему всё это время, как жаждал услышать не обыкновенное «аллё» из телефонной трубки, а что-нибудь другое, хотя бы «кто там»! Все эти долгие месяцы после развода Гаврилов не находил себе места, сначала пытаясь восстановить с женой прежние отношения, а потом уж был согласен на любые контакты, лишь бы иметь возможность видеть Аврика. Владимир Иванович так и не нашёл замену своему Зинульчику – вылечившись от триппера, он хоть и встречался без разбора со всеми подворачивающимися женщинами, но связи эти носили случайный, спонтанный и, я бы сказала, одноразовый характер, если, конечно, характер может быть одноразовым.

– Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Это я, Зинульчик, твой несчастный, бывший муж! – выкрикнул он слёзно.

Дверь распахнулась, и «несчастный, бывший муж» увидел на пороге не менее «несчастную» и «бывшую» супругу свою в выходном платье цвета прелой вишни, с укладкой на голове.

– Зинульчик! – воскликнул Гаврилов – у него аж в глазах потемнело от этой долгожданной встречи. Именно так Владимир Иванович и представлял себе это первое после стольких месяцев разлуки свидание – он в своём лучшем костюме, звонит в дверь, дверь открывается, и перед ним стоит она в неизменном выходном платье, а он, сняв шляпу с головы, говорит: «Зинульчик! Я вернулся!» И тут лицо бывшей жены озаряет счастливая улыбка, она не может сдерживать себя – кидается к нему на шею и плачет, приговаривая: «Ах! Володенька! Я так долго ждала тебя!» – Вот и я!

– Здравствуй, Володя, – сухо (в отличие от мечтаний Гаврилова) поприветствовала его Зинаида. На самом деле она очень волновалась, изо всех сил подавляя в себе радостные эмоции и немыслимое возбуждение, что так и рвалось на волю. Ах, как хотелось ей плюнуть на свои принципы и кинуться на шею к Володеньке! Зинаида Матвеевна даже отвернулась от него, дабы не выдать себя. – Проходи. Новый костюм, я смотрю...

– Да... Вот... Купил по случаю... На... Вот... Цветы, я тебе... Тут конфеты и... – Гаврилов растерялся совершенно. И куда делся его напор, наглость, расторопность?

– Спасибо, конечно, но не стоило беспокоиться...

– Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Значит, вот так вот и живёте... – промямлил он, войдя в большую комнату.

– Да, неплохо живём...

– Алименты регулярно получаешь? Как? Почта исправно работает? – поинтересовался он.

– Да, всё в порядке...

– Ага... Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Ага, это хорошо... – и он снова отбарабанил по косяку.

Они стояли друг напротив друга, запинаясь, словно ученики перед доской, не знающие урока. И непонятно, что с ними произошло за эти месяцы? Вот встретились два человека, которые прожили вместе одиннадцать лет, и, стесняясь друг друга, краснеют, мычат – фразы их пустые, обрываются на полуслове... Неужели они стали чужими людьми за каких-то семь-восемь месяцев разлуки? Или, может, они никогда и не были родными? И время показало, что не было родства душ, они обманывались, вот и всё.

– Зинульчик?..

– Да? Что? Я слушаю.

– Как Аврик-то?.. Не скучает без меня?.. Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук.

– У Аврорки всё хорошо, скучает, конечно... Всё спрашивает... Вот только учится неважно... В этой четверти три тройки... Да, так и живём... Геня письмо прислал... Вот так вот...

– Значит, скучает... – заторможенно, как попугай, повторил Владимир Иванович и вдруг воскликнул, будто его ледяной водой неожиданно окатили: – Зинульчик! А ты-то, ты-то по мне скучаешь? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Ну хоть чуть-чуть? Хоть вот столько вот? – И Гаврилов, выставив перед её носом мизинец, отметил на нём большим пальцем не более двух миллиметров. – Эх! Зинаида! – навзрыд не то крикнул, не то застонал он и вдруг набросился на неё с жаркими поцелуями. – Ах ты, чёрт! – И он в пылу страсти, сорвав с себя фотоаппарат, который в данный момент только мешал, повалил жену на кровать.

– Володя! Ну что ты такое делаешь-то?! Мы ведь в разводе! Нам же нельзя! – слабо сопротивлялась Гаврилова и вскоре замолчала, поддавшись безумному душевному порыву бывшего мужа.

Сегодня она как никогда чувствовала и понимала Владимира – каждое его движение, каждый вздох, каждый взгляд были будто её собственными. Такой гармонии и согласованности в любви у них никогда ещё не было – ни разу за все одиннадцать совместно прожитых лет.

Женщина закрыла глаза, и ей показалось, что она плывёт на спине и волны ласково, с какой-то необычайной заботой несут, покачивая, её тело, прямиком в рай. И вот огромный водяной вал, с осторожностью, нежностью и благоговением поднимает её к самому небу. Она вдруг перестаёт чувствовать, ощущать себя – она стала невесомой и воспарила к безмятежному, чистому лазурному небосклону. Волна отступила, зашелестев где-то внизу:

– Зинк! Ты прэлесть! Зин! Ну я, честное слово, никого, ни одну бабу с тобой сравнить не могу!

А «невесомая», внезапно обретя вес, сильно ударилась головой о прикроватную полку с пожелтевшими костяными слониками.

– Это недопустимо, Владимир! – задыхаясь, проговорила Зинаида Матвеевна. – То, что произошло сегодня между нами, – случайность, которая больше никогда не повторится!

– Напрасно, Зинульчик! По-моему, всё было великолепно! – воскликнул Владимир Иванович, застёгивая брюки. – В каком ты говоришь лагере Аврик?

– Я не говорила, в каком! – Зинаида насупилась.

– Так скажи! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – В чём дело-то?

– В «Орлёнке», под Зеленоградом, в Подмосковье.

– Я надеюсь, ты не будешь препятствовать моим встречам с родной дочерью? – спросил Гаврилов, злобно сверкая глазами. Нет, они всё ещё оставались родственными душами, оттого-то краснели и не знали, что сказать друг другу в начале вечера, – они стеснялись своих чувств, вот и всё.

– Встречайся, сколько влезет! – рявкнула Зинаида. – Но смотри, Гаврилов! Если ты ей расскажешь, что между нами было, не видать тебе дочери!

– Да за кого ты меня принимаешь, Зинульчик! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – тук, тук, тук, тук, тук. – Что я, падла, что ли, какая-нибудь последняя? – И Владимир Иванович, нацепив «Зенит» на шею, собрался уходить. – Я позвоню тебе в следующую пятницу. Может, встретимся!

– Хватит идиотничать-то, Гаврилов! – прогремела она, захлопнув дверь за бывшим мужем.

Зинаида Матвеевна, вся словно ватная, пошла на кухню, выпила рюмку коньяка и, сев за стол, разразилась рыданиями. Она плакала так горько и так долго, что горло даже заболело. Ей было обидно, больно – сердце разрывалось на части.

– Ну, почему? Почему так по-олучается? – спрашивала она у стен. – Чего хорошего, дак помалу, а плохого дак с леше-его!

Действительно, почему всегда всё происходит совсем не так, как нужно, как это представляется правильным и логичным человеку? Почему Зинаиде Матвеевне было суждено испытать ни с чем не сравнимое удовольствие любви только после развода с супругом. Если б она в браке хоть один разочек почувствовала нечто подобное, то никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах она бы не рассталась с мужем. А что теперь? Теперь было уже поздно – Гаврилов стал ничейным, если хотите, общим (общественным) мужчиной. И хоть она сказала ему, что это никогда не повторится, сама жаждала встречи с ним больше всего на свете, больше, наверное, чем возвращения драгоценного сына из армии. Эта любовь Зинаиды Матвеевны была новым витком в её жизни – она мучилась, терзалась, чувствуя вину перед Генечкой, томилась. Но нет худа без добра: теперь существование её обрело смысл – не замену его, этого смысла, вроде покупки телевизора «КВН», трюмо или слоников, а постоянное ожидание и жажду вновь испытать неземное удовольствие со своим экс-супругом.