Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна. Страница 41

С того знаменательного утра у нашей героини начался совершенно сумасшедший, нежный, страстный и настоящий взрослый роман с хулиганом и драчуном Юриком Метёлкиным, в то время как у Гени с Леной вся любовь развалилась, как прогнившая стена старого дома.

Это случилось одним совсем не прекрасным для Леночки Коваленко утром начала июня. Ничто не предвещало беды – Кошелев понравился её родителям, она сама его просто обожала, более того, через две недели у них должна была состояться свадьба. И все были вроде бы счастливы – и она, и Геня, и Зинаида Матвеевна от души радовалась за сына, а Аврорка – та вообще визжала от восторга.

Лена собиралась на работу. Она скинула с себя ночную сорочку и хотела было надеть платье, как вдруг стоявший у окна Геня с удивлением и разочарованием воскликнул:

– Коваленко! Да у тебя ноги кривые! А я-то, дурак, не замечал!

– Да ладно тебе, Гень, я опаздываю! – смеясь, отмахнулась Леночка – она не сомневалась, что жених шутит.

– Да что ладно?! Что ладно-то?! – взревел он. – Не стану я на кривоногой жениться! Нужно больно!

– Гень, ты что это, серьёзно?

– Серьёзнее некуда! Ты сама-то посмотри! Ты как будто всю жизнь на бочке просидела! Словно только что с неё спрыгнула! – Кошелев разошёлся не на шутку.

– Генечка, так ты не любишь, что ли, меня? – со слезами спросила Леночка.

– А я что, когда-нибудь говорил, что я тебя люблю?! Вот хоть раз? Я, по-твоему, тебя когда-нибудь обманывал?

И тут Лена поняла, что действительно ни разу за полтора года жених не признался ей в любви. Он никогда не говорил ей: «Лена, я тебя люблю». Мало того, он даже не говорил, что она ему нравится. Только изредка из его уст вырывалось: «Хорошая ты баба, Ленок!» И эту фразу она всегда принимала за признание в любви.

– Но зачем же ты заявку-то согласился подать? Зачем в загс со мной ходил? Почему ты раньше не сказал, что не хочешь со мной жить?! – заливалась Леночка.

– Чудная ты, Ленк! Ну откуда ж я знал, что у тебя ноги-то кривые?! Я только сегодня увидел!

– А если б после свадьбы уви-идел? – рыдала Коваленко уже в полный голос.

– Пошёл бы да развёлся, – спокойно ответил он.

– Нет, Кошелев! Ты шутишь! Я тебе не верю!

– Да какие тут шутки! Ты посмотри на свои ноги! Это ж натуральное колесо! Ты специально носила длинные юбки! Ты меня обманывала! Вот что, Ленка! Баба ты хорошая, но мне не подходишь, так что собирай свои манатки и чтоб, когда я вечером приду, тебя тут не было! Поняла?

– Гень! Ну как же? Как же это? И что ты Зинаиде Матвеевне скажешь?

– А почему это я должен перед ней отчитываться? Она-то никого не спросила! Привела «Мефистофеля» в девятиметровку, где мы вшестером жили, и ничего! Ей на всех тогда наплевать было! Вот и мне на всех наплевать! В общем, ты меня поняла. Давай собирайся и поезжай к тётке. Ключ под ковриком оставь, – отрезал Геня и со спокойной совестью отправился на работу в метро.

Конечно же, кривизна Леночкиных ног была лишь поводом для расставания, как убийство в 1914 году наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда сербскими террористами для начала Первой мировой войны. Геня не любил Лену – ему нравилась её наивность и чистота, нравилось, как она поёт. Но Леночка же не всегда пела! А сильного, всепоглощающего чувства к ней, которое было у него к вероломной изменщице Свете, Кошелев не испытывал. Более того, вполне возможно, что он мстил всем подряд женщинам, которые были без ума от него, видя в каждой из них Елизарову. Вся та злоба, ненависть, а подчас раздражение и отвращение, которые Геня выплёскивал на своих воздыхательниц, предназначались не кому-нибудь, а Светлане. До сих пор он не мог забыть ей предательства. Он многое держал в себе – например, обиду на мать, которая, не считаясь ни с кем, привела Владимира Ивановича в клетушку, переполненную родственниками.

Что касается Гениного отношения к Авроре, то оно менялось по мере её превращения из гадкой и омерзительной гусеницы в прелестную бабочку. Сложное, многогранное чувство питал Кошелев к сестре. В нём, в этом чувстве, столько всего было намешано! И неприязнь, вызванная, несомненно, тем, что второй материн ребёнок был рождён от самого отвратительного для Гени человека в мире. И двенадцатилетняя разница в возрасте тут давала о себе знать – Кошелев испытывал иногда к ней отеческие чувства, которые выражались в грубоватом воспитании и чтении нотаций, а порой попросту желанием накормить Аврору блюдом, приготовленным собственными руками. И гордость – после разрыва с Леночкой Геня частенько приглашал сестру пойти с ним куда-нибудь – в кино или в гости к друзьям, предвкушая, какой фурор он произведёт, появившись с такой красавицей. Единственное, что полностью отсутствовало у Гени по отношению к сестре, – так это нормальное, здоровое братское чувство.

– Мамань! А ты не боишься Арку одну на море-то отпускать? – подначивал он Зинаиду Матвеевну накануне Аврориного отъезда в Крым, в начале июля, уже после того, как Юрка Метёлкин признался ей в любви.

– Гень! Ну, а чего бояться? – спрашивала маманя миролюбиво, словно оправдываясь. Она понимала, что после разрыва сына с приличной девушкой Леной с ним нужно вести себя как можно мягче – её любимое чадо снова не пристроено – ну что ты будешь делать! Не везёт ему в сердечных делах. – Она ж не одна едет, а с Ваней, Галиной Тимофеевной, Любашкой! Уж думаю, присмотрят они за ней, не оставят!

– Если с Галиной Тимофеевной, то ладно, – смилостивился Геня – по какой-то совершенно непонятной причине он не просто любил дядькину жену-химичку, но и преклонялся перед ней, впрочем, как и все её ученики. – Только предупреди, чтоб глаз с неё не спускали! А то смотри, мамань, принесёт тебе Аврорка в подоле, вздохнуть не успеешь!

– Гень! Ну что ты такое говоришь-то! Ну вот зачем мать-то расстраиваешь? Какой-то ты бываешь!.. Прямо не знаю! И Леночку выгнал! Вот зачем Леночку выгнал? Такая хорошая девочка! Так тебя любила! Останешься бобылём! – пугала Зинаида Матвеевна сына.

– Не останусь. Зачем мне жена кривоногая?

– Зачем ему кривоногая! – Зинаида Матвеевна, когда речь заходила непосредственно о Леночке, не в силах была вести себя с сыном «помягче» – она считала своим долгом высказать всё, что думала по этому поводу. – Ты с ней полтора года жил! Не видел, что ли, что у неё ноги неровные? Девочка тоскует, плачет, приходила вон вчера! Привыкла она у нас! Да и я к ней тожа... – и она начинала безутешно плакать. – Леночка мне как дочь! А ты?.. Что ты наделал?

– Не боись, маманя! Я тебе другую приведу, лучше Ленки!

– Приведёт он! Посмотрите на него! Одна, вторая, третья!.. Наша квартира не дом свиданий, Геня!

– Наша комната в коммуналке тоже публичным домом не являлась, однако... – и Геня многозначительно выдержал паузу, пытаясь уколоть мать. – Ладно, ты скажи Галине, чтоб за нашей козявкой присматривала. Пошла я! – Геня в последнее время, отправляясь куда-то, примеривал на себя женский род и почему-то не «уходил», а «уходила».

– Ой! Проказник! – кричала ему вслед Зинаида Матвеевна и с гордостью констатировала: – А красивый какой! Ну, весь в отца!