Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна. Страница 51

– Где моя дочь?! Где Аврора?! – вопрошала Зинаида Матвеевна так, будто Юркины родители задолжали ей крупную сумму денег, а теперь отказываются отдавать. – Я знаю, что она тут! Где вы её прячете? Э-эх! Взрослые люди, а разводите у себя дома разврат! – стыдила Юркиных предков Гаврилова.

– Какой такой разврат? Детки сидят в маленькой комнате, мы дома, они там разговаривают, поют!.. – растерялась Ульяна Андреевна.

– Детки! – злобно усмехнулась Зинаида Матвеевна. – А вы, можно подумать, через стенку видите, что они там сидят и разговаривают! Как бы не так! Знаю я, чем они там занимаются!

– Ой! Что сейчас будет! – Аврора задрожала как осиновый лист.

– Не бойся, Басенка моя! Ничего не будет! – И Юрка встал и закрыл дверь на щеколду. – Вот так!

– Зачем? – удивилась Аврора. – Так только хуже будет. Открой.

– Ни за что! Никому тебя не отдам, потому что ты только моя – Басенка! – трогательно заявил Метёлкин, крепко обняв возлюбленную свою. И в этот момент наша героиня впервые в жизни ощутила небывалую уверенность и защищённость. Она вдруг увидела в Метёлкине ту прочную каменную стену, о которой в душе мечтает каждая женщина. Ведь каждая из нас хочет жить с таким мужчиной, чтоб не знать печалей, бед, горестей – быть за ним как за каменной стеной. Ощущение это очень понравилось Авроре и настолько затуманило ей мозги, что она даже не порывалась открыть дверь и выйти к матери. А та закатила настоящий скандал родителям Метёлкина – она угрожала, требовала выдать ей дочь, обещала заявить на них в милицию. На что Юркин отец равнодушно пожимал плечами и хмыкал как-то неопределённо – мол, подавай, дело хозяйское. Ульяна Андреевна изо всех сил пыталась наладить контакт с взбесившейся мамашей, снова и снова доказывая ей, что их детки ничего предосудительного не делают – просто дружат и всё. Парамон Андреевич смотрел на непрошеную гостью удивлёнными, птичьими глазками, в результате чего прострочил неровный, зигзагообразный шов и весь оставшийся вечер сокрушался по этому поводу.

Терпение Зинаиды Матвеевны лопнуло – она в последний раз безуспешно дёрнула дверь маленькой комнаты и, крикнув:

– Ну держитесь! Я вам ещё покажу! – убралась восвояси.

После её ухода семейство Метёлкиных (кто как мог) принялось жалеть и утешать Аврору. Больше всех, конечно, Ульяна Андреевна:

– Доченька, ты не переживай. Мать покипятится, покипятится, да успокоится. На то она и мать!

– Это уж как водится! Жисть – она ведь как шов – могёт быть ровной, а могёт и кривой! – философски размышлял дядя Моня.

– Н-да... Вот, значит, оно как! – глубокомысленно заявлял время от времени Алексей Павлович.

– Я домой пойду, – наконец решилась Аврора. – Так лучше будет, – и пошла в коридор, одеваться. За ней последовало всё семейство.

– Доченька, ты завтра-то к нам приходи, расскажешь, как и что, – беспокойно говорила Ульяна Андреевна.

– Я завтра встречу тебя. И ничего не бойся. Поняла? – готовый к решительным действиям, спросил Юрка.

– Ага, поняла, – Аврорины колени дрожали от страха, руки не слушались, мысли путались.

Через десять минут она с поникшей головой стояла на пороге своей квартиры – разъярённая мать стояла перед ней в решительной позе «руки в боки».

– Ну что? Наразвлекалась? Дрянь! – прогремела она и буквально за шкирку втащила блудную дочь домой. – Вы только посмотрите на неё! Гень! А Гень! Иди, посмотри на эту мерзавку! И чем вы там занимались? Чем? В запертой комнате? Вдвоём? – спрашивала она Аврору и в такт очередному, новому вопросу лупила её по щекам. Отведя душу и несколько успокоившись, Зинаида Матвеевна полюбопытствовала: – Когда последние месячные были? Отвечай, гавриловское отродье! Когда?

Аврора не плакала, но и не отвечала – она в тот момент вообще не ощущала себя, будто её вовсе не существовало.

– Иди, ложись спать! – распорядилась Гаврилова.

Сама же Зинаида Матвеевна в ту ночь долго не могла уснуть – в её воображении рисовались страшные картинки: вот перед ней стоит Аврора со здоровенным животом, а вот она приносит ей в подоле длинной юбки младенца – тот истошно орёт, дочь, та тоже плачет, не зная, что с этим нагулянным ребёнком делать. Одним словом, той ночью Зинаиду Матвеевну до смерти замучили кошмары. А на рассвете Гавриловой в голову пришла (как ей показалось) гениальная идея.

Растолкав Аврору ровно в восемь, Зинаида Матвеевна велела Авроре немедленно одеваться. Она схватила её за руку и поволокла... Нет, не в швейное училище, а в женскую консультацию на приём к гинекологу.

Сдав верхнюю одежду в гардероб, Гаврилова ринулась по узкому длинному коридору, таща за собой дочь, и, несмотря на скопление беременных женщин возле кабинета доктора Крючковой, открыла дверь и завопила истерично:

– Марья Захарна! Спасите! Помогите! Не откажите!

– Что такое? Что случилось, гражданка Гаврилова? – недоуменно спросила та, глядя на ненормальную свою постоянную пациентку.

– Посмотрите мою дочь! Посмотрите и скажите – она девственница или нет! – требовала Зинаида Матвеевна. – Девочки! – слёзно обратилась она к беременным женщинам. – Простите, но ждать я не могу, а то у меня сердце лопнет! Вот, вот, посмотрите её, она первый раз! Мерзавка! Очень, очень буду вам признательна, Марья Захарна! – вопила Гаврилова на всю женскую консультацию, отчаянно толкая Аврору в кабинет гинеколога.

И наша героиня очутилась в небольшой комнате с выкрашенными в белый цвет стенами, с ширмой, столом, молоденькой медсестрой, что бросала недоумённые взгляды то на пациентку, то на доктора Крючкову.

– Ступай за ширму и снимай низ, – скомандовала Мария Захаровна и возвела глаза к потолку.

За ширмой Аврора обнаружила, к величайшему своему удивлению, кресло. Она никак не могла понять, почему оно тут стоит.

– Готова? – крикнула Мария Захаровна.

– Готова, – слабо отозвалась Аврора.

– Ты чего в трусах-то стоишь? Снимай! – изумилась Крючкова – ей казалось, что все девушки должны знать, как следует вести себя в кабинете гинеколога. Мария Захаровна считала, что опыт поведения в гинекологическом кабинете девочки впитывают с молоком матери.

– Как? И их тоже? – обалдела Аврора.

– А как же, милочка?! Что ж я тебя буду через трусы смотреть, что ли? Садись в кресло! – распорядилась она, в то время как неопытная пациентка стыдливо прикрывалась руками.

Аврора с трудом и необыкновенным смущением вскарабкалась на кресло и, усевшись, как королева на троне, положила руки туда, где при осмотре должны быть ноги...

Когда с осмотром было наконец покончено, Аврора красная, как вареный рак, вышла в коридор. Зинаида Матвеевна вскочила со стула и, оттолкнув дочь, ворвалась в кабинет с дикими воплями:

– Доктор! Скажите! Она девочка?! Скажите мне! Марья Захарна! Она девочка или нет?!

– А это вы у неё сами спросите, – холодно ответила мудрая Крючкова и попросила Гаврилову закрыть дверь с той стороны.

Только оказавшись на улице, Аврора вдруг осознала ту степень позора и стыда, которым подверглась благодаря своей тёмной, упрямой, да что там говорить (отец совершенно прав!), недалёкой мамаше. Пережить она всё это смогла так безропотно и смиренно только потому, что со вчерашнего вечера тело её находилось будто под воздействием заморозки. А сейчас, считай, подвергнутую моральному насилию со стороны своей родительницы Аврору охватила страшная ненависть, злоба и обида на мать, которая бежала за ней сломя голову, да ещё и орала вдобавок на всю улицу:

– Аврорка! Остановись! Остановись и скажи матери правду! Аврора! Скажи мне! Ты девочка или нет?

Наша героиня вдруг резко остановилась, подождала, пока мамаша приблизится к ней...

– Скажи! Аврора! Ты девочка? – Гаврилова в который раз задала мучивший её вопрос.

– Мальчик! – взревела Аврора, бесстрашно глядя матери в лицо, и пустилась от неё наутёк.

– Идиотка! – с горечью буркнула Зинаида Матвеевна себе под нос и отправилась на работу, размышляя: «Была б она беременна, Марья Захарна бы мне сказала!» И эта благостная мысль на какое-то время успокоила её.