Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна. Страница 50

По приезду Пулькина родительница три дня пребывала в полной растерянности: она не знала, что делать дальше – ребро великого писателя бесследно исчезло, утонуло в бескрайних российских просторах. Да и вообще Веронику Адамовну посетила мысль, ранее никогда ее не посещавшая – а вдруг никакого ребра и не было вовсе? Что, если его никто не похищал при перезахоронении и оно так и покоится вместе с телом автора «Ревизора», вернее, неотъемлемо от него? Это предположение ввело гоголеведку в оцепенение в прямом смысле слова – она две ночи и три дня просидела в полной неподвижности, вглядываясь в портрет «отца русской прозаической литературы», как сказал о Николае Васильевиче в свое время Н.Г. Чернышевский, надеясь, что тот хотя бы подмигнет ей в знак того, что ребро-то действительно похитили – ищи, мол, Вероника Адамовна, ищи. Однако Николай Васильевич никакого знака не подал, и к исходу третьего дня Пулькина мамаша вскочила с насиженного места и умчалась в неизвестном направлении.

– Ты знаешь, мне кажется, она к отцу в институтскую каморку рванула, – предположила Пульхерия после насыщенного повествования о поездке родительницы своей в славный город Кишковерзстск.

– Почему это тебе так кажется?

– А к кому ей еще податься? Один он остался у нее единомышленник, и только папа способен понять ту глубину оскорбления, которое нанес ей Протычкин. Ведь он сам из-за того же с жуковедом переругался, а общие враги делают людей друзьями.

– Очень умная мысль! – воскликнула я, поразившись Пулькиной логике (раньше я за ней не замечала ничего подобного).

– Ты не против, если я приеду попрощаться с твоей бабушкой в сопровождении одного человека?.. – проговорила она так, будто шла по минному полю и боялась наткнуться на взрывной снаряд.

– С кем это? С «Какбыаликом»? – съязвила я.

– С каким Аликом? – Пульхерия напрочь забыла о существовании практиканта из мединститута. – Не-ет, что ты! С Олегом Игоревичем Черпаковым.

– Пуль! Ты можешь прийти с кем угодно, но это имя я слышу впервые, и мне интересно, кто такой Черпаков Олег Игоревич.

– О! Это очень талантливый патологоанатом! – восторженно воскликнула она. – Мы познакомились с ним в кабинете Роберта Ивановича...

– У кого?

– У Роберта Ивановича – главврача нашей больницы, – пояснила Пулька. – Тот приехал к нему по какому-то делу, я тоже зашла по делу... Впрочем, это не важно. – Пульхерия сочла излишним рассказывать подробности знакомства с Олегом Игоревичем. – Ах, Машка! Лелик – настоящий профессионал своего дела!

– Кто? – удивилась я, не веря собственным ушам – неужели дело так далеко зашло, что подруга моя называет настоящего профессионала в области патологоанатомии Леликом?!

– Кто! Кто! Ты меня вообще не слушаешь? – обиделась она. – Лелик! Кто ж еще-то?! Он производит ретроспективный клинико-морфологический анализ болезни и выявляет возможные дефекты диагностики и лечения, широко использует метод пункционной и аспирационной биопсии! – взахлеб сообщала Пулька нечто такое, в чем я совершенно не разбиралась – она говорила и говорила, а у меня было такое ощущение, что подруга моя изъясняется на иностранном языке. – ... методов микроскопического исследования – световой, фазоконтрастной, люминесцентной, поляризационной...

– А где он работает? – перебила я ее.

– Много где. – Видимо, Пулька надулась, потому что я оборвала ее на полуслове. – Он и преподает, и занимается исследовательской деятельностью, и служит в анатомическом театре при НУУ.

– Он что, актер? – поразилась я – до моего слуха донеслось лишь то, что он служит в театре.

– Какая же ты, Машка, темная! В анатомическом театре при НУУ, где мастерски вскрывает и препарирует трупы, в основном перед студентами медвузов.

– А что такое НУУ?

– Научно-учебное учреждение! – рассердилась она.

– Ну ладно, это все лирика, как говорит Рожков. Мне, вообще-то, куда интереснее узнать, какие между вами отношения, чем слушать, что он там вскрывает и препарирует!

– Отношения у нас с ним самые что ни на есть нежные.

– Ты влюбилась! – Я пыталась разоблачить ее.

– Я никогда ни в кого не влюбляюсь! И ты прекрасно знаешь об этом! Мне чуждо это чувство! – отбрыкивалась гинекологиня, но в голосе ее я уловила ложь. Несомненно, Пульхерия чувствовала на сей раз что-то большее, чем простой спортивный интерес (как она сама всегда выражалась).

– Ты влюбилась. – Теперь я произнесла это словосочетание без тени сомнения – твердо и убежденно, чем пошатнула это вечное Пулькино – «Я никогда не влюбляюсь! Мне чуждо это чувство!»

– Маш, я не могу уверенно сказать, что влюблена, но у нас с Леликом довольно серьезные отношения.

– Серьезнее, чем с Серапионовичем? – изумилась я. – И тебя не смущает, что он – патологоанатом?

– А почему меня должна смущать его профессия? Он же не проктолог, не уролог и не гинеколог! Он-то, в отличие от Серапионовича, при всем желании не сумеет изменить мне со своими пациентами! – с гордостью выпалила она и, сказав, что ей пора собираться на свидание с Леликом, распрощалась со мной.

Наконец-то я раскрыла ноутбук и потянулась было нажать на кнопку, дабы включить его, как в эту минуту задребезжал домофон – почтальон принес телеграмму от любезной мамаши моей. Вот что она писала:

«Единственная кровинушка (зпт) здравствуй (тчк) Связи нет (тчк) Барабашка разоблачен (тчк) Им оказался твой бывший отчим Николай Иванович (тчк) Все это время он жил у Кисляков и оказывал мне знаки внимания в виде кучки дров на пороге и можжевелового веника (тчк) Я его выгнала (зпт) но он не может уехать обратно (зпт) потому что дороги размыло и грязь непролазная (тчк) Я бы давно к тебе приехала и все рассказала (зпт) но тоже выехать не могу (тчк) Автобусы не ходят (тчк) Не Буреломы (зпт) а настоящий Бермудский треугольник (тчк) Целую (тчк) Мать твоя (тчк)»

Это послание совершенно обескуражило меня и укрепило в мысли о том, что человек, даже такой, казалось бы, независимый, как Николай Иванович, не может жить в одиночестве. Или он действительно настолько любит мою маму, что идет на сверхчеловеческие жертвы? Прожить целый месяц у Кисляков в холодном доме, с баней, в которой уже лет десять никто не моется, а обитает Славик Шпунькин, что лет одиннадцать назад в нетрезвом состоянии, сев за руль единственного уцелевшего в деревне трактора «Беларусь» МТ 3-80, переехал сразу четыре ноги мирно спящим в пшеничном поле не менее пьяным братьям Кислякам! Это поистине поступок героический, заслуживающий уважения! Но, судя по всему, мамино сердце не дрогнуло, раз она выгнала бывшего супруга своего и осталась с герром Гюнтером Корнишнауцером. Однако и ему надо отдать должное. Во имя любви к моей родительнице он тоже пошел кое на какие жертвы – во-первых, переступил через свою гордыню и все-таки вернулся в Буреломы, во-вторых, раскошелился на четыре бутылки водки, чтобы взять напрокат лошадь и достойно предстать перед дамой сердца, а в-третьих, преподнес ей в дар бесценный шлем своего предка-тевтонца, который участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309-м году, с условием больше не приспособлять его в отхожем месте для сжигания уже использованной туалетной бумаги, потому что это оскорбляет его патриотические чувства.

Я все думала о любви и одиночестве, пытаясь разгадать причину, которая движет людьми, когда они снова хотят сойтись с бывшими своими женами и мужьями. Любовь, которая в момент развода угасла, казалось, окончательно, а через некоторое время разгорелась с новой силой. Или дело тут вовсе не в любви, а в страхе перед одиночеством, мол, в болезни некому будет и стакан воды подать?

Дз... Дзззззз... Дззззззззззз...

– Машка! Привет! – Еще одна одинокая душа – Икки. Нет, мне сегодня решительно не дадут написать план эпизода, как безумного ревнивца увозят в психушку! – Если бы ты знала! Если бы только знала! – Она захлебывалась от счастья не в силах вымолвить больше ни слова.