Внебрачный контракт - Богданова Анна Владимировна. Страница 22

Надо же, какие сложности! Недаром говорится: Восток – дело тонкое! А я ведь так и собиралась идти до дома, даже в полотенце обматываться не хотела – просто в купальнике, он как раз и высох бы по дороге. Я всегда так делала, когда мы снимали дачу в Подмосковье – от пруда до дома шла в купальнике, все девчонки в Хаврюшкино так делают, и мы с Людкой. И снова мне стало тоскливо-тоскливо, и снова меня потянуло к полям с сочными, душистыми травами, к лесам с вековыми соснами, к деревянным домикам с треугольными крышами, к стройным березам и к плакучей иве у пруда. «Жаль, что в этом году мы опоздали снять нашу дачу! Поздно спохватились!» – уныло подумала я.

– Варфик! Ты слышал мою просьбу? Марат! Скажи ему, чтоб он всегда сопровождал Дуню к морю!

– Если б не моя школьная практика, я бы остался и каждый день ходил с тобой на море! – гордо заявил Нурик.

«Слава богу, что у него практика! А то бы он весь отдых мне испортил!» – пронеслось у меня в голове.

– Конечно, я буду сопровождать Дуняшу к морю. А, Дуняша? – И Варфик подмигнул мне самым что ни на есть загадочным образом, будто за этим сопровождением он подразумевал еще что-то немаловажное, скрытое от всех, о чем знаем только мы с ним.

– Угу, – неопределенно ответила я, а у самой мороз по коже пробежал от его взгляда, подмигивания и этого: «А, Дуняша?»

«И все-таки что же со мной происходит? – гадала я. – То в жар, то в холод бросает! И в глаза я ему смотреть не могу – неловко как-то. Нет, со мной явно что-то творится!» – заключила я и в эту минуту увидела стадо баранов – голов двадцать, не меньше. Все, как один, тощие, иссушенные, грязные, словно осенняя листва весной, когда тает снег – лишь прожилки, скелет от них остается, и больше ничего – ни листовой пластины, не говоря уж о кутикуле, верхнем эпидермисе, хлорофилловых зернах, воздухоносных межклетниках и остальных важных составляющих этого органа высших растений, которые выполняют функции фотосинтеза и транспирации. Лишь сеточка остается от сего сложного организма – безжизненная, мертвая сеточка. Бараны тоже показались мне неживыми – они, словно тени, двигались по горячему, едва успевающему остыть к утру песку.

Один из них, наверное, вожак (если у баранов вообще существуют вожаки), поднял голову, и вдруг все стадо напомнило мне не трухлявые омертвевшие листья, а группу мужчин, которые прошли мимо нас минут пять назад. Я в воображении своем нахлобучила на всех баранов огромные несуразные кепки, которые здесь в этом сезоне особенно модны, и невольно опустила глаза долу, склонив при этом голову. Так шла я, как мне показалось, очень долго, так что не заметила перед самым своим носом зеленовато-бирюзового моря.

– Дуня! Вот предел твоих мечтаний! – издевательски проскрипел Нур. Я очнулась, посмотрела вперед, и в одно мгновение были забыты вдова, закутанная в фиолетовую тряпку, группа мужчин, перед которыми надо склонять голову, бараны в модных кепках, похожие на тех самых мужчин, на которых ни в коем случае нельзя смотреть.

Только загадочное подмигивание Варфика колыхалось в памяти и приводило меня в панический трепет. Лишь его взгляд сейчас волновал меня – настолько, что было неловко стянуть при нем сарафан и остаться в фиолетовом, как траурные одежды вдовицы, которая встретилась нам по пути, купальнике. Первый раз в жизни я испытывала жуткий комплекс неполноценности. Как я покажусь перед ним?! Это мое ужасное костлявое угловатое тело танцовщицы, словно спрыгнувшее с одноименного полотна Пабло Пикассо, написанного им во времена увлечения примитивизмом! Я страдала, стоя в нерешительности у сотворенного самой Природой бескрайнего бассейна, в котором я собралась отшлифовывать свой баттерфляй, чтобы вызвать зависть у своего желчного тренера. Но отчего мне было так важно мнение Варфоломея о моем теле? Эта мысль мне в голову не приходила. Мне было просто стыдно, и все.

Я зашла прямо в сарафане по колено в соленую воду, сняла его и, швырнув на берег, не теряя ни секунды, спряталась в первой же набежавшей волне. Проплыла метров пять, обернулась – мой сарафан, подгоняемый сильным ветром, улетал в сторону низенького дома, из которого недавно вышла закутанная безутешная вдова. А Варфик, Нур и Марат бегали по дикому пляжу, как ошпаренные, пытаясь схватить мое платьице.

– Ловите! Ловите быстрее! В чем она обратно пойдет?! Ужас! Кошмар! – Мира, крайне недовольная, вся взвинченная какая-то, высоко подпрыгивала на месте, думая, что таким образом она помогает ловить мой сарафан.

Я подплыла к берегу, встала, нащупав ногами дно, и заржала, как лошадь. В тот момент я как-то не сознавала, что они ловят мою единственную одежку, в которой я смогу добраться до плоского домика с виноградными шпалерами. Так смешно они метались втроем по пляжу, поднимая столбом песок – слоны, да и только! Так забавно злилась и подпрыгивала Мира, словно резиновый мяч при ударах об асфальт! А сарафан все удалялся и удалялся от моря, летя вверх, к аулу. Варфик почти превратился в черную точку. И тут я представила, что он сможет разглядывать мое костлявое, некрасивое тело в течение получаса – то есть всю обратную дорогу до дома. Гогот мой резко сменился икотой. Я прикладывала ладонь ко лбу козырьком, чтобы разглядеть Варфоломея, несмотря на то, что солнце заходило над морем, за моей сотрясающейся от непроизвольных отрывистых звуков спиной.

Наконец он появился в поле зрения. Он приближался, прижимая к груди мой сарафан.

– Слава богу! Молодец, Варфик! А то как бы она обратно пошла – ума не приложу!

– Как ты его поймал? – ревностно спросил Нур.

– Он зацепился за финиковое дерево! Я его – хвать! А ты, балда, даже пробежаться не смог! – И Варфик захохотал таким же смехом, каким я сама ржала минут пять назад. И снова между ними завязалась шутливая драка, которую Нур воспринял в высшей степени серьезно.

– Спасибо огромное! – крикнула я из воды.

– Зачем ты его вообще бросила? – бурно жестикулируя, воскликнула Мира.

– Застеснялась – вот и зашла в сарафане в воду, – буркнула я себе под нос и поплыла, рассекая волны круговыми движениями рук, отталкиваясь по-лягушачьи ногами. Вперед, вперед – туда, куда наполовину окунулся огненный солнечный шар, к той зыбкой, кажущейся границе соприкосновения земли и моря, которая ускользала от меня все дальше и дальше. Я плыла, не оглядываясь (меня всецело поглотила отшлифовка баттерфляя), думая лишь о том, что движения мои размашисты и не синхронны, что Павел Захарович сейчас обрушился бы на меня с упреками и ругательствами. Вертелась в голове и еще одна навязчивая мысль: о Варфоломее, об улетевшем сарафане, который тот поймал и нес, прижимая к сердцу.

Когда я оглянулась, то поняла, что нахожусь в центре меж двух горизонтов. Я немедленно развернулась и поплыла к берегу.

По пути к дому, поднимаясь в гору, Мира пилила меня:

– Не думала я, Дуня, что ты так себя поведешь! Если б ты знала, как мы все за тебя перепугались! Зачем так далеко заплывать? Ты не представляешь, насколько это опасно! Ты бы могла попасть в воронку и захлебнуться! Что бы тогда мы сказали твоей матери? А если бы рядом оказался тюлень? Ты хоть знаешь, что их тут полно?! Знаешь, сколько людей пропало без вести! – Мира замолчала и даже после моего извинения не разговаривала больше со мной.

– Дуняш, ты бы вдоль берега, что ли, плавала! – Эта попытка Марата примирить нас с Мирой ни к чему не привела из-за моей тогдашней дури. И надо мне было ляпнуть, что вдоль берега плавать совершенно неинтересно – все равно как для канатоходца тренироваться не под куполом цирка, а по начерченной на полу линии.

После этого Мира совсем уж озлобилась на меня – разочаровалась и пожалела, наверное, о дорогостоящих мельхиоровых позолоченных столовых приборах, которые семья Нура присылала мне в бесчисленном количестве; наверняка припомнила она и тот самый кубок для вина, изготовленный непонятно из какого металла, напоминавший мне всегда чашу Святого Грааля. И вовсе не потраченные на подарки деньги она пожалела – Мира усомнилась, достойна ли я вообще называться Нуровой женой. Теперь Эльмира расскажет о моем безобразном поведении Раисе и Соммеру, и они сами будут не рады, что столь упорно (я бы даже сказала, навязчиво) звали меня в гости.