Черное колесо - Бок Ханнес. Страница 18

Я узнал это лицо: такое выражение было у него во время урагана, когда я ухаживал за ним, лицо с портрета над койкой. Лицо старого капитана.

На верхушке груды лежала боцманская дудка, как будто кто-то осторожно положил её туда, и никакие песчинки на ней не свидетельствовали, что её откопал ветер. Действительно, словно кто-то осторожно, аккуратно – и недавно – положил её сюда. Специально, чтобы мы её обнаружили.

Чедвик наклонился, поднял её. Бенсон внимательно следил за ним, Мактиг слегка отодвинулся. Чедвик не стал дуть в дудку, но сжал её пальцами, охватив кольцом – сигнал «все наверх». Потом протянул её Бенсону, который не шевельнулся. Чедвик некоторое время смотрел на дудку, словно ему самому она не нравилась, потом неохотно сунул в карман. Взгляд, брошенный им на Мактига, явно утверждал, что именно тот положил дудку на песок.

Мактиг произнёс:

– Тут должно быть что-нибудь ещё. Но что? Может быть, кости человека, забивавшего шипы?

Прекрасная возможность для Чедвика сделать ещё одно пренебрежительное замечание насчёт суеверий Мактига или того, как тот готовит сценические эффекты. Но помешал Бенсон. Он прошептал, словно описывая, что привиделось ему во сне:

– Кости Слима Бэнга!

Это замечание не поразило Мактига, как меня или Чедвика: он принял его как должное. Я почувствовал на себе взгляд Чедвика. Слова Бенсона были бессмысленны: в данный момент Слим Бэнг, целый и невредимый, спит на борту «Сьюзан Энн». Но даже если это и не так, вряд ли с того времени, когда мы в последний раз его видели, он мог бы превратиться в кости.

Чедвик многозначительно покачал головой. Мактиг спокойно сказал:

– Кости Слима Бэнга? Не знаю. Может, тут вообще нет костей, их смыло…

Инструменты ударились о доски палубы: побуждаемый каким-то внутренним чутьём, Мактиг бросил их, одновременно отпрыгнув назад. В тот же момент Бенсон выкрикнул что-то нечленораздельное, фонарик выпал у него из руки. Мгновенное замешательство, и я отскочил, уворачиваясь от падающих инструментов.

Лом ударился о палубу со звуком, похожим на глубокий колокольный звон. Этот звон и вывел всех из оцепенения. При свете упавшего фонарика я увидел, что Бенсон застыл в удивлении, рот его широко раскрыт, одна рука поднята в отчаянном жесте. Я видел, как он обменялся взглядом с ирландцем, но значения этого взгляда не смог понять.

Затем Бенсон и Чедвик одновременно наклонились, чтобы поднять фонарик, а мы с Мактигом потянулись к упавшим инструментам.

Бенсон удивлённо, как ученик учителя, спросил у Мактига:

– Что случилось, Майк?

Мактиг распрямился, держа инструменты в руках.

– Не знаю, сэр. Мне показалось, что я… что-то вспомнил.

– Что? – быстро спросил Бенсон, но Мактиг уже повернулся ко мне.

– Док, вы должны знать, о чём я говорю. Такое ощущение, словно должно случиться что-то, случившееся уже давно.

Но прежде чем я смог объяснить феномен двойной памяти, он сказал, ни к кому не обращаясь:

– Это все проклятый корабль! Послушайтесь моего совета, оставьте его гнить…

Чедвик вкрадчиво вмешался:

– Ещё одно прекрасное представление, Майк?

Рука Мактига, сжимавшая лом, побелела. Он вызывающе посмотрел на Чедвика, гневно перешагнул через груду песка и подошёл к заколоченной двери. Потрогал один из больших гвоздей, повернул его.

– Свободно, – сказал он, опуская инструменты. Он выдернул гвоздь. – Как будто его много лет дёргали рукой. – Потом, как бы успокаивая себя: – Их забили, когда шхуна была на плаву, а дерево влажное. В песке дерево высохло и ослабило зажим.

Чедвик с вызывающим выражением стал помогать ему. Большой Джим немного поколебался, потом принялся за работу над противоположным косяком. Я был доволен, что втроём они заняли все место у двери. Я не суеверен, но по своей воле не стал бы вытягивать эти большие гвозди. Впрочем, так и не знаю, почему.

Один за другим гвозди поддавались с удивительной лёгкостью.

– Как будто они сами хотят выйти, – заметил Большой Джим; голосе его впервые звучало удивление и беспокойство.

Чедвик и тут не мог удержаться от насмешки:

– Наверное, тот, кто заключён в каюте, помогает им. Что скажешь, Майк?

Мактиг ничего не ответил, даже не взглянул, но молчание его было красноречиво.

Извлекли последний гвоздь. Мактиг откашлялся.

– Я чувствую себя так, словно сейчас либо конец мира, либо его начало; войти туда – всё равно, что ступить в западню. Но если вы этого хотите, капитан…

Бенсон молчал, глаза его сверкали.

– Что ж, – вздохнул Мактиг, – тогда пошли.

Он потянул дверь, и она открылась. Чедвик направил внутрь свет своего фонарика. Два фонаря осветили засыпанный песком трап, потом дверь у его подножья и ещё две двери рядом с первой. Я почувствовал слабый неопределённый запах и увидел какую-то дымку. Лучи фонариков зеленовато отражались в ней, слегка рассеиваясь. Как будто проход был освещён умирающим сиянием.

Бенсон переступил через комингс, но не стал спускаться. Он по очереди оглядел нас. Потом, коротко рассмеявшись, вошёл. Следом за ним шёл Чедвик, дальше я. Последним медленно зашёл Мактиг. Я взглянул на него. Он смотрел в сторону дальней двери и подозрительно принюхивался, как собака, учуявшая опасный запах, слишком слабый для человеческого восприятия.

Я понял, что только гордость заставляет его идти; если бы здесь не было Чедвика, он отступил бы. И как хорошо было бы, если бы он тогда отступил!

Чедвик остановился у правой двери. Бенсон сказал:

– Дайте лопату, Майк. – Потом: – Где вы? Идите сюда, вас никто не укусит.

Он держал оба фонарика, пока Чедвик лопатой отбрасывал песок от двери. Песка было не очень много, но корка его оказалась твёрдой, почти как бетон. Однако, когда её пробили, песчинки внутри рассыпались, как пыль.

Чедвик отступил от двери. Бенсон взялся за ручку, потянул – и оторвал её. Чедвик отложил лопату и помог, вдвоём они открыли дверь. Мы увидели первую ступеньку лестницы, соединяющей палубы; всё остальное было покрыто песком.

– Дьявольщина! – Бенсон в бессилии плюнул. – Трюм забит песком! Нам понадобится экскаватор, чтобы откопать его.

Он с гневом захлопнул дверь. Чедвик расчистил противоположную. За нею оказалось нечто вроде кладовой. Из песка Чедвик извлёк ветхие ткани, деревянные сундуки, которые рассыпались при прикосновении к ним лопаты. В них оказались хрупкие, пепельного цвета остатки того, что некогда могло быть сушёным мясом.

Чедвик расчистил подход к средней двери, той, на которую первыми упали лучи фонарей. Несомненно, это был вход в каюту. Бенсон протянул к ней руку…

Послышался резкий, как выстрел, звук: это треснула под ногой доска. В ответ снаружи раздались другие трески – такие звуки производит оседающее здание. Пальцы Бенсона едва успели прикоснуться к кольцу на двери, как та медленно, как-то зловеще открылась внутрь, словно, как и предполагал Чедвик, обитатель каюты стремился помочь нам, стремился освободиться.

Мы смотрели внутрь каюты, закрытой уже Бог знает сколько времени.

Фонарики, нам не понадобились. Мне вначале показалось, что свет льётся из иллюминаторов, и я посмотрел на них: они были так малы, что едва ли пропустили бы кулак.

Нет, это была фосфоресценция, как от гниющего дерева, блеск разложения, но такой необычной силы, что становился феноменальным. Яркость – как у стрелок моих часов.

Мы увидели стены из тика, растрескавшиеся и покрытые пятнами плесени. Остатки занавесей, изгрызенные временем, разобрать их рисунок невозможно. Тёмная картина в поблекшей раме, где обвисший холст превратился в бессмысленный мрак. Несколько морских сундуков, с белым песком на крышках; в углу нагромождены гнутые стулья.

Песок на полу лежал ровным слоем примерно в фут глубиной, под иллюминаторами его было чуть больше. Должно быть, просочился, пока корабль был засыпан. В центре каюты большой чёрный стол. Увидев склонившуюся над ним фигуру, я услышал захлебнувшийся, похожий на рыдание возглас Мактига. Лицо его стало белым, как песок, измученным, словно он не спал с самого рождения. Я видел, как он храбро вёл себя во время урагана, и удивился, что сейчас храбрость ему изменила.