Блюз осеннего вечера - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 5

Я поднялся, поправил воротник плаща и протянул Молчуну руку:

– Пока.

– Слушай, – он несколько замялся, – я все спросить хотел, да момента подходящего не подворачивалось. Тогда, три года назад, ну, если б я отказался, ты бы посадил меня?

Я покачал головой:

– Нет, Сергей. Маловато рубля для посадки.

– Я так и думал, – вздохнул он. – Но все равно спасибо. Пока. Телефон знаешь, звони, не забывай.

– До встречи.

Я выскочил на улицу и побежал к метро. Дождь лил стеной. Но я не замечал его. Я думал, хватит ли мне двух недель. Да, Молчун прав, ментура – это тот же конвейер. Иначе как я не разглядел такую очевидную вещь? Очевидную и бесспорную. Леха-кассир тоже был с ними.

Глава 4

В дверь пришлось постучать. Вместо звонка, подобно усам таракана, из стены торчала пара проводков. Сама дверь, видимо, давным-давно не ощущала на себе грубой мужской ласки. А подъезд, расписанный шедеврами народного творчества, напоминал пещеру позднего неолита. Я нашел в дерматиновой обшивке брешь размером с тарелку и слегка постучал по ней зонтиком.

Прислушавшись, я уловил за дверью звуки шаркающих шагов и догадался, что пещеры неолита и по сей день обитаемы.

Так оно и оказалось, когда из-за приоткрытой двери меня обдало ароматом прокуренных комнат, кошачьей мочи и винно-водочных паров.

– Вам кого?

– Вас. Зинаида Николаевна?

– Да.

– Я по поводу Алексея. Из банка.

О том, что я тот самый охранник, который ушел за папиросами, я предпочел умолчать.

– Проходите.

В квартире, кроме упомянутого кота и матери Лехи-кассира, никого не было.

Зинаида Николаевна прошла в большую комнату – судя по столу, дивану и обветшалому серванту, гостиную – и предложила мне присесть на единственный стул. Я бегло оглядел стены, заметил фотографию Лехи в картонной рамке, собрание бутылок в углу и пару высохших цветов в горшках.

Таких квартир за время своей работы в отделении я насмотрелся ого-го сколько, и обстановка меня ничуть не смутила. В таких уютных семейных гнездышках зреют плоды так называемой «бытовухи», или официально – бытовой преступности. Когда в пьяном угаре режут друг друга кухонными ножами мужья с женами или сыновья с отцами. Когда дети, начиная с четырехлетнего возраста, становятся взрослыми, а старость приходит в сорок. Но каждый выбирает свой путь, а время агитации за Советскую власть и социалистический быт давно миновало.

Не скажу, что Лехина квартира была совсем никуда не годной. Не притон и не блат-хата. Она всего лишь приближалась к стандартам притона.

Зинаида Николаевна тоже приближалась, но окончательно спившейся я бы ее не назвал. Не синюшница. Однако пропустить через себя литра полтора за час сможет. Под баночку дешевого печеночного паштета.

– Слушаю.

Я, решив не откладывать дело в долгий ящик, начал:

– В общем, такая проблема. Я из службы безопасности «Аякс-банка». Дело в том, что налет на обменный пункт, во время которого погиб Леша, скорее всего, был тщательно спланирован и подготовлен. У бандитов имелась информация, что в тот день в пункте будет большая сумма. В милиции, к сожалению, почти не занимаются этим делом, поэтому руководство банка поручило мне по возможности выяснить, кто мог похитить деньги.

(Заливать я всегда был горазд. Ничего не попишешь, мент есть мент, даже уволенный.)

– Я проверил возможные источники, но пока ничего толкового не узнал. К тому же я не исключаю, что Леша мог случайно рассказать кому-нибудь про деньги, ну и сами понимаете…

– Я не пойму, что вы от меня хотите?

– Расскажите мне про Лешу. Хотя бы в двух словах – его друзья, знакомые.

Мать взяла со стола «Беломор» и прикурила. Опять «Беломор».

– Не знаю я его друзей.

Я вспомнил, как-то раз Леха упомянул при мне о том, что с матерью у него натянутые отношения из-за пьянства последней. Мать, пропив свое имущество, принялась таскать из дома его вещи, что часто служило поводом для грандиозных скандалов. Отец у Лехи давным-давно умер от цирроза, мать не работала, и единственным доходом семьи были зарабатываемые Лехой деньги да выручка от постоянно продаваемых старых вещей.

– Понятненько. Леша был судим, верно? Если не секрет, что он натворил?

– А, – махнула рукой мать. – Тоже мне, нашли преступника. С Вовкой-соседом на железной дороге пару колес жигулевских из вагона вытащили. Тут у нас железка рядом. Составы часто стоят. Вот они и влезли. Да что с них взять, по восемнадцать лет обоим было. Сопляки, мальчишки.

– Арестовали?

– Да, два года получил. В Обухово сидел.

– И Вовка?

– Вовка – на Урале.

Я усмехнулся про себя. Меня, мента, в банке, как Шарапова в кино, проверяли, а Леху, судимого, за кассу посадили, валюту менять. Наверняка по блату. Кто-то словечко замолвил.

– Он хорошо зарабатывал?

– Я не знаю. Деньги были. Вон, видик купил, магнитофон. Мне иногда кое-что перепадало. Говорил, что машину собирается покупать. Трепал, наверное.

– Да, не иначе. А до банка чем он занимался?

Мать пожала плечами:

– Да чем только не занимался. Шашлыками торговал на улице, потом какие-то ларьки охранял. Я и не знаю толком.

Я прикинул. Сейчас Лехе двадцать четыре. Четыре года он, можно сказать, маялся дурью, а потом устроился в банк.

– Девушки у него были?

– Приводил. Я одну только знаю. Она на похоронах была. Аня зовут. В соседнем доме живет. Они в одной школе учились.

– Вы разбирали его вещи? После гибели?

– Смотрела.

– Записные книжки, блокноты, документы сохранились?

– У него их и в помине не было. Я, по крайней мере, не видела.

– Это дверь в его комнату?

– Да.

– Вы разрешите? Давайте посмотрим на всякий случай.

– Смотрите. Ничего там у него нет. Что, я своей квартиры не знаю?

Понятно. Мать уже облазала все заветные уголки, где Леха мог припрятать денежки или прочие ценности.

Тем не менее я толкнул дверь.

Лехина комната, в отличие от остальной квартиры, имела вполне достойный вид.

– А аппаратура где?

– А хоронить на что?

Я постучал пальцами по Лехиному столу, выдвинул ящик, ничего, кроме мужских предметов туалета, в нем не нашел и задвинул ящик обратно.

Под тахту я не полез и в тумбочку тоже.

Может быть, я зря пришел сюда? Проще было выяснить Лехины связи у местного опера или участкового.

– Его знакомые были на похоронах?

– Вовка был, пара ребят со двора.

– А кто-нибудь из банка?

– Не было никого.

– Вы случайно не заметили там кого-нибудь, с кем не были знакомы раньше?

– Был один, только не на похоронах, а на второй день. Сюда приходил. Сказал, что кассету Алексею давал посмотреть. Мы поискали, но ничего не нашли.

– А где Леша хранил кассеты?

– Тут, на столе лежали.

– Тогда зачем же было искать?

– Ну, он попросил. Мало ли куда деться могла? Он говорил, что кассета чужая, надо людям вернуть. Мы везде посмотрели, даже под тахтой.

– Так, может, вы ее продали?

– В синей коробке вроде не было. Я бы заметила.

– Вы уверены, что он искал именно кассету?

Мать несколько смутилась, выбросила окурок в форточку и ответила:

– Не знаю я. Если честно… Ну, сами понимаете, сын погиб, я на нервах вся. Одним словом, немного не в себе тогда была.

Характерный щелчок по подбородку.

– Так что искал и искал. Я за ним не смотрела.

Я еще раз осмотрел комнату. Зная повадки своей маман лазать в поисках денег по его комнате, Леха точно имел заветное местечко. Но в комнате этого местечка явно не было, разве что под линолеумом, в полу.

Вернувшись в гостиную, я подошел к окну и за занавеской обнаружил выход на лоджию. Лоджия оказалась почти пустой. Лишь в одном углу было составлено несколько стеклянных банок, да сгнившие лыжи валялись на бетонном полу.

Я опять повернулся к матери.

– Зинаида Николаевна, вы мне не опишете того парня? Ну, возраст, рост, цвет волос, одежда?