Боль. Нестерпимая боль - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 14

Ворча, Дукалис поправил галстук и вышел в дежурную часть. Там, откинув отработанным ударом щеколду, он заглянул в камеру. В ней, забившись в угол, сидел мужичок лет сорока, хлипкий телосложением, с козлиной бородкой и зло смотрел на опера.

Дукалис шагнул внутрь.

– Разрешите поинтересоваться, за что мы тут сидим?

– Вы кто, прокурор?

– Не совсем, но тоже хороший человек.

– Я буду разговаривать только с прокурором. Это же надо, совсем менты обнаглели. Ночью поднять с постели, притащить в отделение, кинуть в камеру, ничего не объясняя, и главное, неизвестно за что! Я, мать вашу, такую цидулю напишу – всех вздрючат!

– Стоп, стоп, что там насчёт ментов?

– А ничего! Мы в демократическом обществе живём, это раньше на ментов управы не было, а сейчас найдётся.

Дукалис захлопнул дверь и остался в камере один на один с задержанным.

– Мужик, ты чего, не понял, куда попал? Ты не в милицию попал, а в уголовный розыск. Ты чего, родной, разницы не улавливаешь? А за ментов мы с тобой без протокола поговорим. Так за что тебя привезли?

– Не знаю я ничего, идите вы все на…

– Так, это уже аргумент. Хорошо, дядя, я сейчас туда пойду, но ты пойдёшь быстренько за мной, вернее, поползёшь.

Дукалис вышел из камеры и вернулся в кабинет.

– Раздевайся, – скомандовал он сидящему Эдику.

– Зачем? – испуганно-удивлённо спросил тот.

– Поможешь прочитать лекцию о правах человека в демократическом обществе.

– Ты что, голубой?

– Да, да, голубой, аж синий, давай раздевайся!

– Совсем?

– Трусы можно оставить.

Эдик вышел из-за стола и механически, уставясь на Дукалиса, стал развязывать галстук. Через минуту оба стояли в комнате в семейных трусах.

Трусы Дукалиса переливались зелёным, а Каразии – фиолетовым цветами.

– На, надень на голову, – протянул Толик дырявый полиэтиленовый пакет. – Нет, нет, дыркой вперёд, вот так. Всё видишь? Молодец.

– Толик, ты что? Может, не выспался?

– Вперёд, – не реагируя на вопрос, приказал Дукалис, и оба, быстро проскочив коридор, запрыгнули в дежурную часть.

– Шапку! – лаконично обратился Дукалис к дежурному. Тот, уставившись на двух оперов, как врач на душевнобольных, открыл тумбочку, достал оттуда милицейскую шапку-ушанку с опущенными ушами и козырьком и протянул Дукалису.

– Вы чего, орлы, с ума спятили?

Дукалис, не отвечая, оглядел дежурку, быстрым движением скинул трусы и остался в чём мать родила. Открыв камеру, он шагнул внутрь, Каразия безропотно следовал за ним.

Задержанный открыл от изумления рот.

Дукалис, нагнувшись к нему, прошептал:

– Ну, так за что тебя задержали?

Пока мужик соображал, что ответить и почему на доблестных сотрудниках нет их культурных костюмчиков, Дукалис крикнул:

– Эдик, держи ему ноги! – прыгнул на мужика и, напялив ему по самые плечи шапку, прижал его голову к стене.

Волосатая грудь Толика вздымалась, как у быка, когда он с силой налёг на уши шапки, перекрывая бородачу весь кислород. Каразия намертво сцепил руки на дёргающихся ногах мужчины.

– Я тебе сейчас покажу ментов, ты меня ещё раз пошлёшь, – шептал Дукалис.

Через минуту он снял ушанку с головы задержанного. Лицо того посинело, из глаз катились слезы, он конвульсивно открывал и закрывал рот и хватался руками за шею. Пока он дёргался, Дукалис повернулся к Каразии и сказал:

– Хорошая штука. «Шапка Мономаха» называется. Эй, мужик, ты не прикидывайся, это маленькая доза, я сейчас добавлю.

В тесной душной камере запахло нашатырным спиртом.

– Что это? – спросил Каразия.

– А что, в Выборгском этого не применяют? Зря, отличная вещь. Никаких следов. Правда, товарищ? Как дышится, свободно? Ну что, продолжим оздоровительный сеанс?

Дукалис понюхал шапку.

– Нет, ну это несерьёзно. Совсем не пахнет. Эдик, сходи за пузырьком.

Задержанный замахал руками.

– Ага, кажется, в нас просыпаются остатки совести. Ну, слушаю, что ты там натворил?

– Да, да, моя работа, – захрипел бородач, – но я не хотел, она сама напросилась.

– Что это твоя работа, я и не сомневался, – ответил Дукалис, который, разумеется, и близко не представлял, о чём идёт речь. – Молодец, ещё в детском садике учат – старшим надо говорить правду.

Он подошёл к двери камеры, дотянулся до стола дежурного, взял лист бумаги и авторучку и вернулся назад.

– Вот тебе бумага, напишешь сам, как всё было, на суде зачтётся. И смотри, без ошибок!

Опера покинули камеру, Дукалис натянул трусы, и оба вышли в коридор.

Стоявшие у паспортного стола дамочки томно заулыбались, увидев Толин торс.

В кабинете Дукалис не спеша стал одеваться.

– Эдик, пакет можешь снять.

Тот медленно стащил пакет с головы и сел на стул.

– Чего сидишь, одевайся.

– А зачем, зачем всё это было? Пакет, трусы?

– Ты ещё молодой и не предусмотрительный. Не знаю, что он там натворил, но не исключено, что его мы отпустим, после чего он прямым ходом в прокуратуру почешет, слышал, наверное, как грозился? А что он там скажет? Что двое голых оперов, у одного из которых на голове был надет пакет, устроили ему «Шапку Мономаха»? Ну и как на него прокурор посмотрит? Правильно, как только что дежурный на нас. Его после этого и слушать никто не будет, а то и скорую вызовут, чтобы в дурдом отправить. Это же тактика проведения допроса, научный, психологический подход. Правда, в учебниках про это не пишут, а зря. Полезная вещь.

Зазвонил телефон.

– Дукалис у аппарата.

– Это Петров, привет, Толик.

– Ага, лёгок на помине.

– Слушай, совсем забыл, я мужика велел снять дежурке. У меня информация есть, что он счётчики электрические по ночам свинчивает с подъездов. Ты побеседуй с ним, можешь не колоть, я вечером приду, займусь.

– Ну, спасибо, родной. Ещё раз так забудешь, будешь вместо меня в выходной дежурить.

Дукалис повесил трубку, поправил галстук и вернулся в дежурную часть.

Зайдя в камеру, он взял у задержанного и начал читать вслух: