Чарующие сны - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 9

– Понимаешь, человек этот, как я уже говорил, серьезный и очень не любит, когда его адрес дают посторонним людям. Давай сделаем так. Завтра к четырем часам ты подойдешь к памятнику Пушкина напротив Русского музея и будешь там ждать. Я утром позвоню ему по «междугородке», объясню ситуацию, опишу тебя, а он потом подъедет и заберет деньги. Хорошо? Выручишь?

– Конечно. У меня как раз завтра последней пары нет, успею.

Альберт протянул руку и достал с заднего сидения сверток.

– Вот, положи в сумочку. Осторожней, не потеряй.

– А сколько здесь?

– Три тысячи.

– Долларов?

– Да. По курсу это миллионов шесть будет. Сумма, в принципе, небольшая, но на сегодняшний момент это все, чем я располагаю. Я имею в виду наличность.

Инга осторожно развернула пакет. Пачки банкнот были схвачены резинкой. Таких больших денег она никогда не держала в руках. С ума сойти можно.

Альберт уже завел машину.

– Я тебя сейчас быстренько закину домой, а сам – в аэропорт.

– А машина?

– На платной стоянке оставлю. Через неделю заберу. Я заеду к тебе, как вернусь.

Инга смотрела в окно. Машина неслась по вечернему проспекту. Возле своего дома Инга вышла. Альберт на прощанье улыбнулся ей, подмигнул и, бросив «Бай-бай», укатил. Она постояла немного, глядя вслед удаляющемуся автомобилю. Чарующий сон не кончался. Он доверил ей такие деньги. Зная всего неделю. Может, он влюбился в нее? «Господи, я не верю. Но он вернется, а значит, я не одна». Погруженная в свои мечты, она зашла в подъезд.

Слабая лампочка освещала почтовые ящики и «вход в вонючий подвал. Она поднялась на несколько ступенек и вызвала лифт. Ей надо было на четвертый этаж. Старый лифт с грохотом пошел вниз.

Внезапно резкий толчок отбросил ее к стене.

Она даже не поняла, что случилось. Руки автоматически пошли вниз, ища опору. Сумочка повисла на плече. Она хотела было закричать, но не успела – рука в грязной перчатке зажала ей рот, а голос из темноты прошипел: «Тихо, сука, убью!» Еще один рывок. Слабый ремешок сумочки не выдержал. Пытаясь освободиться от захвата, она начала вырывать-ся, но сильный удар в живот свалил се на холодный пол. Инга стиснула зубы от боли и застонала. Ее уже никто не держал. Сквозь туманную пелену и слезы она увидела спину убегающего грабителя. В свете фонаря опустившегося лифта она успела разглядеть белый крест на спине куртки и попыталась позвать на помощь, но вместо крика из ее рта вырвался лишь тихий полувсхлип, полустон.

Чарующий сон закончился, сменившись болезненным пробуждением.

ГЛАВА 5

Кивинов зашел в дежурку забрать материал. В дежурной части царила непривычная для слуха тишина. В воздухе помещения повис резкий запах нечистот и подвальной сырости.

– Что это тут у вас, трубы прорвало, что ли?

Дежурный мельком взглянул на Кивинова и молча кивнул за перегородку. Кивинов подошел и заглянул в «аквариум». Увиденная картина заставила его содрогнуться. За время работы в милиции он насмотрелся всякого, но такого…

На деревянной скамейке, предназначенной для задержанных лиц, сидело два закутанных в грязные обноски скелета – только так можно было назвать этик существ, бывших когда-то людьми. Две живые мумии абсолютно не реагировали на внешний мир, лишь тыркались друг в друга лицами и жмурились, щуря слезящиеся от света глаза.

Нечто подобное Кивинов уже видел в документальных фильмах про немецкие концлагеря. Может, он спит и во сне попал в Освенцим? Да нет, вот помдеж рядом, трясет одного из «скелетов» за плечо.

Никаких проблесков сознания. Глаза плотно сжаты, голова безвольно качается из стороны в сторону.

– Что, что это? – пробормотал Кивинов.

– БОМЖей в подвале нашли. Кто-то позвонил, сказал, два покойника лежат, а оказалось – вот, живые еще. Но они уже, считай, готовые – ничего не понимают.

БОМЖи продолжали упорно цепляться друг за друга. Трудно было определить их пол и возраст.

– Они, похоже, долго из подвала не выходили,. – продолжал помдеж.

– А жрали-то что?

– Из бачков мусорных, наверно. Там много объедков. Котят несколько разорванных рядом валялось.

– Тьфу! – не смог удержаться Кивинов.

– Да под конец они уж и не ели. Полное расстройство желудка. Все под себя… Чувствуешь запашок? Близко не подходи, они вшивые все. Машину придется дезинфицировать.

Кивинов нагнулся поближе. Люди никак на него не реагировали.

– Даже не знаем, что с ними делать. Раньше хоть в приемник-распределитель можно было отправить, а теперь куда? Больницы таких вряд ли возьмут. Хоть назад в подвал вези.

Помдеж опять легонько дотронулся до одного из БОМЖей.

– Мужик, ты кто такой, а? Слышь? Тебя как звать-то?

«Скелет» вздрогнул и поежился.

Кивинов хлопнул дверью дежурки, решив не испытывать больше крепость своих нервов.

«Что с нами? В каком веке мы живем? Кажется, в двадцатом. Мать твою, каким бы ни был в жизни человек, он не заслуживает такой участи – забыть свое имя и превратиться в животное. Что там Горький со своим „На дне“?! Куда там?! Кто из нас знает нашу жизнь? Никто, потому что мы плывем по поверхности жизни, не осмеливаясь занырнуть вглубь. Нет, так ведь можно и утонуть».

Кивинову расхотелось возвращаться в свой кабинет, и он зашел к Петрову.

Миша с крайне грустной миной на лице смолил «Беломор».

– А ты чего такой, Мишель?

– Экзамен завалил я академию. Второй год не могу поступить.

– Что такое?

– Да сочинение. Эпиграф им, видите ли, не понравился.

– А какой эпиграф?

– «Побудьте день вы в милицейской шкуре – вам жизнь покажется наоборот». Высоцкого.

– А тетма-то какая была?

– «Евгений Онегин», по Пушкину.

– Ну, правильно. Причем здесь Высоцкий?

– Зато эпиграф хороший.

Кивинов, решив не вступать в спор, пожал плечами:

– Не переживай ты. На будущий год поступишь. Что ты забыл в этой академии?

– Не знаю. Все поступают. Диплом бы не помешал – вот выпрут из милиции, куда тогда? Я ведь больше ничего не умею. Да и на повышение без образования нельзя. И не от этого даже мутит. Сегодня приезжал один, ты должен его знать

– раньше он в РУВД работал, дознавателем, кажется, или следаком. Водку жрал не меньше других, чмошник, а теперь в люди выбился, в ревизоры пристроился.

– Ну и что?

– Сам не знаешь что? В делах ковырялся. Чуть до драки с ним не дошло, как будто он сам не работал раньше. Это он мне за то, что я его нарытого в свое время домой на УАЗике не отвез. Короче, накопал, стервец. Выговоршеник корячится. Да черт с ним выговорешником, по жизни обидно. А с бумагами я так решил – пускай себе Соловец икру мечет, о плохой раскрываемости орет, а я теперь на бумагу работать буду. Оно надежнее будет.

– Брось, Мишель, захотят – накопают и с бумагами. Все от установочки зависит, а клерк этот нарвется когда-нибудь.

– Это мы когда-нибудь нарвемся. Козлы!

– Ладно, не стони. Заворот кишок заработаешь.

Кивинов вышел из кабинета и тут же в коридоре столкнулся с Волковым. Тот по обыкновению ворчал, тихонько матерясь себе под нос. Кивинов всегда завидовал характеру Волкова – тот ничего не держал в себе, а все отрицательные эмоции сразу выплескивал наружу.

– Ты-то что?

– Да какой-то мудак уже пятую машину подряд сжигает. Бензином обольет и поджигает. Причем машины без разбора жгет – и «Мерседес», и «Запорожец». Ничего не понимаю. Чокнутый, что ли? Или маньяк? И ведь не поймать никак.

С этими словами, гневно потрясая только что полученным заявлением, Волков направился в дежурную часть.

Инга с трудом вставила ключ в замочную скважину. Кое-как открыв дверь, она прошла в свою комнату и рухнула на топчан. Живот не проходил. Она заплакала. Господи, за что? Но даже не боль в животе сейчас больше всего волновала ее. Деньги. Их ведь надо завтра вернуть. А Альберт? Что ему сказать? И поверит ли он? Ну за что?