Трепет намерения - Берджесс Энтони. Страница 6

В Эльмсхорне бедняга Роупер нашел свою даму сердца. Точнее, дама сердца нашла его сама. И вышла за него замуж. Ей требовалось спокойствие семенной жизни, чтобы преподать урок, диаметрально противоположный тому, на который тратил себя я. В Германии мы с Роупером ни разу не встретились, хотя оба служили в британской зоне, и прошло несколько лет их семейной жизни и ее интенсивных поучений, прежде чем я сумел (уже в Англии и после того, как мы оба переоделись в штатское) удовлетворить свои не слишком сильные мазохистские наклонности (за которыми на самом деле скрывались совсем другие) и посетить тающую от матримониального блаженства Ehepaar [22] (ox уж мне эти немецкие словечки!).

Сэр, я прекрасно помню ту встречу. Знакомя нас, Роупер все перепутал: «Это Бригитта»,—произнес он смущенно. Спохватившись, что начал не с того, он еще сильнее смутился: «Darf ich vorstellen [23]—мой старинный друг Денис Хильер». Роупера так и не отпустили из армии раньше, чем предписывалось законом, несмотря на стипендию, которая его дожидалась в Манчестерском университете (все-таки не в Оксфорде.), и на то, что Роупер мог бы внести очевидный вклад в процесс грандиозного технологического обновления, на пороге которого, как нам говорили, стояла страна. Сейчас Роупер учился на третьм курсе. Все двенадцать месяцев, что они были помолвлены, Бригитта ждала его с кольцом на пальце в Эльмсхорне, а он, перебиваясь на армейском довольствии, подыскивал квартиру в своем мрачном городке, причем этот Stadt, если приглядеться, во многом сохранил догитлеровский облик: богатые, уважающие музыку евреи, ресторанчики, полупьяные бюргеры, буржуазная основательность. Конечно, в наши дни, когда жители бывших колоний рвутся поселиться на родине своих недавних угнетателей, город уже совсем не тот. Сегодня он больше напоминает Сингапур (правда, без тамошней суеты). Кажется, воспоминания о Германии нахлынули на меня в тот момент, когда я увидел Бригитту, ее почти до неприличия белокурые волосы и громадную грудь. Она была умопомрачительно сексуальна и к тому же значительно моложе Роупера (нам было по двадцать восемь, а ей на вид не больше двадцати). Бригитта ухитрилась заставить всю квартиру тевтонским хламом, и на глаза попадались то резные узоры настенных часов, то хитроумные игрушки для определения влажности воздуха, то набор пивных кружек с лепными изображениями одетых в кожаные бриджи охотников в окружении натужно смеющихся подружек в широких сборчатых платьях с плотно облегающим лифом. На буфете лежал альт, на котором играл еще ее покойный отец, и Роупер, по-видимому, ни разу не встречавший подобного инструмента в Англии, называл его Bratsche [24] и с гордостью сообщил, что Бригитта чудесно играет—не классику, конечно, а старинные немецкие песни. В заставленной, пропитанной Бригиттой гостиной одна лишь вещь напоминала о Роупере. Это было висевшее на стене родословное древо в картонной рамке.

— Я и не подозревал,—сказал я, рассматривая картинку,—что ты такой э-э… Rassenstolz [25]. Так можно сказать?

Бригитта, которая все время смотрела на меня слегка отчужденно, поправила:

— Не расой, а родословной. Не могу сказать, что этим уточнением она добавила себе шарма в моих глазах.

— У родового древа Бригитты тоже глубокие корни,—сказал Роупер.—Нацисты делали в каком-то смысле доброе дело: в поисках еврейской крови они докапывались до самых далеких предков.

— Ну, здесь-то еврейской кровью не пахнет,—сказал я, глядя на пращуров Poyпepa.—Немного французской и ирландской и, конечно же, ланкаширская.—(Маршан, 0' Шонесси, Бамбер.)—И все доживали до седых волос,—(1785—1862, 1830—1912, 1920—? Последним был наш Эдвин Роупер.)

— Чистая, здоровая кровь,—самодовольно ухмыльнулся Роупер.

— У меня тоже нет ни капли еврейской крови,—вызывающе произнесла Бригитта.

— Да уж конечно,—сказал я с улыбкой.—А вот, я вижу, Роупер, умерший совсем молодым.—(Я имел в виду Эдварда Роупера, 1530—1558, жившего в эпоху Тюдоров.)—Впрочем, продолжительность жизни была тогда не слишком большой.

— Его казнили,—сказал Роупер.—Погиб за веру. Эту историю раскопал мой дедушка. Выйдя на пенсию, он принялся изучать нашу генеалогию. Вот он—Джон Эдвин Роупер. Умер в восемьдесят три года.

— Одна из первых жертв Елизаветы? Значит, в вашей семье был мученик веры?

— И большой дурак,—усмехнулся Роупер.—Надо было сидеть и помалкивать.

— Например, как немцы, да?

— Мой отец погиб на фронте,—сказала Бригитта и удалилась на кухню. Пока она возилась с ужином, я поздравил Роупера с милой, умной и красивой женой.

— Конечно, она у меня умная,—радостно подтвердил Роупер (словно были сомнения относительно других ее качеств!).—Как она говорит по-английски! А что Бригитта вынесла во время войны! Отец у нее погиб одним из первых. В Польше, в тридцать девятом. Но я не слышал от нее ни слова упрека—ни ко мне лично, ни к Британии.

— Британия не воевала в Польше,

— Не важно, мы являлись союзниками. Это была наша общая война. И на каждом из союзников лежит доля вины.

— Слушай,—сказал я резко,—что-то я не понимаю. Ты хочешь сказать, что твоя жена-немка милостиво прощает нас за Гитлера, нацизм и прочие ужасы? Включая развязанную ими войну?

— Но Гитлер не начинал войну,—отчеканил Роупер,—это мы ее объявили.

— Да, но иначе он сожрал бы весь мир. Черт побери, ты, похоже, забыл, за что воевал шесть лет.

— Между прочим, я не воевал,—педантично уточнил Роупер,—а помогал спасать человеческие жизни.

— Жизни союзников,—сказал я.—И тем самым участвовал в войне.

— Как бы то ни было, я не жалею. Иначе я бы не встретил ее, Бригитту.—Лицо у него приняло такое выражение, будто он слушает Бетховена.

Слова Роупера меня сильно задели, однако я не решился ничего сказать, потому что в этот момент Бригитта внесла в комнату ужин или, возможно, то, с чего предполагала его начать. Она принялась выставлять холодные закуски и скоро накрыла роскошный шведский стол: копченая семга (баночного посола), холодная курица, ветчина в желе (гробовидной формы—тоже из Банки), маринованные огурчики, ржаной хлеб, масло (хороший шмат, а не карточные кусочки) и четыре сорта сыра. Роупер открыл пиво и собрался наполнить предназначенную мне глиняную кружку.

— Я бы предпочел стакан,—сказал я,—Не привык пить пиво из кружки.

— Из кружки вкуснее,—сказала Бригитта.

— И все-таки я бы хотел из стакана,—сказал я с улыбкой. Роупер дал мне фирменный пивной стакан с позолоченным гербом и названием компании.

— Что же, приступим,—проговорил я, нетерпеливо потирая руки.—Вы, как вижу, неплохо устроились, nicht wahr? [26]

В то время по карточкам выдавалось меньше, чем в худшие дни войны. Романтика военного времени осталась в прошлом, а его тяготы все продолжались.

— Продукты из Америки,—сказал Роупер.—От дяди Бригитты. Он каждый месяц присылает нам что-нибудь съестное.

— Дай Бог ему здоровья,—сказал я, кладя семгу на кусок черного ржаного хлеба с толстым слоем масла.

— А вы чем занимаетесь?—тоном строгой гувернантки спросила Бригитта, словно разговаривала с великовозрастным оболтусом, который уклоняется от военной службы.

— Учусь,—ответил я.—Славянские языки и разные сопутствующие штуки. Больше ничего сказать не могу.

— При Министерстве иностранных дел,—улыбаясь, уточнил Роупер. Розовощекий, круглолицый, коротко остриженный, в подчеркнуто строгих очках, он походил на немца не меньше чем его жена. Я вспомнил «Немецкий для начинающих». Урок третий—Abendessen [27]. Для полноты картины Роупер после еды должен раскурить пенковую трубку.