Вожделеющее семя - Берджесс Энтони. Страница 59

— Четвертое отделение Единой мужской школы, Южный Лондон, район Канала, — ответил Тристрам. — Кто там сейчас директором?

— Как и раньше — Джослин. Он женился, знаете, на настоящей бой-бабе! Умный мужик, нечего сказать… Держит нос по ветру, знаете ли.

— Вроде моего брата Дерека.

— Похоже, что так. Хотите посмотреть чего-нибудь там?

— Да не особенно… Слишком много тяжелых воспоминаний. Я бы хотел прочитать курс лекций в Техническом колледже. «История войн». Думаю, что справлюсь.

— Эт-то что-то новенькое… Вряд ли будут желающие. Так вас записать ведущим этот курс?

— Да, пожалуй.

— Можете приступать с началом этого летнего семестра. А вы что-нибудь знаете о войне? Мой сын только что получил повестку.

— Он рад?

— Ну… Он молодой лоботряс. В армии ему вправят мозги. Вы бы как-нибудь пошли и посмотрели на этот колледж. Очень красивое здание, мне кажется. И директор молодец. Его зовут Мэзер. Я думаю, вы там хорошо устроитесь.

— Прекрасно. Спасибо.

На Рострон-плейс Тристрам отыскал контору квартирного маклера. Тот предложил ему шикарную квартиру в «Уинтроп— мэншнз» — две спальни, гостиная, большая кухня с холодильником, стереотелевизор, розетка для «Диска Ежедневных Новостей» или любого другого радиоприбора. Осмотрев квартиру, Тристрам снял ее, подписав обычной формы договор, и заплатил за месяц вперед. Потом он сделал кое— какие приобретения: накупил кухонной посуды, продовольствия (в новых частных магазинах был очень хороший выбор), кое— какого белья, пижаму и халат.

«Вот сейчас, вот сейчас, вот сейчас!» Сердце его громко билось и трепетало, как птица в бумажном пакете. Стараясь идти медленно, Тристрам направился к берегу моря. Он шел в толпе людей, обдуваемый свежим морским ветром; чайки кричали, как испорченные мегафоны, кругом царило каменное величие правительственных зданий.

Фронтон Министерства плодовитости украшал барельеф, изображавший расколотое яйцо, из которого показывались крылышки новой жизни. На доске у входа было написано: «Департаменты Продовольствия, Сельского хозяйства, Изучения проблем плодовитости, Религий, Обрядов и Народной культуры». Девиз — «Вся жизнь едина».

Глядя на доску и нервно улыбаясь, Тристрам решил, что ему, в конце-то концов, вовсе не хочется входить в это здание и что ему нечего толком сказать своему брату или чего-то ждать от него. Он круто повернул кругом, сделав свой последний в жизни поворот, и стал быстро спускаться по ступеням, сдерживаясь, чтобы не побежать. Потому что победа была уже за ним, за Тристрамом, и сегодня днем это станет совершенно ясно, потому что через девяносто минут или даже раньше он снова обретет ту, что дороже всех для него. Окончательно. Насовсем. Эта победа была единственной, только ее он и хотел добиться.

Высоко над Домом Правительства одетая в свободную мантию бронзовая фигура с барочной бородой и складками одежды тоже в стиле барокко смотрела на солнце. По фантазии скульптора, даже в этот безветренный день волосы и одежду изваяния шевелил барочный ветер. Кто это был? Августин? Пелагий? Христос? Сатана? Тристраму показалось, что он различает сияние небольших рожек в развевающейся массе каменных волос.

Придется немного подождать. Всем им придется немного подождать. Но Тристрам был почти совершенно уверен, что колесо должно закрутиться снова, что изваяние молится солнцу и облакам над морем о том, чтобы человеку была дарована способность достойно устроить свою жизнь, о нехватке в душе его стремления к милосердию и наличии всего лишь смутного понятия о Боге. Пелагий, Морган, Старый Человек Моря…

Тристрам ждал.

Глава 4

— Море, — шептала Беатриса-Джоанна. — Вразуми нас всех.

Она стояла у перил набережной. Тепло одетые розовые близнецы, визжа, тузили друг друга в коляске.

Вот оно, море, наделенное исступлением, раскинулось перед ней. Море — шкура пантеры, мантия, пронизанная тысячами тысяч солнечных идолов, гидра абсолюта, пьяная от своей собственной голубой плоти, кусающая свой сверкающий хвост в молчаливом смятении.

— Море, море, море…

А там, за морем, Роберт Старлинг, бывший Премьер— министр Великобритании и бывший Председатель Совета Премьер— министров Союза Англоговорящих Стран, сидя на средиземноморской вилле, окруженный прелестными мальчиками, вкусно ел, попивал фруктовый сок, читал классиков, задрав ноги вверх, и осторожно подсчитывал, когда закончится его ссылка.

На других берегах этого моря океанографы готовились к дальнейшим исследованиям его зеленых богатств и отлаживали свои новые двигатели и хитроумные приборы.

Нетронутая жизнь притаилась внизу, на огромной глубине.

— Море, море…

Беатриса-Джоанна молилась о ком-то, мольба ее была тотчас услышана, но ответило ей не море. Ответ пришел с теплой земли у нее за спиной. Нежная рука опустилась на ее руку. Вздрогнув, она обернулась. После мгновения безмолвного шока из глаз ее хлынули слезы. Слов не было.

Она прильнула к нему. Огромное небо, животворящее море с будущей историей человечества в его глубинах, город из башен, бородатый человек на куполе здания — все исчезло в тепле его объятий, в близости его тела. Он стал морем, солнцем, башней…

Близнецы что-то лепетали.

Слов так и не было.

Поднимается ветер… Мы должны попробовать жить…

Огромное небо открывает и закрывает мою книгу. Волна, хоть и рассыпается в водяную пыль, но со скал падает уже струями воды и дождем брызг. Улетайте, пораженные, ослепленные страницы. Разбивайтесь, волны, вырывайтесь из умиротворенных в своей радости вод…