Танцы на льду - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 4

– Хорошо, время дорого, а в стране разгул. Будем заканчивать. Ваше последнее слово.

– Где ваш начальник?

– По коридору вторая дверь.

«Беги, беги, жалуйся. Михалыч тебе быстренько разъяснит права и обязанности».

– Значит, вы настаиваете, что упали нечаянно?

– Знаете что, молодой человек?..

– Не знаю и знать не хочу. Нет так нет. Смотрите, вас за язык никто не тянул.

Я указываю на дверь. Блюминг растворяется не простившись.

Отличненько! Что там дальше Михалыч говорил-то? Ага, протокол надо бы переписать. Это без проблем. Две остановки до универмага. Заодно, кстати, посмотрим, чем торгуют на моей территории.

Заяву с директора универмага я взял достаточно быстро и профессионально. «В городе беспредел, поймите нас правильно, обязаны реагировать». – «Конечно, конечно, понимаю…» Хотя поначалу у директора был такой вид, будто я снял перед ним штаны. Справка о стоимости стекла ложится рядом с заявой. Стеклышко дорогое – двести тонн плюс установка.

Сейчас я стою перед сверкающим никелированными рейками и стеклом отделом импортной галантереи. К отделу приставлена не менее яркая продавщица по имени Леночка, которая является почетным свидетелем падения гражданина Блюминга.

Стекло уже заменили на новое, лужу присыпали песочком, хотя местами коварный лед поддает признаки существования.

Импортная галантерея явно разнится ассортиментом, ценами и качеством товаров с остальными отделами. Именно этим я объясняю, что такой состоятельный человек, как Блюминг, покупал галстук именно здесь, а не в специализированном элитном магазине одежды.

– Леночка, неужели от него не пахло алкоголем? Экспертиза показала, что у него в крови была смертельная доза спиртного. В хламину, короче.

– От него пахло туалетной водой «Пако рабанне». У нас есть такая. Не хотите, кстати? Настоящая Франция.

– Спасибо, я на службе, да и вообще не пью. И вы уверены, что он сам упал?

– Конечно, там уже человек пять падали. Песком присыпали после этого товарища.

Я барабаню авторучкой по стеклянному прилавку и пытаюсь сформулировать следующий наводящий вопрос. Процессу явно мешает мини-юбка продавщицы. Отвлекает. А нас учили – нельзя отвлекаться, надо думать о главном. О службе. А не о бабах. Пока не очень получается. Практики маловато.

– Скажите, Елена, он не пытался скрыться? Или, может, ругался по-флотски?

Елена охотно отвечает на все вопросы – до моего появления она явно скучала в своем элитном отделе, не зная, как прибить время.

– Кажется, он сказал «Фу, черт». И никуда не убегал. Ни он, ни его дама.

– Я не ослышался? С ним была дама?

– Конечно. Они вместе выбирали галстук. У нее никакого вкуса. Выбрали самый пошлый.

– Вы уверены, что это его дама, а не случайная? Знаете, любят попросить помочь, если сами не могут выбрать покупку.

– Нет, нет, она называла его по имени. Кажется, Аркадий. Точнее, Аркаша.

Я довольно хмыкнул. Ага, Аркаша Андреевич, шалим с девочками? А мне сказал, что был один. Каков! Не иначе полюбовница.

– Так, Леночка, а он барышню как величал?

– Сейчас… Извините, не запомнила. Обычное имя, без выкрутасов.

– Жаль. Ну и куда эта дама подевалась?

– Ой, я не обратила внимания… Пока протокол писали, она здесь была. Да, ее ж в эти, как их, свидетели, что ли, записали.

– Понятые, – подсказал я, вспоминая попутно, что протокол осмотра твердой рукой Михалыча был отправлен в мусорное ведро. – Понял, Леночка. Как девочка выглядела?

– Симпатичная, лет двадцать пять. Высокая. В коричневом пальто с меховой отделкой. Дорогое пальто. Баксов пятьсот минимум, отделка в классическом стиле, отвороты чуть сношены…

Далее Леночка описала все детали и приметы увиденного пальто вплоть до цвета пуговиц и подкладки. Одно слово – женский глаз.

– Понятно, – прервал я продавщицу, восторгавшуюся верхней одеждой спутницы Блюминга. – А лицо, волосы?

– Ой… Извините.

– Да ладно, – не очень огорчаюсь я, рассчитывая, что участкового, писавшего протокол, больше заинтересовало не пальто, а личико.

Затем я быстро объясняю, что надо изобразить новый протокол ввиду нечаянной утраты прежнего, на что Леночка понимающе кивает.

Лужу в протоколе я, само собой, пропускаю, а в пролетарскую суть вникаю. Никакой лужи, сплошной песок… Протокол подписывается новыми понятыми, которые даже не прочитали его. Но даже если б они и захотели прочитать, то не смогли бы. У меня ленинский почерк.

Через двадцать минут я в отделе, где, не снимая куртки, влетаю в кабинет шефа.

– Извините, Сергей Михайлович, можно вашу корзину для мусора? Надо в протокольчике кое-что уточнить.

Михалыч ничуть не удивляется, кивает и заглядывает в корзину.

– Ох, черт. Юра, с полчаса как уборщица вынесла.

– А куда она выбрасывает мусор?

– В соседнем дворе контейнер. Кажется, туда.

Я говорю «спасибо» и иду в соседний двор. Контейнер переполнен. Мало того, он довольно велик. Но ничего не поделать. «Мудрецы прыгают на крылах ради любви к истине и разбиваются насмерть…»

Я подбираю валяющуюся палку и начинаю ковыряться в контейнере, выглядывая знакомые очертания типового бланка. Первые три минуты проходят зазря. Я не отчаиваюсь. «Мудрецы прыгают на крылах…»

– Постыдился бы бутылки собирать, – слышу я за спиной сварливый дамский голос. – Такой лось молодой, пахать можно, и одет ведь прилично. Господи, куда мы катимся?

«За лося ответишь!» – кричит мой внутренний голос, но, обернувшись, я понимаю, что обозвали меня так ввиду занятия чужого места. Я отбираю дамский кусок хлеба, вернее глоток виски. Конкурент.

– Да погоди ты, мать, я кольцо золотое обронил…

Поиск продолжается. Джеймс Бонд в джунглях Гондураса. Романтика!

На седьмой минуте первого тайма я победно вскидываю вверх руки. Есть! Вот он, долгожданный протокол! Какое облегчение!

Я на ходу разглаживаю листок и держу курс на отдел.

Подругу Блюминга звать Ирой. Действительно, имя без выкрутасов. Ирина Алексеевна Рябинина. А фамилия жены Блюминга – Блюминг. Дедукция. Значит, Ирина не жена. Один-ноль в мою. Уже есть что положить на стол.

Черт, а я случайно не вслух все это говорю? Фу, кажется, нет… Если бы кто посторонний понял, о чем речь, он убежал бы в дебри Гондураса. Посторонний, не работающий в министерстве. Работающий пожал бы мне руку.

Один преподаватель из полицейской академии постоянно повторял нам замечательную фразу: «Если на крючок нацепить бумажку с надписью „червяк“, то и вытащишь из пруда бумажку с надписью „карась"“. Это к тому, что в любой работе важен профессиональный подход. Не должно быть мелочей и необдуманных ходов.

Вспоминаю я эту фразу, готовясь к первой встрече со своим «человеком». Решив не откладывать знакомство в долгий ящик, я провожу его сегодня. Набираю номер и после снятия трубки на том конце провода, хорошо поставленным голосом произношу:

– Александр Александрович? Здравствуйте, вам привет от Юрия Маркова. Слыхали о таком? Отлично! Есть необходимость встретиться и поговорить. Сегодня в семь вечера я буду ждать вас у входа в кинотеатр «Подвиг». Там идет фильм «Судьба барабанщика», сходим посмотрим. Почему у кинотеатра? Для конспирации. Значит, на мне курточка будет черная, кепчонка, шарфик пестрый. Вот еще журнал «Огонек» возьму для ориентира. Договорились. Жду.

Я кладу трубку и иду по кабинетам узнать, кто что слышал про Сан Саныча.

Васька в своем кабинете смотрит изъятый видик и гогочет. У Васьки всего одна кассета на которой записана «Полицейская академия». Каждый день он ее смотрит и каждый раз ржет как жеребец. Он ничего мне не рассказывает, отсылая к Вальке Щеглову, оперу из соседнего кабинета. «Извини, Юрок, я занят немного…»

Валька Щеглов имеет кликуху «Коммерческий директор» или просто «Директор». Он спец по экономическим вопросам, потому что до прихода в милицию подъедался фарцовкой. Имея обширные связи среди коммерсантов, он оснастил отдел по последнему слову техники. Факсы, компьютер, «Мотороллы»… Сейчас Валька пробивает тренажерный зал. Что он при своих способностях и связях забыл в уголовном розыске, никто не знает. Самое интересное, что, как и другие оперы, материальным достатком он не блещет, то есть живет на одну зарплату.