Трудно быть мачо - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 16

– Он спартанец. Ему ничего не надо.

– Даже постельного белья?

– Он спит на гвоздях. Рахметов.

Белье предусмотрительный любовник захватил с собой. Купил в «Планете» со скидкой. Захватил и закуску. Не в «города» же играть приехали.

Но квартира выручала любовников всего три раза. Потом вышел конфуз. Юля решила проявить инициативу и переставила с окна картину «Три богатыря», которую Чернаков все время туда зачем-то ставил. Она и так на солнце выгорела. Вячеслав Андреевич, находившийся в ванной, не заметил этого неосмотрительного поступка. В итоге в разгар любовных утех, когда тахта грозила превратиться в коврик, в квартире возникла еще одна пара.

«Кто ж знал? „Богатырей“ на окне нет – хата свободна. А ключ у меня свой есть, дубликат сделал на экстренный случай, – шепотом доложил молодой опер, – вот пришел на конспиративную встречу с источником… Вячеслав Андреевич, простынку, если не жалко, оставьте, а?…»

– Рахметов-подлец вернулся, не предупредив, – пробубнил Юле Чернаков, натягивая брюки, словно новобранец при команде «подъем».

После этого «встречаться» приходилось в случайных местах. В служебном кабинете устраивать рандеву Чернаков не рисковал, даже будучи уверенным в отсутствии камер слежения. Конспирацию он соблюдал не столько из-за себя, сколько из-за Юли. Муж и начальство могли отнестись к их адюльтеру без должного понимания.

Юля не разочаровала его как человек. Любовь с первого взгляда это прекрасно, но потом ведь может оказаться, дамочка еще та гадина – кроме корысти или похоти ничего за душой нет (похоть-то еще ладно, а вот корысть…) Либо дура круглая – среднюю школу со справкой закончила вместо аттестата, и поговорить то не о чем, кроме скандалов в «Доме» или на «Фабрике звезд». Юля же разбиралась не только в красках и растворителях. Да и жизнь у нее оказалось искореженной, как машина после «краш-теста»… Началось все задолго до замужества. Юля неплохо рисовала и мечтала стать художницей. Но мечта ограничилась четырьмя годами ДХШ (детской художественной школы). Она собиралась пойти учиться дальше, но родители объявили мечту блажью, а всю когорту художников безумцами и пройдохами. Она попыталась возражать, но аргументов не хватило, и отстоять свою мечту послушная дочка не смогла. Да и что ей оставалось делать – в Сланцах соответствующих высших учебных заведений нет, а родители заявили, что если она пойдет поперек их воли, и поступит в вожделенную «Репинку», [9] или чуть менее желанную «Муху» [10] то их поддержки ей не видать. Пусть живет, как хочет, хоть на стипендию, хоть дворником подрабатывает. При этом пугали жуткой перспективой – мол, все художники развратники и пьяницы, пойдешь по рукам и по салонам-притонам. И Юлька, домашняя девочка, дрогнула. Из трех предложенных родителями вузов выбрала тот, который на ее взгляд был чуть ближе к ее мечте. Она часто представляла себе, как изобретет супер-краски и сможет создать выдающуюся картину. Потом еще одну, и еще… Как станет знаменитой художницей… Не изобрела и не стала. Жизнь рассудила по своему. У Бога для каждого свой план, говорил ее одногруппник, на третьем курсе с головой ушедший в американскую христианскую церковь. «Видно в планы Бога не входило, чтобы я стала художницей», – сделала вывод Юлька. – «Но тогда какой же, черт возьми, у него для меня план?». Училась она ровно, успехами не блистала, но и в отстающих не числилась. Но чем дольше училась, тем больше зрел в ней какой-то внутренний протест. К пятому курсу этот протест вызрел, как фурункул, разбух до такой степени, что, либо прорвался бы наружу, либо отравил ее изнутри. Инстинкт самосохранения выбрал первый вариант, она написала заявление об уходе из института. Решила пойти на подготовительные курсы Мухинского училища. А на следующий день она встретила Диму. Подтянутый, сильный, красивый. Фронтовой офицер, гусар! Мужчина ее мечты. А как ухаживал! Круче героя Ричарда Гира из «Красотки». Стихи, клятвы, подвиги! Корзины цветов перед дверью комнаты в общаге! Заказы песен в прямом эфире! Она отдалась ему за полгода до свадьбы, а за месяц до этого знаменательного события ее любимый впервые напился до… Но рвать с ним отношения она не стала, он поклялся, что подобного больше не повторится, нелепая, дескать, ошибка. Это был ее выбор. Серьезный выбор впервые в жизни. И здесь никто не мог ей приказать: не делай этого. Только в плане дружеского участия. Но участия в том момент никто не проявил. Да она и не нуждалась. Осталась в институте и благополучно защитила диплом. Дима уехал в последнюю чеченскую командировку.

Говорят, своего первого мужчину женщина не забывает никогда. Но это только так говорят. Все зависит от женщины и от мужчины. И те и другие бывают такими, что хочется забыть, как страшный сон, все что с ними связано, и побыстрее.

Находясь рядом с Чернаковым, Юля на время забывала. Забывала о том, как ее «любимый муж», нарезавшись до поросячьего визга в день ее рождения, перепутал кухню с туалетом. Как заснул в луже собственной блевотины и она переворачивала его на бок, чтоб не захлебнулся. Как впервые ударил ее по лицу. Как, протрезвев, валялся в ногах, размазывая по опухшей морде слезы и сопли – только не бросай меня, любимая, единственная, без тебя пропаду, аки собака подзаборная.

Почему ее внутренний протест так пошло материализовался в жизнь с Димой, она не понимала, точнее, не отдавала себе отчета. Но, возможно, Дима был дорог ей как олицетворение собственного выбора и мифической свободы.

Иногда ей казалось, что она свернула со своей дороги, такой широкой и светлой, и обреченно бредет сквозь бурелом, продираясь сквозь колючие заросли, царапая до крови лицо и руки, бредет неизвестно куда – движение ради движения. Послушно и смиренно. «Такой у Бога для меня план, – думала она, – Но почему? Что я такого сделала? Почему я должна тащить эту ношу? Эту неподъемную тяжесть? Только потому, что я женщина?» Но бросить мужа, как когда-то живопись, она не решалась. Хватит с меня одного предательства. В общем, какой-то порочный круг.

И даже, родив мертвого ребенка, не ушла. Хотя, как сказали врачи, несчастье произошло по вине пьяницы-супруга.

Чернаков же стал для нее своеобразной отдушиной. Ухаживание, подарки, романтика. Кому ж не понравится?…

В общем, роман набрал обороты, и до последнего квартала текущего года скорость вращения не ослабла.

Что касается Ирины, законной спутницы Вячеслава Андреевича, то она, похоже, догадалась обо всем, вернувшись из санатория. Глаза у Чернакова блестели, словно бока у машины, сошедшая с конвейера. Но никакого дознания супруга не проводила. Возможно, не решалась. Ей, несмотря на остывшие отношения, тоже хотелось стабильности. А «разговор по душам» – прямой путь к разрыву. Главное, чтобы личная жизнь супруга не зашла слишком далеко и не мешала семейной. Он, кстати, ее тоже про санаторий не расспрашивает, а что такое санаторий МВД – знает прекрасно, сам отдыхал.

Каких-либо глобальных планов Вячеслав Андреевич пока не строил. Точнее, боялся строить. Ведь не так просто взять и начать новую жизнь, вычеркнув из памяти старую. Для разминки чисто бытовой вопрос – а где жить? Не в машине же. И не «двушку» же им с женой разменивать. А купить даже комнату в коммуналке на его двадцать тысяч месячного дохода не реально. Даже с премиальными. К тому же разница в возрасте… Прогулки под луной одно, а совместное проживание, даже без штампа в паспорте, это немножко другое. Чернаков представил себе картинку: вот он, уставший после работы, добрался до любимого дивана, до газеты, до хоккея по телевизору, а молодая жена тащит его в ночной клуб, как там дочка говорит, – колбаситься… Или еще куда. А утром после этой колбасни – снова на службу, вареным, как колбаса. Или карась.

Но с другой стороны, через месяц, или пол года Юля может справедливо заявить – ша! Хватит! Хочу стабильности, хочу свой угол, хочу ребеночка сопливого, наконец. (Люди на воле не размножаются!) Если не сможешь мне этого дать – до свидания. Либо наоборот – ну, поблудили и баста! У меня новый мачо образовался… Помоложе и пошикарней. Краску у нас для загородного коттеджа покупал… Пока, слава Богу, она подобных разговоров не заводила, но нужно быть готовым. Рано или поздно заведет. Сколько ж можно с оглядкой жить.