Высокое напряжение - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 14

Сергей минут пять посидел над разложенными образцами, несколько раз изменил сочетание красок, после чего убрал плитки назад в коробку.

Коробку же, чтобы не портила вид уютной комнаты, затолкал в громадный старинный шкаф. Туда же отправил свой рюкзак с личным имуществом.

В одной из створок шкафа торчал симпатичный ключик, Сергей повернул его и запер шкаф. Не доверяя мелким карманам своих брюк, из которых его ключи имели привычку выпадать и теряться, он огляделся в поисках более надежного места. Оставлять ключ в шкафу он не хотел, вспомнив кражу из номера в гостинице. Здесь, конечно, не гостиница, но мало ли…

Взгляд остановился на небольшом зеркале в деревянной рамочке. Сергей отодвинул зеркало и обнаружил за ним небольшое углубление, образованное дефектом стены. По сути дела, зеркало и висело здесь для того, чтобы закрыть впадину. Отлично, здесь ключик и полежит.

Спрятав ключ, Сергей побрился, надел свежую рубашку, влез в мучительные ботинки, закрыл двери и вышел на утреннюю улицу.

«Человек» ждал его в скверике, огражденном старыми домами с туннелями сводчатых арок. Детская площадка со сломанными качелями пустовала. В жарком воздухе запах разбросанной помойки распространялся по всему дворику, забираясь в самые дальние его уголки. Жидких кустов явно не хватало для выработки кислорода.

Таничев молча протянул руку и присел рядом.

– Петрович, у меня тут неувязочка… Поможешь?

– Смотря с чем. Если ты опустил кого и влетел, то извини.

– Да ну. Мне хватило уже. Так, мелочовка, в метро залетел по мелкому.

– Бывает.

– Да некстати сейчас. Штраф-то я заплачу. Бумагу на работу не хотелось бы.

– Брось ты. У нас социализм кончился. Теперь ты свободный господин, и никто на твоей работе не собирается тебя воспитывать. Парткомов боле нет. Ну, подумаешь, выпил много.

– Так-то оно так, но сержант зараза попался. А мне сейчас бумаги совсем не надо. Жалко место терять. Ты б на всякий случай, а?

– Ладно, сделаю. С дачником виделся?

– Виделся.

– Есть что?

– Сам понимаешь, душу он мне не раскрывал. Больше жалоб на жизнь. Как будто я жалобная книга.

– По делу было?

– Да. На уровне догадок. Трясется весь. А чего трястись, коли не виноват?

– Так догадки-то о чем?

– На Марата грешит какого-то. Пустил, мол, на свою голову.

– Не заикался, где Марат сейчас?

– Не. А что вы мучаетесь? Дайте по башке или в брюхо пару раз, сразу все вспомнит. Вон, когда я садился, покруче ребятки были. Пара ребер – как с куста. А этот-то, дохляк, – только дунь.

– Да он пока вроде как свидетель.

– Так я тоже поначалу свидетелем шел. Потом уж в подозреваемого превратился.

– Только потому, что тебе ребра обломали?

– Нет, конечно. Были улики. А что сломали, так я сейчас и не жалею. Я запутался тогда. Молодой, дурной. Да и убивать не хотел. Вот… Не подкинули б мне тогда – в отказе бы стоял, тогда точно никакого помилования не дождался бы.

– А с душой и прочими наворотами?

– Тогда не до того было. Потом-то, конечно, допер, что подлец я по жизни. Ладно, не трави прошлое…

Оба помолчали немного.

– А для себя я искупил. Не сроком, не отсидкой. На зоне парня из проруби вынул, лед обломился, когда с работы возвращались. Камнем вниз. Я следом шел, успел подцепить. Так что, баш на баш. Хотя… лучше б без всего этого.

Таничев прикурил.

– Что на Вишневке-то говорят? Про пацана?

– А что говорят? Да ничего не говорят. Как в «Борисе Годунове» – народ безмолвствует. Да сейчас и не удивишь никого «мокрухой». С ума посходили все. Поехала крыша у народа. Поехала…